Джонс, Роберт Томас

Роберт Томас Джонс
англ. Robert Thomas Jones
Дата рождения:	28 мая 1910(1910-05-28)
Место рождения:	Мэйкон (округ, Миссури)
Дата смерти:	11 августа 1999(1999-08-11) (89 лет)
Место смерти:	Лос-Альтос Хиллс, Калифорния, США
Страна:
Научная сфера:	механик
Место работы:	НАСА

Роберт Томас Джонс (28 мая 1910 года, Мэйкон (округ, Миссури), штат Миссури — 11 августа 1999 года, Лос-Альтос Хиллс, Калифорния) Американский учёный в области аэродинамики и авиационной техники. Был известен в НАСА как «один из ведущих авиационных инженеров ХХ века».

Биография

Его дед, Роберт Н. Джонс, поддался золотой лихорадке в Калифорнии, позже поселился близ Мэйкона, где фермерствовал летом и добывал уголь в зимний период. Отец, Эдвард С. Джонс, получил юридическое образование и занимался юридической практикой в Мэйконе.

В школе Роберт увлекался математикой и впоследствии с благодарностью вспоминал своего школьного учителя по этому предмету, который «взял нас с собой в сложный путь через экспоненты, логарифмы и тригонометрию». Увлекался также радиотехникой и строил модели самолётов.

После средней школы учился в университете Миссури, но нашёл обучение неудовлетворительным и ушёл после первого года. Возвратился в Мэйкон и поступил в местный цирк в группу каскадеров.

В университет более никогда не возвращался, а занимался самообразованием, в частности изучил книгу Макса Мунка «Основы механики жидкости»

В 1929 году начал сотрудничать в авиационной компании Николо-Бизли в соседнем городе Маршалл. Разработал самолёт Pobjoy Special, сотрудничество продолжилось до закрытия компании в начале 1930-х годов во время Великой депрессии.

В поисках работы он приехал в Вашингтон и по протекции местного конгрессмена получил «замечательную» работу лифтёра в Доме строительного офиса (англ. House Office Building). Впоследствии он со свойственным ему сухим юмором писал, что «взлёты и падения этой работы» давали ему возможность наблюдать внутреннюю работу руководства. Желая быть успешным инженером, он понимал, что нужно глубоко знать математику и использовал своё свободное время в находящейся по соседству Библиотеке Конгресса для изучения оригинальных работ по различным математическим темам. Кроме того, он познакомился с бывшим сотрудником NАСА, отвечающим в библиотеке за аэродинамический раздел, А. Ф. Замом.

Однажды конгрессмен от штата Мэриленд — Дэвид Дж. Льюис, знакомый Зама, проезжая в лифте, обратился к Джонсу с просьбой быть его репетитором по математике. Они занимались алгеброй и методами вычислений.

Следующим важным событием в жизни Джонса стало приглашение от Макса Мунка, узнавшего про молодого лифтёра-самоучку, изучавшего его книги, перейти к Мунку в вечерние классы по аэродинамике при Католическом университете.

В 1934 году по новой программе общественных работ, развёрнутой президентом США Ф. Рузвельтом для борьбы с экономической депрессией, с рекомендациями Зама, Мунка и Льюисса Джонс получил место научного сотрудника в NАСА.

Первые 10 лет работы в NАСА были связаны с изучением устойчивости самолёта. В процессе работы отсутствие у Джонса знаний по прикладной математики быстро исчезло. Он быстро стал пионером в применении методов Хевисайда операционного исчисления к теоретическому анализу переходных движений самолётов. При этом он ввел некоторые новшества в применении математически сложных процедур. К 1944 году он опубликовал, один или в соавторстве, около 20 научных докладов о устойчивости и управляемости, в основном, теоретических, но некоторые из них содержали экспериментальные результаты продувок в аэродинамической трубе и лётных испытаний.

Неожиданно открылось, что для занятия должности инженера на начальном классе гражданской службы требуется степень бакалавра, которой у Джонса не было. Таким образом, профессиональное назначение казалось невозможным пока кто-то не заметил, что перевод в следующий более высокий класс такого требования не содержит. В 1936 году Джонс официально стал инженером. В NACA и его преемнике NASA он проработает, за исключением 7-летнего периода в 1960-х годах, до своей отставки в 1982 году.

До 1997 года Джонс сотрудничал профессором-консультантом в соседнем Департаменте аэронавтики и астронавтики в Стэнфордском Университете.

с 1963 по 1970 год занимался проблемами, далекими от аэродинамики, в научно-исследовательской лаборатории Avco Everett в штате Массачусетс, исследовал характеристики кровотока в организме человека и применение таких знаний при разработке сердечно-вспомогательного устройства и создании одного из самых ранних искусственных сердец.

Библиография

«Анализ ускоренного движения в теории относительности» (1960) «Релятивистская кинематика движений, опережающих свет» (1982).

Награды

1946 премия Сильвануса Альберта Рида (Институт авиационной науки)
1971 Почетный доктор философии, науки, Университет Колорадо
1973 член Американской академии искусств и наук
1973 Член Национальной инженерной академии
1978 Прандтля премия, Немецкое аэрокосмическое общество
1979 Почетный член Американского института аэронавтики и астронавтики
1981 золотая медаль Лэнгли, Смитсоновский институт
1990 премия в области авиационной техники от Национальной академии наук
1998 НАСА Звезда современной авиации

Ссылки

[www.nasonline.org/publications/biographical-memoirs/memoir-pdfs/jones-robert-t.pdf Национальная академия наук Биографические мемуары (англ.)]
Anderson, J. D., Jr. 1997. A History of Aerodynamics, pp. 423–428. Cambridge: Cambridge University Press.

Отрывок, характеризующий Джонс, Роберт Томас

Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.