Джоберти, Винченцо

Винченцо Джоберти
Vincenzo Gioberti
Дата рождения:	5 апреля 1801(1801-04-05)
Место рождения:	Турин
Дата смерти:	26 октября 1852(1852-10-26) (51 год)
Место смерти:	Париж
Язык(и) произведений:	итальянский
Направление:	онтологизм

Винченцо Джоберти (итал. Vincenzo Gioberti, 1801—1852) — итальянский философ, государственный и политический деятель, священник. Наряду с Розмини один из наиболее известных итальянских философов 19 столетия. Известность ему принесла борьба с психологизмом в философии и работы, в которых он стремился дать политике философское обоснование. Его философия, обычно характеризуемая как онтологизм, продолжала и продолжает оказывать значительное влияние.

Биография

Джоберти родился в Турине в 1801 году. В 1822 году закончил теологический факультет. В 1825 году стал профессором теологии в Туринском университете. Через три года он стал придворным капелланом. Однако в связи с патриотической деятельностью Джоберти, его обвинили в причастности к республиканскому заговору. Джоберти был арестован и некоторое время находился в тюрьме, а затем в 1833 году был выслан. Прожив некоторое время в Париже, Джоберти в 1834 году переехал в Брюссель. Здесь он получил место в одном частном учебном заведении, принадлежавшем итальянцу. В Брюсселе он и написал большую часть своих произведений. В 1847 году благодаря амнистии Джоберти вернулся в Турин. Он стал депутатом, затем лидером оппозиции, а позднее возглавил в 1848 году правительство Сардинского королевства. В его программе указывалось, что Пьемонт будет бороться за независимость и объединение Италии как федерации итальянских государств. Джоберти возглавлял правительство всего несколько месяцев. Вскоре правительство пало. Главной причиной его падения было отрицательное отношение к тем силам в Тоскане и Папском государстве, которые боролись за установление республиканского строя. Правительство Джоберти также препятствовало упразднению светской власти папы. Позднее Джоберти был направлен послом в Париж. Когда посольство было отозвано, он остался в Париже и оставался там в качестве частного лица до самой смерти, наступившей в 1852 году.

Джоберти автор таких произведений как: «Теория сверхъестественного» (1838) «Введение в изучение философии» 1839-1840; «О философских заблуждениях Антонио Розмини» (т. 1-3, 1841) и некоторых других. Несколько его сочинений были опубликованы посмертно. Например, «Протология» 1857 и «Философия откровения» (1857). Последнее произведение, по мнению тонкого знатока итальянской философии Владимира Эрна, по глубокомыслию не уступает лучшим произведениям Шеллинга.

Особенно широкую известность получило произведение Джоберти «Моральное и гражданское превосходство итальянцев» (1843). Этой книгой Джоберти, напоминая о славном прошлом Италии, стремился возродить итальянцев нравственно и политически. Его целью было примирить папство с либерализмом. В 30-е годы XIX века в Италии получила широкое распространение либеральная идеология, испытавшая сильное влияние французской общественной мысли: философского эклектизма Виктора Кузена (1792-1867) и либерального католицизма Ламенне (1782-1854). Джоберти, также испытавший это влияние, написал произведения «Рассуждение о философской доктрине Виктора Кузена» (1840) и «Письма о философских и политических взглядах Ламенне» (1841). Особенностью итальянской либерально-католической идеологии было стремление дать, учитывая настроения широких католических масс, созвучное итальянским традициям, обоснование программе разрешения национальной проблемы. Джоберти стремился доказать, что только на основе союза либерального и национального движения с папством и католическим духовенством возможно объединение и возрождение Италии. Он считал, что «от согласия между Римом и Турином зависит судьба Италии». Книга произвела огромное впечатление на итальянцев. Однако, в то время как патриотически настроенные итальянские католики восхищались Джоберти, папа Григорий XVI и римская курия отрицательно отнеслись к идее создания под руководством папы единого итальянского государства. Папа внес книгу Джоберти в Индекс запрещенных книг. Активная теоретическая и политическая деятельность Джоберти привела к широкому распространению во второй половине 40-х годов идей Джоберти среди многих представителей духовенства и буржуазно-дворянской интеллигенции. Часть из них перешла на позиции национального движения. К концу сороковых годов пьемонтские либералы превратились в ведущую группу умеренно-либерального движения всей Италии. Либеральное движение в Италии особенно усилилось с лета 1846 года в связи со смертью папы Григория XVI и избранием нового папы Пия IX. Так как, утверждая ценность уникального вклада, который могла бы сделать федеративная Италия в мировую цивилизацию, Джоберти предлагал создание Итальянской федерации под руководством папы, то когда в 1846 году папа Пий IX был избран, то его называли «папа Джоберти» за его предполагаемую симпатию к плану Джоберти. Однако в апреле 1848 года Пием IX был осуществлен крутой поворот в политике Папского государства. Папа оказывался от любых действий в поддержку войны с Австрией. Он объявил, что отвергает коварные советы тех, кто хотел бы, чтобы «римский первосвященник встал во главе новой республики, которая должна объединить все народы Италии» Таким образом, неогфельским иллюзиям и вере огромного числа патриотов, возлагавших надежды на папу, был нанесен сокрушительный удар. Неогфельская идея Джоберти потерпела крах. Тем не менее, Джоберти сыграл значительную роль в объединении Италии.

Одной из характерных черт философии Джоберти является её антипсихологизм. Джоберти протестует против начавшегося, по его мнению, с Декарта, распространения психологизма на сферу философской мысли, в результате которого онтология превратилась во второстепенный и выводной момент философии. Джоберти, в частности, вел активную борьбу с идеологическим психологизмом Розмини. Разумеется, антипсихологизм Джоберти вовсе не означает враждебного отношения к психологии как науке.

