Джонс, Джон Пол (адмирал)

Джон Пол Джонс
John Paul Jones
Портрет работы Чарльза Уилсона Пила (1781—1784)
Прозвище	Father of American Navy - «Отец американского флота» (посмертно)
Дата рождения	6 июля 1747(1747-07-06)
Место рождения	Керкубри, Шотландия
Дата смерти	18 июля 1792(1792-07-18) (45 лет)
Место смерти	Париж, Франция
Принадлежность	Британский торговый флот Британский торговый флот Континентальный флот Российский императорский флот
Годы службы	(1760—1775) (1775—1783) (1788—1789)
Звание	Капитан (Великобритания) Капитан (США) Контр-адмирал (Россия)
Сражения/войны	Война за независимость США: Высадка в Нассау Бой у Блок-Айленд Бой в Северном проливе Бой у Фламборо-хед Русско-турецкая война (1787—1791): Морская осада Очакова
Награды и премии	Орден Военных заслуг (Франция) Золотая шпага с алмазами (Франция) Золотая медаль Конгресса (США) Орденский знак Общества Цинциннати (США)

Джон Пол Джонс (англ. John Paul Jones; при рождении Джон Пол, впоследствии подписывался Пол Джонс, во время службы на российском флоте значился как Павел Джонес; 6 июля 1747, Керкубри, Шотландия — 18 июля 1792, Париж, Франция) — шотландский моряк, служивший в Великобритании, США и России. Наиболее известен участием в Войне за независимость США.

Биография

Детство

Джон Пол родился в поместье Арбиглэнд близ Киркбина на юге Шотландии. Его отец, Джон Пол-старший был садовником, служившим у помещика Вильяма Крэйка. Матерью будущего адмирала была Джин Дафф, на которой его отец женился 29 ноября 1733 года в Нью Эбби, Керкубри.

Карьера

Подданный Великобритании

Начало

Джон Пол-младший начал морскую карьеру в 13 лет юнгой на борту корабля Friendship под командованием капитана Бенсона. Следующие несколько лет он ходил на британских торговых судах, в том числе в качестве третьего помощника капитана в 1764 году на King George и первого помощника на Two Friends в 1766 году.

Через некоторое время он почувствовал отвращение к жестокости в работорговле, и в 1768 оставил своё престижную и хорошо оплачиваемую должность на корабле Two Friends во время стоянки на Ямайке. Он решает вернуться в Шотландию.

В Шотландии

Во время рейса от Ямайки домой на борту брига John, в 1768 году, карьера молодого Джона Пола быстро и неожиданно пошла вверх, после того как капитан и исполняющий обязанности помощника внезапно умерли от жёлтой лихорадки, и пассажиру Джону, как самому опытному моряку на борту, пришлось стать капитаном и удалось успешно провести судно в порт. В награду за это шотландские хозяева судна сделали его капитаном с правом самостоятельно покупать и продавать груз, предоставляя ему 10 процентов прибыли. Но вскоре он поспорил из-за зарплаты с судовым плотником, оказавшимся искателем приключений из богатой и влиятельной семьи, и приказал его жестоко высечь. На обратном пути домой в Шотландию плотник умер, а капитан Пол был арестован и доставлен в Шотландию. Спасли его свидетельства хозяина и врача судна, на котором возвращался плотник, что тот полностью оправился от наказания и был здоров в начале рейса. Суд, несмотря на давление семьи плотника, оправдал Джона. Но сам всплывший факт сурового наказания из-за спора о зарплате негативно сказался на всей карьере Джона Пола. В дальнейшем, во время службы на флоте США, он часто задерживал выплаты своим морякам, как считалось, по вине Конгресса США. Несмотря на историю с плотником, капитан Пол вскоре был принят в Шотландии в масоны, что свидетельствовало о том, что, по мнению общественности, он сохранил репутацию джентльмена.

В Америке

В это время умирает его брат, владевший поместьем в Виргинии — в то время английской колонии. Оправданный Джон Пол уезжает в Америку, чтобы вступить во владение наследством.

В 1773 году Пол стал капитаном в Вест-Индии. В это время он разбогател. Однако, во время бунта на корабле, он убил одного из мятежников. Имея влиятельных врагов в морском судопроизводстве после смерти плотника, он не стал ожидать нового разбирательства, и вернулся в своё поместье в Виргинии.

