Джонсон, Эндрю

Эндрю Джонсон Andrew Johnson
17-й Президент США
15 апреля 1865 года — 4 марта 1869 года
Вице-президент:	нет
Предшественник:	Авраам Линкольн
Преемник:	Улисс Грант
16-й Вице-президент США
4 марта — 15 апреля 1865 года
Президент:	Авраам Линкольн
Предшественник:	Ганнибал Гэмлин
Преемник:	должность вакантна Шайлер Колфакс
Сенатор от штата Теннесси
8 октября 1857 года — 4 марта 1862 года
Предшественник:	Джеймс Джонс
Преемник:	Дэвид Т. Паттерсон
4 марта — 31 июля 1875 года
Предшественник:	Уильям Броунлоу
Преемник:	Дэвид Ки
Военный губернатор Теннесси
12 марта 1862 года — 4 марта 1865 года
Президент:	Авраам Линкольн
Предшественник:	должность учреждена Ишем Харрис
Преемник:	должность упразднена Уильям Броунлоу
18-й Губернатор Теннесси
17 октября 1853 года — 3 ноября 1857 года
Предшественник:	Уильям Кэмпбелл
Преемник:	Ишем Харрис
Член Палаты представителей от 1-го избирательного округа Теннесси
4 марта 1843 года — 4 марта 1853 года
Предшественник:	Томас Арнольд
Преемник:	Брукинс Кэмпбелл
Вероисповедание:	христианство
Рождение:	29 декабря 1808(1808-12-29) Роли, штат Северная Каролина
Смерть:	31 июля 1875(1875-07-31) (66 лет) Гринвилль, штат Теннесси
Место погребения:	«Национальное кладбище Э. Джонсона»
Отец:	Якоб Джонсон
Мать:	Мэри МакДаноу
Супруга:	Элиза МакКардл Джонсон
Партия:	Демократическая партия (до 1864 и с 1868) Партия Национального союза (1864—1868)
Автограф:

Э́ндрю Джо́нсон (англ. Andrew Johnson, 29 декабря 1808 — 31 июля 1875) — семнадцатый президент Соединённых Штатов Америки с 1865 по 1869, первоначально представитель Демократической партии, избранный в 1864 вице-президентом при республиканце А. Линкольне (в то время блок, который они представляли, именовался «Национальный союз»). Став преемником Линкольна, Джонсон несмотря на приобретение Аляски утратил популярность и против него Сенат США рассматривал дело об импичменте.

Путь к президентству

Родился в Северной Каролине. Отец Джонсона Джейкоб был бедным фермером, но пользовался уважением в Роли и был избран констеблем. После его смерти семью обеспечивала мать, работавшая прачкой. Она отдала сына в подмастерье к портному Джеймсу Селби, где Джонсон получил так же навыки грамоты. Впоследствии, даже будучи президентом, Джонсон сам себе шил верхнюю одежду, его профессиональное прошлое обыгрывал карикатурист Томас Наст. Переселился в Гренвилль, Теннесси, где открыл собственную мастерскую и женился на дочери сапожника Эльзе МаКардл (любопытно, что брак зарегистрировал мировой судья Мордекай Линкольн, двоюродный дядя будущего президента). При её поддержке грамоте Джонсон учился грамоте и активно занялся самообразованием. Портновский бизнес успешно развивался, и Джонсон смог заняться инвестициями, много читал и посещал местный колледж, где охотно выступал на дебатах. В Гренвилле Джонсон сначала выступил в качестве вига, а затем демократа и горячего поклонника Джексона. С 1833 года был членом законодательного собрания своего штата, с 1843 по 1853 г. — членом конгресса, с 1853 до 1857 г. — губернатором штата Теннесси, затем сенатором. В 1861 году, при начале Гражданской войны, Джонсон был единственным южным сенатором, оставшимся на своём посту и стоявшим за неприкосновенность союза. Особенное впечатление произвела его речь 5 февраля 1861 года, в которой он, хотя и крайний демократ, сильно нападал на сецессионистов. В апреле этого года он стал одним из авторов Резолюции Криттендена-Джонсона, в которой утверждалось, что Союз ведет войну ради единства страны, а не ради отмены института рабства.

При начале военных действий Джонсон вернулся на родину и весной 1862 года был назначен военным губернатором Теннесси, с чином бригадного генерала. Избранный в 1864 году вице-президентом Союза, он вступил в эту должность 4 марта 1865 года; во время принятия присяги в качестве вице-президента Джонсон был пьян и произнёс несуразную речь, где превозносил своё «народное» происхождение и даже негативно отозвался о самодержавии в России, которое являлось, по его мысли, антиподом американской демократии. По настоянию Линкольна покинул инаугурационную церемонию. Через месяц с небольшим, вследствие убийства Линкольна (15 апреля 1865), Джонсон стал президентом (1865—1869). Заговорщики планировали после покушения на Линкольна убить также Джонсона и государственного секретаря Уильяма Сьюарда, но им удалось только легко ранить последнего.

Неудачное правление, попытка импичмента

Будучи президентом, Джонсон порвал связь с избравшей его партией и с такой мягкостью относился к побеждённым сецессионистам, что можно было опасаться утраты всех приобретённых войной результатов. Он наложил вето на принятый почти единогласно Конгрессом билль об условиях обратного допущения южных штатов в Союз, а также на гражданское равноправие негров. В конфликт были вовлечены и министры. Военный министр Стэнтон был уволен президентом, но Сенат признал причины его увольнения не заслуживающими уважения, и Стэнтон снова стал заведовать военным министерством. Тогда Джонсон назначил генерала Томаса временным военным министром и приказал Стэнтону сдать всё находившееся у него общественное имущество. Стэнтон отказался исполнить это приказание; Сенат вновь признал его увольнение неправильным, и Палата представителей постановила, большинством 126 голосов против 47, начать судебное преследование против президента и процедуру импичмента. В Сенате США, однако, не составилось большинства двух третей, необходимого для обвинительного приговора (март 1868).

Во время президентства Джонсона США купили у Российской империи Аляску (1867); значимость этого приобретения сильно недооценивалась современниками.

В 1874 году Джонсон был вновь выбран в сенаторы от штата Теннесси.

Ссылки

• [lcweb2.loc.gov/cgi-bin/ampage?collId=llcg&fileName=069/llcg069.db&recNum=629 Congressional Globe, 38th Congress, 2nd Session, 1389, 1394—1395]

Библиография

• Savage, «Life and public services of And. J.» (Нью-Йорк, 1865);
• Moor, «Speeches of And. J.» (Бост., 1865);
• Foster, «Life and speeches of And. J.» (Филад., 1866);
• «Impeachment and trial of Andrew J.» (Филад., 1868).

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Джонсон, Эндрю

Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.