Джонсон, Филип
Филип Джонсон (англ. Philip Johnson; 8 июля 1906 — 25 января 2005) — основоположник и ведущий представитель «интернационального стиля» в американской архитектуре середины XX века. Лауреат первой Притцкеровской премии (1979).
Биография
Джонсон изучал историю и философию в Гарварде, но в 1928 г. весь ход его жизни изменила встреча с Людвигом Мисом ван дер Роэ. По возвращении из поездки по Европе Джонсон первым познакомил американцев с теоретическими построениями Миса, Гропиуса и Ле Корбюзье — архитекторов, для обозначения стилевой принадлежности которых Джонсон при составлении каталога Музея современного искусства в 1932 г. ввел в оборот термин «интернациональный стиль».
Став во главе архитектурного подразделения Музея современного искусства, Джонсон способствовал пропаганде архитектурного модернизма в Америке, написал обстоятельную монографию о Мис ван дер Роэ и убедил его перебраться в США. На территории своей усадьбы в штате Коннектикут он воплотил принадлежащие Мису идеи архитектурного минимализма при проектировании «Стеклянного дома» (1949). С этого времени он начал работать как архитектор-практик, создав вместе с Мисом такой яркий образец «интернационального стиля», как небоскрёб Сигрем-билдинг в Нью-Йорке (1956).
По мере падения популярности «интернационального стиля» в 1960-е гг. Джонсон адаптировался к новым веяниям. В его проектах появляются изогнутые линии и аллюзии к историческим архитектурным стилям, свойственные постмодерну. В 1968 году вместе с Джоном Бёрджи основал собственное архитектурное бюро. Совместные проекты Джонсона и Берджи многочисленны — это и Уильямс-Тауэр в Хьюстоне (1983), и здание корпорации «Сони» в Нью-Йорке (1984), и «Губная помада» на Манхеттене (1986), и One Detroit Center (1993) в Детройте, и Ворота Европы в Мадриде (1996).
См. также
Напишите отзыв о статье "Джонсон, Филип"
Литература
- [www.slovopedia.com/14/196/1013159.html Джонсон, Филип] // Энциклопедия Кольера.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Джонсон, Филип
– Сходит? – повторила Наташа.– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
