Джонс, Грейс

Грейс Джонс Grace Jones
Джонс выступает в Фримантлийском парке, Перт в 2011 году
Основная информация
Дата рождения	19 мая 1948(1948-05-19) (75 лет)
Место рождения	Спаниш-Таун
Годы активности	1975 — по настоящее время
Страна	Ямайка Ямайка, США США
Профессии	певица, киноактриса, модель
Жанры	диско, ритм-энд-блюз, соул
Сотрудничество	Diddy - Dirty Money
Лейблы	Island, Manhattan, Capitol, Epic, Wall of Sound
[www.theworldofgracejones.com/ Официальный сайт]

Беверли Грейс Джонс (англ. Beverly Grace Jones; род. 19 мая 1948 года) — американская певица, киноактриса, модель.

Биография

Детство на Ямайке, жизнь в Нью-Йорке и начало карьеры

Родилась в Спэниш-Тауне на Ямайке в 1948 году в семье церковного проповедника и политика . Джонс, её братья и сестры воспитывались бабушкой и дедушкой, пока их родители работали в Соединенных Штатах. Джонс получила строгое воспитание под влиянием церкви пятидесятников Ямайки - она ходила в церковь три раза в неделю. Обе стороны её семьи были религиозны; в её семье было много епископов: дед, прадед и её брат, Ноэль, который также стал епископом.

Будучи ребенком, Джонс была застенчивой девочкой; у неё была только одна школьная подруга. Одноклассники дразнили её, называя «тощей палкой». Тем не менее она преуспевала в спорте и находила утешение в природе Ямайки.

Когда ей было тринадцать, Джонс вместе со всей семьей переехали в Сиракузы, Нью-Йорк, и стали жить со своими родителями . Джонс продолжила своё обучение - после окончания школы поступила в Сиракузский университет, где училась по специальности "Испанский язык" (Spanish major). В колледже на Джонс обратил внимание профессор драмы, который предложил работать с ним в пьесе в Филадельфии; Джонс уехала с ним. Когда Джонс было восемнадцать, она переехала в Нью-Йорк. Она подписала контракт в качестве модели с агентством Wilhelmina Modelling agency. Она переехала в Париж в 1970 году. Парижская модная сцена сразу обратила внимание на необычную андрогинную внешность темнокожей Джонс. Ив Сен-Лоран, Клод Монтана, и Кензо Такада наняли её как подиумную модель, и она появилась на обложках журналов Elle, Vogue, Stern, работая с Хельмутом Ньютоном, Ги Бурденом и Хансом Фейором. Джонс также была моделью для Azzedine Alaia. При работе моделью в Париже, она снимала квартиру с Джерри Холл и Джессикой Лэнг. Холл и Джонс часто посещали Club Sept, один из самых популярных гей-клубов Парижа 1970-х и 80-х, и общались с Джорджио Армани и Карлом Лагерфельдом.

Первые диско-альбомы, сотрудничество с Томом Мултоном

Музыкальная карьера певицы началась в гей диско-клубах Нью-Йорка. Джонс умело сделала ставку на гомосексуальный имидж. Свой первый контракт она подписала с лейблом Island Records, который дал ей в распоряжение продюсера в жанре диско, Тома Мултона. Мултон работал в Sigma Sound Studios в Филадельфии. Дебютный альбом Джонс Portfolio был выпущен в 1977 году. Альбом содержал три песни из бродвейских мюзиклов "Send in the Clown" Стивена Сондхейма из Маленькой ночной серенады, "What I Did for Love" из Хоровой линии и "Tomorrow" из Энни. Вторая сторона альбома открывает семиминутную композицию Эдит Пиаф "La Vie En Rose", далее следуют три новых записи, две из которых были написаны совместно с Джонс ( "Sorry", "That's the Trouble"). Альбом завершает "I Need a Man", первый клубный хит Джонс. Оформление альбома было разработано Ричардом Бернштейном, художником журнала Interwiew.

