Джонс, Гарольд Спенсер

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гарольд Спенсер Джонс
Harold Spencer Jones
Дата рождения:

29 марта 1890(1890-03-29)

Место рождения:

Кенсингтон, Великобритания

Дата смерти:

3 ноября 1960(1960-11-03) (70 лет)

Место смерти:

Лондон, Великобритания

Страна:

Великобритания Великобритания

Научная сфера:

астрономия

Место работы:

Гринвичская обсерватория

Альма-матер:

Кембриджский университет

Известен как:

Королевский астроном

Награды и премии:

Королевская медаль Лондонского королевского общества
Золотая медаль Королевского астрономического общества
Медаль Кэтрин Брюс
Премия Жюля Жансена

Сэр Гарольд Спенсер Джонс (англ.  Sir Harold Spencer Jones, 1890 −1960) — английский астроном, Королевский астроном в 1933 −1955 годах.



Биография

Родился в Кенсингтоне (Лондон), окончил Кембриджский университет. В 1913—1922 — сотрудник Гринвичской обсерватории, в 1923—1933 — директор обсерватории на мысе Доброй Надежды. В 1933—1955 — директор Гринвичской обсерватории, Королевский астроном Великобритании. Был десятым директором Гринвичской обсерватории со времени её основания в 1675 и последним её директором в самом Гринвиче. Под его руководством в 1954 осуществлен перевод обсерватории в Херстмонсо.

Основные труды в области астрометрии и небесной механики. В обсерватории на мысе Доброй Надежды занимался наблюдениями и составлением 2-го и 3-го Капских каталогов на эпоху 1925,0; перенаблюдениями Астрографического каталога в зоне от −40 до −52 с целью определения собственных движений звезд; определением фотографических величин для 40 000 звезд; проанализировал 20-летние наблюдения лучевых скоростей ярких звезд. Из анализа наблюдений покрытий звезд Луной, выполненных в 1880—1922 в обсерватории на мысе Доброй Надежды, вывел поправки к элементам лунной орбиты, величину сжатия фигуры Земли. Вел наблюдения Марса, занимался исследованиями новых звезд, фотометрическими и геомагнитными исследованиями. В Гринвичской обсерватории исследовал движение Луны по наблюдениям с 1672 по 1908, а также занимался анализом расхождений между наблюденными и вычисленными положениями Солнца, Луны, Меркурия и Венеры. В 1926—1939 подтвердил обнаруженное в 1914 Э. У. Брауном проявление векового и нерегулярных изменений во вращении Земли в этих расхождениях. Вывел новое, более точное значение солнечного параллакса (8,790"±0,001") на основе наблюдений малой планеты Эрос при наибольшем её приближении к Земле (1931; современное значение солнечного параллакса 8,79405"). Вычислил новые значения масс Луны и Венеры, выполнил новое определение постоянных аберрации и нутации. Участвовал в экспедициях в Россию (1914) и Индонезию (1922) для наблюдений солнечных затмений. Из его книг наиболее известны «Общая астрономия» и «Жизнь на других мирах» (рус. пер. 1946).

Член Лондонского королевского общества, член Национальной АН США, Шведской королевской АН, Датской королевской АН, Бельгийской королевской академии наук, литературы и изящных искусств и др., президент Королевского астрономического общества (1937—1939), президент Международного астрономического союза (1944—1948).

Королевская медаль Лондонского королевского общества (1943), Золотая медаль Королевского астрономического общества (1943), медаль Кэтрин Брюс (1949).

В его честь названы кратер на Луне, кратер на Марсе и астероид № 3282.

Напишите отзыв о статье "Джонс, Гарольд Спенсер"

Литература

  • Колчинский И. Г., Корсунь А. А., Родригес М. Г. Астрономы. Биографический справочник. — Киев: Наукова думка, 1986.

Примечания

Отрывок, характеризующий Джонс, Гарольд Спенсер

В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.