Бенелли, Джованни

Его Высокопреосвященство кардинал Джованни Бенелли Giovanni Benelli<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Кардинал-священник с титулом церкви Санта-Приска.</td></tr>
Архиепископ Флоренции
3 июня 1977 года — 26 октября 1982 года
Церковь:	Римско-католическая церковь
Предшественник:	Кардинал Эрменеджильдо Флорит
Преемник:	Кардинал Сильвано Пьованелли
Рождение:	12 мая 1921(1921-05-12) Поджоле-ди-Вернио, королевство Италия
Смерть:	26 октября 1982(1982-10-26) (61 год) Флоренция, Италия
Принятие священного сана:	31 октября 1943 года
Епископская хиротония:	11 сентября 1966 года
Кардинал с:	27 июня 1977 года

Джованни Бенелли (итал. Giovanni Benelli; 12 мая 1921, Поджоле-ди-Вернио, королевство Италия — 26 октября 1982, Флоренция, Италия) — итальянский куриальный кардинал, один из многих кардиналов, бывших среди реальных папабилей, то есть рассматривавшихся потенциальными папами, на двух Папских Конклавах 1978. Титулярный архиепископ Тузуро с 11 июня 1966 по 3 июня 1977. Апостольский про-нунций в Сенегале и апостольский делегат в Западной Африке с 11 июня 1966 по 29 июня 1967. Заместитель государственного секретаря Святого Престола с 29 июня 1967 по 3 июня 1977. Архиепископ Флоренции с 3 июня 1977 по 26 октября 1982. Кардинал-священник с титулом церкви Санта-Приска с 27 июня 1977.

Ранние годы

Родился Джованни Бенелли 12 мая 1921 года в местечке Поджоле-ди-Вернио, в Тоскане, на севере Италии. Самый младший из пяти выживших детей Луиджи Бенелли и Марии Симони. Его дядя Гвидо Бенелли вступил в Орден францисканцев и умер с известностью святого. Его крестили на следующий день после его рождения в церкви Святого Леонардо в Санто-Квирико ди Вернио.

Образование получил в семинарии Пистои, в Папской Французской Семинарии, а также в Папском Григорианском Университете в Риме, и также в Папской Церковной Академии в Риме.

23 декабря 1939 года получил церковную тонзуру, 29 июня 1942 года стал субдиаконом, а 12 июня 1943 года был рукоположён в дьяконы. Все три церемонии совершил епископ Пистои Джузеппе Дебернарди.

31 октября 1943 года Бенелли был рукоположён в священника и начал свою священническую карьеру во время Второй мировой войны. Рукоположение в священнический сан совершил тот же епископ Пистои Джузеппе Дебернарди в приходской церкви Поджоле ди Верньо. Но Бенелли получил диспенсацию потому, что не достиг все же канонического возраста рукоположения. Он продолжал далее своё обучение здесь до 1947 года, и также вёл пасторскую работу в епархии Рима до 1950 года.

Его способности были замечены в Церкви, и он скоро поступил на службу в Государственный Секретариат Ватикана, и занимался многими обязанностями:

• Личный секретарь Джованни Баттиста Монтини — заместителя Государственного Секретаря Ватикана с 1 августа 1947 года по 1950 год.
• Сверхштатный Тайный Камергер с 16 июля 1950 года.
• Секретарь нунциатуры в Ирландии, 1950 — 1953 годах.
• Секретарь нунциатуры во Франции, 1953 — 1960 годах.
• Аудитор нунциатуры в Бразилии, 1960 — 1962 годах.
• Домашний прелат 1 августа 1961 годах.
• Советник нунциатуры в Испании 1962 — 1965 годах.
• Постоянный наблюдатель Святого Престола при ЮНЕСКО, в Париже, с 11 мая 1965 года по 11 июня 1966 года.

На службе в Римской курии

11 июня 1966 года, в возраст 45 лет, Бенелли был избран титулярным архиепископом Тузуро и назначен Папским Про-нунцием в Сенегал, а также апостольским делегатом в Западной Африке с 11 июня 1966 года по 29 июня 1967 год. Он был посвящён в епископы 11 сентября 1966 года, в Риме, кардиналом Амлето Джованни Чиконьяни, кардиналом-епископом субурбикарной епархии Фраскати и Государственным секретарём Святого Престола, которому помогали Пьетро Сиджизмонди — титулярный архиепископ Неаполи ди Пизидия, секретарь Священной Конгрегации Пропаганды Веры и Марио Лонго Дорни — епископ Пистои.

Вскоре после своего назначения, 29 июня 1967 года он был назначен sostituto (заместителем Государственного секретаря) и секретарем Шифра в Государственном секретариате Ватикана. Это было очень властное положение для Бенелли, в котором он работал близко с папой римским Павлом VI и был его любимчиком. Он прослужил в этой роли в течение десяти лет.

Кардинал и папабиль на Конклавах 1978

3 июня 1977 года Бенелли был назван архиепископом Флоренции и стал кардиналом на маленькой консистории, проведенной папой Павлом VI почти немедленно после этого назначения, 27 июня 1977 года. Он получил красную биретту и титул церкви Санта-Приска в этот же самый день. Примечательно, что на этой консистории было назначено всего четыре кардинала, среди них были Бернарден Гантен и Йозеф Ратцингер.

Кардинал Бенелли участвовал в IV Обычной Ассамблее Всемирного Синода Епископов в Ватикане, которая был проведена в период с 30 сентября по 29 октября 1977 года. По смерти Павла VI последовавшей 6 августа 1978 года, Бенелли рассматривался фаворитом, чтобы сменить его.

Вместо этого, августовский Конклав 1978 избрал папой римским Альбино Лучани, который стал Иоанном Павлом I. Когда второй октябрьский Конклав 1978 созванный после внезапной смерти нового папы римского после 33 дневного понтификата, Бенелли еще раз рассматривался реальным папабилем, чтобы преуспеть из-за своих близких связей с Павлом VI и его итальянскому наследию. Замеченный как прогрессивный кардинал, он был одобрен как возможный папский преемник теми, кто защищал дальнейшие реформы в ограде Церкви. Однако большинство на конклаве получил кардинал Кароль Войтыла, который взял имя Иоанн Павел II. Этот выбор был поддержан, тем что Войтыла был избран после совещания узкой группы консервативных кардиналов, которых не устраивало избрания Бенелли папой римским.

Несмотря на это, Бенелли продолжал служение в качестве кардинала-архиепископа Флоренции. Он участвовал в I Пленарной Ассамблеи Священной коллегии кардиналов в Ватикане проходившей 5 — 9 ноября 1979 года, а также в Обычной Ассамблее Всемирного Синода Епископов в Ватикане с 26 сентября по 25 октября 1980 года.

Кардинал Бенелли умер от внезапного сердечного приступа 26 октября 1982 года во Флоренции. Он был захоронен в столичной Базилике Собора Санта-Мария дель Фиоре, во Флоренции.

Ссылки

• [www.catholic-hierarchy.org/bishop/bbenelli.html Информация]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Бенелли, Джованни

– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.