Период The Compass Point, основной успех как актрисы

Джонс находилась в поиске своего музыкального стиля и имиджа в 70-е и 80-е года, перейдя от диско-звучания к року и регги. Эксперименты со стилем новой волны она продемонстрировала на альбоме Warm Leatherette в 1980 году. Альбом принёс ей признание критиков, и певица решила вновь сотрудничать с Крисом Блэквеллом и Алексом Сэдкин над вторым альбомом, который они записали на студии Compass Point на Багамах.

Альбом Nightclubbing включает в себя песни различных групп и исполнителей, переориентированные в стиле регги, в частности Flash and the Pan, Билла Уизерса, Игги Попа и Астора Пьяццоллы, включая несколько новых композиций, написанных в соавторстве с Джонс. Три песни были написаны Барри Рейнольдсоном, с которым позже Джонс будет работать над альбомом Living My Life (1982). Одна песня «Demolition Man» написана Стингом, который чуть позже запишет её со своей группой The Police для альбома Ghost in the Machine. Внушительная ритм-секция, которая была включена в большинство композиций, проработана силами многих музыкантов, включая дуэт Sly and Robbie, Барри Рейнольдсона, Микки Чунга, Юзьяха «Липучки» Томпсона, которые вместе были более известны как Compass Point Allstars. В 1981 году композиция «I’ve Seen That Face Before (Libertango)» стала одним из наиболее известных её хитов. Альбом принёс Джонс огромную популярность. Он прорвался в первые строки музыкальных чартов и остаётся одним из самых коммерчески успешных альбомов во всей её карьере. Он появился в топовой пятёрке более чем в четырёх странах и стал лучшим для исполнительницы в чартах основных альбомов Billboard и R&B чартах. Благодаря успеху пластинки, Джонс перешла из статуса диско-дивы в ранг звезды международного масштаба. Это послужило поводом для организации серии концертов в рамках концептуального тура Джонс A One Man Show в 1982 году.

Продолжение работы актрисой и последние альбомы, записанные в 80-е годы

Помимо модельной и музыкальной карьеры, Грейс Джонс также снялась в 17 кинофильмах. Роли актриса сыграла в основном эпизодические. Грейс наиболее ярко проявилась в картинах «Конан-разрушитель», «Осторожно — глаза!», «Вамп», «Вид на убийство» режиссёра Джона Глена, в котором Грейс Джонс сыграла главную женскую роль в партнерстве с Роджером Муром и Кристофером Уокеном.

Артистизм

Имидж

Джонс известна своим андрогинным стилем, квадратной стрижкой, угловатой одеждой, созданным в партнерстве с фотографом моды и стилистом Жаном-Полем Гудом (англ. Jean-Paul Goude). Джонс выделяется своей эксцентричной манерой поведения, ростом, влиянием на сексуальную революцию в моде 1980-х годов. По сей день она известна своей уникальной внешностью и музыкой, которая является источником вдохновения для многих артистов, в частности Энни Леннокс, Lady Gaga, Рианна, Brazilian Girls, Grimes, Рошин Мёрфи, Найл Роджерс, Santigold и Basement Jaxx.

Джонс вошла в список 50 хорошо одетых женщин (в возрасте 50 лет) журнала Guardian в марте 2013 года.

Голос и музыка

Джонс поёт в диапазоне контральто, используя две манеры исполнения: монотонно напевая в полуголос, как в "Private Life", "Walking in the Rain" и "The Apple Stretching", или почти в сопрано, в песнях, таких как "La Vie en Rose", "Slave to the Rhythm" и "Victor Should Have Been a Jazz Musician". Голос Джонс охватывает две с половиной октавы.

