Джонсон, Элвин Сондерс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Элвин Сондерс Джонсон
Alvin Saunders Johnson
Дата рождения:

18 декабря 1874(1874-12-18)

Место рождения:

Гомер, штат Небраска[en], США

Дата смерти:

7 июня 1971(1971-06-07) (96 лет)

Научная сфера:

экономика

Место работы:

Новая школа (Нью-Йорк)

Подпись:

Элвин Сондерс Джонсон (англ. Alvin Saunders Johnson; 18 декабря 1874, Гомер, штат Небраска[en], США — 7 июня 1971, Аппер-Найек, штат Нью-Йорк[en], США) — американский экономист, со-основатель и первый директор университета Новой школы, президент Американской экономической ассоциации в 1936 году.





Биография

Элвин родился 18 декабря 1874 года в Гомере, штат Небраска, США в семье датских переселенцев. Обучение прошёл в государственных школах штата Небраска[1].

В 1893 году поступил в университет Небраски-Линкольна, где изучал экономику и классическую и немецкую литературу. В 1897 году получил степень бакалавра искусств в университете Небраски. В течение испано-американской войны 1898 года служил в Армии США. В 1902 году получил степень доктора философии в Колумбийском университете[1].

Преподавательскую деятельность начал в Колумбийском университете, затем в 1906—1907 годах преподавал в университете Небраски, в 1907—1909 годах в Техасском университете, в 1909—1911 годах в Чикагском университете, в 1911—1912 годах в Стэнфордском университете, в 1912 году в Корнелльском университете[2].

В течение 1917 года работал в Совете национальной обороны[en] в Вашингтоне.В 1902—1906 годах был редактором журнала Political Science Quarterly[en], а с 1917 года редактором The New Republic. В 1918 году был одним из основателей университета Новой школы в Нью-Йорке, а в 1922—1945 годах его директором. Университет получил название «Университет в изгнании», в котором, благодаря усилиям Джонсона, работала 184 учёных эмигрантов, спасавшихся от нацистов. С 12 факультетов 1933 года выросло до 26 в 1941 года, а количество учащихся перевалило за 520 студентов. В 1924 году стал редактором Энциклопедии социальных наук[en]. В 1945 году вышел в отставку[1].

Элвин Джонсон умер в 7 июня 1971 года в Аппер-Найеке, штат Нью-Йорк[3].

Семья

Джонсон женился на Эдит Генри Джонсон[2].

Память

В 2012 года Элвин Джонсон был введён в Зал славы штата Небраски[en][1].

Награды

За свои достижения был удостоен почетными докторскими степенями от Новой школы, Брандейского университета, университета Небраски, Хибру Юнион колледжа[en], Иешива-университета, а также от Брюссельcкого университета, Алжирского университета[en] и Гейдельбергского университета[1].

Библиография

Напишите отзыв о статье "Джонсон, Элвин Сондерс"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Steinacher G., Barmettler B. [digitalcommons.unl.edu/cgi/viewcontent.cgi?article=1145&context=historyfacpub The University in Exile and the Garden of Eden: Alvin Johnson and his rescue efforts for European Jews and Intellectuals] // Reassessing History from Two Continents: Festschrift Günter Bischof / ed. Martin Eichtinger, Stefan Karner, Mark Kramer, Peter Ruggenthaler. — Innsbruck University Press, 2013. — P. 49-68.
  2. 1 2 The History of Economic Thought website. [www.hetwebsite.net/het/profiles/asjohnson.htm Alvin S. Johnson, 1874-1971].
  3. Rutkoff P.M., Scott W.B. New School: A History of the New School for Social Research. — New York: The free press. — 1986. — P. 65-83. — ISBN 0-68-486371-5.