Гражданин США

В США

В 1775 году началась война за независимость, и новоявленный богач, добавивший к своей фамилии «Джонс», предлагает свои услуги капера Североамериканским колониям. В списках американских моряков за 1775 год он числится сначала первым помощником капитана флагманского корабля Alfred. Ему было присвоено звание первого лейтенанта (1776 - Высадка в Нассау, Бой у Блок-Айленд). Затем последовательно капитаном шлюпа Providence (захват 16 судов у берегов Новой Шотландии), капитаном Alfred (1776 - USS Providence vs HMS Mellish), и, наконец, в 1777 - капитаном шлюпа Ranger.

Во Франции

В 1777 году на Ranger отправился во Францию, где подружился с послом Бенджамином Франклином и в 1778 вместе с ним вошёл в величайшую масонскую ложу «Девять Сестёр».

В 1778 году на шлюпе Ranger Пол Джонс из Бреста отправился к берегам Великобритании. Ночью 20-21 апреля 1778 в порту Уайтхейвена он высадил десант и сжёг торговое судно в гавани. Вернувшись к Белфасту, захватил шлюп HMS Drake.

В августе 1779 Пол Джонс получил чин командора Континентального флота, под его началом было уже пять кораблей под американским военно-морским флагом (командирами всех кораблей, кроме «Простака Ричарда» самого Джонса, были французы) и два французских капера. В сентябре он встретил и попытался захватить караван из сорока английских торговых судов и взял в этом знаменитом бою двухпалубный корабль HMS Serapis, но при этом его «Простак Ричард» затонул. Однако дальнейших назначений у американцев Пол Джонс, как ни рассчитывал, не получил.

В 1782 году Джон Пол Джонс захватил британский корвет, часть добычи он отдал Конгрессу через американского посла в Париже.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) Король Людовик XVI лично вручил капитану орден Военных заслуг и золотую шпагу с алмазами.

В 1783 году, по окончании войны посол США во Франции Бенджамин Франклин объявил о запрете каперства. Джон Пол Джонс поселился в собственном доме в Париже.

16 октября 1787 года награждён золотой медалью Конгресса США.

В России

В это время, российская императрица Екатерина II, готовясь к новой русско-турецкой войне и не имея на Чёрном море серьёзных морских сил, кроме Лиманской гребной флотилии и Донской военной флотилии, но опасаясь вмешательства флотов Британии и европейских держав, обратила внимание на оставшихся не у дел американских каперов и персонально на Джонса. Российский посол при Людовике XVI Иван Симолин получил срочное указание пригласить его на военно-морскую службу в Россию.

23 апреля 1788 Джон Пол Джонс приехал в Санкт-Петербург. Из рук Екатерины II он получил патент на чин контр-адмирала за её собственноручной подписью, но на имя Павла Джонеса. Джон, однако, озвучил требование остаться американским гражданином и офицером. Получив под своё командование 5 линейных кораблей (от 60 до 80 пушек) и 8 фрегатов, на флагманском линейном корабле «Святой Владимир» Джон воевал на Днепро-Бугском лимане против турок вместе с начальником Днепровской гребной флотилии принцем Карлом Генрихом Нассау-Зигеном. Вместе они разбили турецкий флот под Очаковым.

29 июня 1788 года Джон Пол Джонс был награждён орденом Святой Анны. Однако (возможно, из-за своей собственной неискушённости в российской политике), вступил в конфликт с Нассау-Зигеном и подчинённым ему героем предыдущей русско-турецкой войны Алексиано Панагиоти, в результате чего оказался в немилости у Григория Потёмкина.

В конце 1788 года Джон был отозван в Санкт-Петербург под предлогом перевода на Балтийский флот. Однако, он оказался не у дел, а конкурирующие офицеры начали плести против него интриги и даже обвинили в сексуальных домогательствах: в апреле 1789 Джон был арестован и обвинен в изнасиловании 12-летней девушки Катерины Гольцварт. Граф де Сегюр, французский посол при российском дворе (и последний друг Джона в столице), провел своё собственное расследование и сумел доказать Потёмкину, что обвинения были сфабрикованы принцем Нассау-Зигеном. Джон, однако, признался, что «часто развлекался» с девушкой «за малые суммы денег». При этом он отверг обвинения, что лишил её девственности. Несмотря на эти события, Джон насписал книгу Повествования о Лиманской кампании (Narrative of the Campaign of the Liman) в этот период.

Покинул столицу России 18 августа 1789 года, озлобленный и разочарованный.