В начале карьеры её музыка опиралась на жанр диско, а в 80-х Джонс открыла для себя звучание новой волны. Она записала серию альбомов, начиная с Warm Leatherette 1980 года, по Living My Life 1982 года. На протяжении этого периода, поддерживаемая ямайской ритм-группой Sly and Robbie, музыка Джонс характеризуется как гибрид рока, фанка, пост-панка, попа и регги. Эта смесь жанров дало влияние на группы альтернативной музыки, включая Massive Attack, Todd Terje, Gorillaz, Hot Chip и LCD Soundsyste.

Выступления

• A One Man Show (1981)
• Hurricane Tour (2009)

Личная жизнь

Отношения Джонс с отцом были напряженными; он был строг в воспитании. Ему также приходилось отстраняться от общения с дочерью по религиозным соображениям: церковь отказывалась сделать его епископом (согласно верованиям конкретной деноминации — следует использовать свою певческую способность только, чтобы общаться с Богом). Епископ Роберт У. Джонс умер 7 мая 2008 года. Её мать, Марджори, всегда поддерживала карьеру Джонс (она поет на "William's Blood"и "My Jamacian Guy"), но не может выступать публично. Дед Джонс, Уиллиям, также был музыкантом и играл с Nat King Cole.

Джонс была дважды замужем: за продюсером Крисом Стэнли в 1989 и телохранителем Атилой Алтонбей в 1996 году.

От фотографа Жан-Поля Гуда у Джонс есть сын Паулу (род. 19хх). У неё также есть внучка.

Она также четыре года встречалась с шведским актёром Дольфом Лундгреном, который работал охранником в одном из сиднейских клубов, а впоследствии стал её телохранителем.
С 1990 года Джонс начала встречаться с датским актёром Свен-Оле Торсеном, оба были в свободных отношениях до 2007 года.

Дискография

Студийные альбомы

• Portfolio (1977)
• Fame (1978)
• Muse (1979)
• Warm Leatherette (1980)
• Nightclubbing (1981)
• Living My Life (1982)
• Slave to the Rhythm (1985)
• Island Life(1985)
• Inside Story (1986)
• Bulletproof Heart (1989)
• The Ultimate (1993)
• Hurricane (2008)

Фильмография

• 1973 — Война Гордона /Gordon’s War/ Мери
• 1975 — Берегите глаза /Attention les yeux!/ Суиди
• 1981 — Смертельное отмщение /Deadly Vengeance/ подружка Слика
• 1984 — Конан-Разрушитель /Conan the Destroyer/ Зула
• 1985 — Вид на убийство /A View to a Kill / Мей Дей
• 1986 — Вамп /Vamp/ Катрина
• 1987 — Прямо в ад /Straight to Hell/ Соня
• 1987 — Сиеста /Siesta/ Кончита
• 1992 — Бумеранг /Boomerang/ Стрейндж
• 1995 — Татуировка /Cyber Bandits/ Масако Йокохама
• 1998 — Остров МакКинси /McCinsey’s Island/ Алансо Рихтер
• 1999 — Palmer’s Pick Up/ миссис Ремо
• 1999—2002 — сериал Повелитель Зверей /BeastMaster/ Нокинджа
• 2001 — Охота на оборотня /Wolf Girl/ Кристин и Кристоф
• 2001 — Цитадель /Shaka Zulu: The Citadel/ Королева
• 2002 — Pavarotti & Friends 2002 for Angola/ Приглашенная звезда
• 2008 — Фалько-Черт возьми, мы все еще живы! /Falco — Verdammt, wir leben noch!/ Кельнерин
• 2008 — Челси со льдом /Chelsea on the Rocks/ Бив

Интересные факты

• В 1988 году Джонс получила награду «Золотая малина» за худшую женскую роль второго плана в фильме «Сиеста».
• В 2015 году Джонс выпустила книгу мемуаров «Никогда не буду писать мемуары».

Ссылки

• [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:3ifexqe5ldse~T00 Грейс Джонс] (англ.) на сайте All Music Guide (англ.)

Отрывок, характеризующий Джонс, Грейс

– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!