Стремясь преодолеть психологизм современной ему философии, итальянский мыслитель хочет определить первичное суждение, которое, во-первых, должно быть причастно миру божественно Сущего, во-вторых, должно быть причастно миру человеческой мысли, в-третьих, быть проникнутым безусловным единством и безусловной объединённостью в себе. Первичное суждение, отвечающее всем этим требованием, он называет идеальной формулой. Он определяет эту идеальную формулу так: «Сущее творит существующее».

Эта формула и является основой всех его философских исследований. По мнению Джоберти, спасти свободу и автономию личности, спасти от «болота субъективизма» (особенно в политики) может только эта формула онтологизма. Кстати, и свой опыт новой классификации знаний Джоберти строит, опираясь на идеальную формулу. Поэтому и предлагаемая им классификация, в отличие от других предложенных, начиная с Бэкона, классификаций носит не эмпирический характер, а онтологический. Джоберти считал, что лишь с отысканием идеальной формулы становится возможным истинное разрешение проблемы органической энциклопедии.

С помощью диалектической проверки Джоберти показывает, что идеальная формула тождественна по смыслу с суждением Сущее есть. Тем самым он, по его мнению, доказывает достоверность и аподиктичность идеальной формулы. Кроме этого, Джоберти стремится показать, что все спорные философские вопросы, как гносеологии, так и онтологии, неразрешимы без помощи идеальной формулы.

Литература

• Эрн В. Критика новой философии Джоберти . Вопросы философии и психоло-гии. 1914. № 5. С. 497—518.
• Эрн В. Спор Джоберти с Розмини. Известия Тифлисских высших женских кур-сов. 1914. Т. 1. Вып. 1. с. 1-18.
• Эрн В. Философия Джоберти. // Вопросы философии и психологии. Кн. 129—130 М., 1915.
• Эрн В. Философия Джоберти. М., 1916.
• Эрн В. Смысл онтологизма Джоберти в связи с проблемами современной фило-софии // Вопросы философии и психологии. 1916. Т.1 (131). С. 67-99.
• Эрн В. Основная мысль второй философии Джоберти // Вопросы философии и психологии 1916. Т. 2-3. (132—133). С. 125—154.
• Эрн В. Ф. Жизнь и личность Джоберти. / / Русская мысль. 1916. Кн. IV . С. 35-60.
• Эрн В. Философия Джоберти. М., 1916.// Франк С. Л. Русская мысль. 1916. Кн. IX. С. 3-5.
• Шпет Г. Философия Джоберти. (По поводу книги В. Эрна «Философия Джобер-ти») // Мысль и Слово. Москва, 1917. Т.1. С. 297—367.
• Дёмин Р. Н. «Идеальная формула» Винченцо Джоберти и нравственное здоровье нации.// Etnos и aesthesis современного философствования. Материалы всероссийской научной конференции 14 ноября 2003 г. Санкт-Петербург. СПб., 2003.
• Шишкина-Ярмоленко Л. С. О концепции второго творения Джоберти-Эрна // ПРАВОСЛАВИЕ И МОЛОДЕЖЬ. Материалы Международного молодёжного конгресса 3—5 марта 2005 года. СПб., 2005. С. 443.
• Massari Giuseppe, Vita de V. Gioberti Florence, 1848
• Rosmini-Serbati A. V. Gioberti e it panteismo Milan, 1848
• Mauri A. Della vita e delle opere di V. Gioberti Genoa, 1853
• Spaventa, B., La filosofia di Gioberti, Tip. Vitale, Napoli 1863, XIII-543 pp.
• Prisco G. Gioberti e l’ontologismo Naples, 1867
• Luciani P. Gioberti e la filosofia nuova italiana Naples, 1866—1872
• Berti D, Di V. Gioberti Florence, 1881
• Ferri L. L’Histoire de la philosophie en Italie au XIX e siècle Paris, 1869
• Maggiore G., Fichte e Gioberti, Treves, Milano 1919.
• Faggi, A., Gioberti e De Maistre, «Marzocco», XXVI, 1921, n. 17.
• Palhoriès, F., Gioberti, Alcan, Paris 1929, 405 pp.
• Stefanini, L., Vincenzo Gioberti: vita e pensiero, Bocca, Milano 1947, 446 pp.
• Rodano, U., Vincenzo Gioberti, SEI, Torino 1958, 228 pp.
• Bonetti, A., Gioberti. La realtà come atto creativo, Marzorati, Milano 1960, 165 pp.
• Salizzoni, R., La ricezione di Gioberti in Russia. Vladimir Ern, in Giornata giobertiana, pp. 243–267.
• Mustè, M., La scienza ideale. Filosofia e politica in V. Gioberti, Rubbettino, Soveria Mannelli 2000, 303 pp.

Отрывок, характеризующий Джоберти, Винченцо

22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
Не самый рассказ этот, но таинственный смысл его, та восторженная радость, которая сияла в лице Каратаева при этом рассказе, таинственное значение этой радости, это то смутно и радостно наполняло теперь душу Пьера.


– A vos places! [По местам!] – вдруг закричал голос.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы, хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с дороги; конвойные построились.
– L'Empereur! L'Empereur! Le marechal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] – и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Генерал, который вел депо, с красным испуганным лицом, погоняя свою худую лошадь, скакал за каретой. Несколько офицеров сошлось вместе, солдаты окружили их. У всех были взволнованно напряженные лица.
– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».