Отрывок, характеризующий Джонсон, Элвин Сондерс


В антракте в ложе Элен пахнуло холодом, отворилась дверь и, нагибаясь и стараясь не зацепить кого нибудь, вошел Анатоль.
– Позвольте мне вам представить брата, – беспокойно перебегая глазами с Наташи на Анатоля, сказала Элен. Наташа через голое плечо оборотила к красавцу свою хорошенькую головку и улыбнулась. Анатоль, который вблизи был так же хорош, как и издали, подсел к ней и сказал, что давно желал иметь это удовольствие, еще с Нарышкинского бала, на котором он имел удовольствие, которое не забыл, видеть ее. Курагин с женщинами был гораздо умнее и проще, чем в мужском обществе. Он говорил смело и просто, и Наташу странно и приятно поразило то, что не только не было ничего такого страшного в этом человеке, про которого так много рассказывали, но что напротив у него была самая наивная, веселая и добродушная улыбка.
Курагин спросил про впечатление спектакля и рассказал ей про то, как в прошлый спектакль Семенова играя, упала.
– А знаете, графиня, – сказал он, вдруг обращаясь к ней, как к старой давнишней знакомой, – у нас устраивается карусель в костюмах; вам бы надо участвовать в нем: будет очень весело. Все сбираются у Карагиных. Пожалуйста приезжайте, право, а? – проговорил он.
Говоря это, он не спускал улыбающихся глаз с лица, с шеи, с оголенных рук Наташи. Наташа несомненно знала, что он восхищается ею. Ей было это приятно, но почему то ей тесно и тяжело становилось от его присутствия. Когда она не смотрела на него, она чувствовала, что он смотрел на ее плечи, и она невольно перехватывала его взгляд, чтоб он уж лучше смотрел на ее глаза. Но, глядя ему в глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ей совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и другими мужчинами. Она, сама не зная как, через пять минут чувствовала себя страшно близкой к этому человеку. Когда она отворачивалась, она боялась, как бы он сзади не взял ее за голую руку, не поцеловал бы ее в шею. Они говорили о самых простых вещах и она чувствовала, что они близки, как она никогда не была с мужчиной. Наташа оглядывалась на Элен и на отца, как будто спрашивая их, что такое это значило; но Элен была занята разговором с каким то генералом и не ответила на ее взгляд, а взгляд отца ничего не сказал ей, как только то, что он всегда говорил: «весело, ну я и рад».
В одну из минут неловкого молчания, во время которых Анатоль своими выпуклыми глазами спокойно и упорно смотрел на нее, Наташа, чтобы прервать это молчание, спросила его, как ему нравится Москва. Наташа спросила и покраснела. Ей постоянно казалось, что что то неприличное она делает, говоря с ним. Анатоль улыбнулся, как бы ободряя ее.
– Сначала мне мало нравилась, потому что, что делает город приятным, ce sont les jolies femmes, [хорошенькие женщины,] не правда ли? Ну а теперь очень нравится, – сказал он, значительно глядя на нее. – Поедете на карусель, графиня? Поезжайте, – сказал он, и, протянув руку к ее букету и понижая голос, сказал: – Vous serez la plus jolie. Venez, chere comtesse, et comme gage donnez moi cette fleur. [Вы будете самая хорошенькая. Поезжайте, милая графиня, и в залог дайте мне этот цветок.]
Наташа не поняла того, что он сказал, так же как он сам, но она чувствовала, что в непонятных словах его был неприличный умысел. Она не знала, что сказать и отвернулась, как будто не слыхала того, что он сказал. Но только что она отвернулась, она подумала, что он тут сзади так близко от нее.
«Что он теперь? Он сконфужен? Рассержен? Надо поправить это?» спрашивала она сама себя. Она не могла удержаться, чтобы не оглянуться. Она прямо в глаза взглянула ему, и его близость и уверенность, и добродушная ласковость улыбки победили ее. Она улыбнулась точно так же, как и он, глядя прямо в глаза ему. И опять она с ужасом чувствовала, что между ним и ею нет никакой преграды.
Опять поднялась занавесь. Анатоль вышел из ложи, спокойный и веселый. Наташа вернулась к отцу в ложу, совершенно уже подчиненная тому миру, в котором она находилась. Всё, что происходило перед ней, уже казалось ей вполне естественным; но за то все прежние мысли ее о женихе, о княжне Марье, о деревенской жизни ни разу не пришли ей в голову, как будто всё то было давно, давно прошедшее.
В четвертом акте был какой то чорт, который пел, махая рукою до тех пор, пока не выдвинули под ним доски, и он не опустился туда. Наташа только это и видела из четвертого акта: что то волновало и мучило ее, и причиной этого волнения был Курагин, за которым она невольно следила глазами. Когда они выходили из театра, Анатоль подошел к ним, вызвал их карету и подсаживал их. Подсаживая Наташу, он пожал ей руку выше локтя. Наташа, взволнованная и красная, оглянулась на него. Он, блестя своими глазами и нежно улыбаясь, смотрел на нее.

Только приехав домой, Наташа могла ясно обдумать всё то, что с ней было, и вдруг вспомнив князя Андрея, она ужаснулась, и при всех за чаем, за который все сели после театра, громко ахнула и раскрасневшись выбежала из комнаты. – «Боже мой! Я погибла! сказала она себе. Как я могла допустить до этого?» думала она. Долго она сидела закрыв раскрасневшееся лицо руками, стараясь дать себе ясный отчет в том, что было с нею, и не могла ни понять того, что с ней было, ни того, что она чувствовала. Всё казалось ей темно, неясно и страшно. Там, в этой огромной, освещенной зале, где по мокрым доскам прыгал под музыку с голыми ногами Duport в курточке с блестками, и девицы, и старики, и голая с спокойной и гордой улыбкой Элен в восторге кричали браво, – там под тенью этой Элен, там это было всё ясно и просто; но теперь одной, самой с собой, это было непонятно. – «Что это такое? Что такое этот страх, который я испытывала к нему? Что такое эти угрызения совести, которые я испытываю теперь»? думала она.