В Польше

В Польше подружился с Тадеушем Костюшко.

Снова во Франции

В мае 1790 года, сохранив жалованье и чин российского контр-адмирала, он вновь поселился в Париже. В Эдинбурге вышли его мемуары, которые впоследствии послужили Фенимору Куперу и Александру Дюма материалом для написания приключенческих романов. Пол Джонс также выведен в романе Германа Мелвилла «Израиль Поттер. Пятьдесят лет его изгнания».

В июне 1792 года Джонс был назначен консулом США в Алжире.

Смерть

Однако 18 июля 1792 года он неожиданно умер в Париже. Его тело было помещено в герметичный гроб и залито спиртом.

Память

• В 1905 году заспиртованное тело Джон Пол Джонса переправили в США и с высшими почестями перезахоронили на территории военно-морской академии в присутствии президента Теодора Рузвельта.
• В Летнем саду Кронштадта 6 июля 2002 года была установлена гранитная стела с надписью: «На этом месте к 300-летию Санкт-Петербурга будет установлен памятник Джону Полу Джонсу (1747—1792). Контр-адмиралу российского флота, герою Американской революции, кавалеру высших орденов Франции. Город Кронштадт». Памятник не был поставлен, но стела сохранилась.
• В Санкт-Петербурге 27 июля 2008 года на угловом доме Гороховая, 12 / Большая Морская, 23 открыта мемориальная доска Джону Полу Джонсу.

Образ в искусстве

В литературе

• Джеймс Фенимор Купер. «Лоцман, или Морская история».
• А. Дюма. «Капитан Поль».
• В. С. Пикуль. «Потопи меня или будь проклят!» (из цикла «Исторические миниатюры»).
• В. А. Точилкин. Роман: «Джон Поль Джонс — Пенитель моря».

В кино

• «Джон Пол Джонс» (1959) — роль Джона Пола Джонса исполнил Роберт Стэк.
• «Морской бой» (2012) — в американском фантастическом боевике один из кораблей носит название «John Paul Jones».

Ссылки

• Коршунов Ю. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/1477/ «Пират-янки» — адмирал русского флота]
• [pres-centr.ck.ua/print/news-6439.html Пират, казак и адмирал]
• [www.lib.kherson.ua/woa-history.htm Джон Поль Джонс в Херсоне]
• [ukrlife.org/main/prosvita/hist_flotua4.htm Казацкий флот Украины]
• [www.dt.ua/3000/3150/32768/ Черный Корсар и Сидор Белый]

Отрывок, характеризующий Джонс, Джон Пол (адмирал)

– А чорт их знает? Всех побил! Пропадай всё! – отвечали ему по русски, по немецки и по чешски толпы бегущих и непонимавших точно так же, как и он, того, что тут делалось.
– Бей немцев! – кричал один.
– А чорт их дери, – изменников.
– Zum Henker diese Ruesen… [К чорту этих русских…] – что то ворчал немец.
Несколько раненых шли по дороге. Ругательства, крики, стоны сливались в один общий гул. Стрельба затихла и, как потом узнал Ростов, стреляли друг в друга русские и австрийские солдаты.
«Боже мой! что ж это такое? – думал Ростов. – И здесь, где всякую минуту государь может увидать их… Но нет, это, верно, только несколько мерзавцев. Это пройдет, это не то, это не может быть, – думал он. – Только поскорее, поскорее проехать их!»
Мысль о поражении и бегстве не могла притти в голову Ростову. Хотя он и видел французские орудия и войска именно на Праценской горе, на той самой, где ему велено было отыскивать главнокомандующего, он не мог и не хотел верить этому.


Около деревни Праца Ростову велено было искать Кутузова и государя. Но здесь не только не было их, но не было ни одного начальника, а были разнородные толпы расстроенных войск.
Он погонял уставшую уже лошадь, чтобы скорее проехать эти толпы, но чем дальше он подвигался, тем толпы становились расстроеннее. По большой дороге, на которую он выехал, толпились коляски, экипажи всех сортов, русские и австрийские солдаты, всех родов войск, раненые и нераненые. Всё это гудело и смешанно копошилось под мрачный звук летавших ядер с французских батарей, поставленных на Праценских высотах.
– Где государь? где Кутузов? – спрашивал Ростов у всех, кого мог остановить, и ни от кого не мог получить ответа.
Наконец, ухватив за воротник солдата, он заставил его ответить себе.
– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…