Андерсон, Джон Байард

Джон Байард Андерсон John Bayard Anderson
Член Палаты представителей от 16-го округа штата Иллинойс
3 января 1961 — 3 января 1981
Предшественник:	Лео Аллен
Преемник:	Линн Морлей Мартин
Вероисповедание:	Евангелистская свободная церковь Америки
Рождение:	15 февраля 1922(1922-02-15) (102 года) Рокфорд, Иллинойс
Супруга:	Кик Мачакос (поженились в 1953)
Партия:	Республиканская партия, независимый кандидат
Учёная степень:	Иллинойсский университет в Урбана-Шампейн Гарвардская юридическая школа
Профессия:	Юрист, политик

Джон Баярд Андерсон (англ. John Bayard Anderson 15 февраля 1922, Рокфорд, штат Иллинойс, США) — американский юрист, политик-республиканец, конгрессмен от штата Иллинойс. В 1980 году баллотировался на пост Президента Соединённых штатов как независимый кандидат.

Ранние годы

Родился и вырос в Рокфорде, Иллинойс, в семье шведского эмигранта Э. Албина Андерсона, владельца небольшого продуктового магазина, и Эдны Мейбл. В юности работал в семейном магазине. Учился в университете Иллинойса, вплоть до начала Второй мировой войны. В 1943 году поступил на службу в армию. Служил штаб-сержантом в американской полевой артиллерии до конца войны. Четырежды отмечался боевыми наградами. После войны Андерсон заканчивает образование, получает звание доктора юридических наук и начинает адвокатскую практику в Рокфорде, одноверменно продолжая образование. В 1949 году закончил Гарвардскую юридическою школу и поступил на дипломатическою службу. В 1952—1955 годах работает в Западном Берлине. После ухода в отставку возвращается в Рокфорд к юридической практике.

Политическая карьера

В 1956 Андерсон был избран государственным поверенным в округе Виннебаго, Иллинойс. Пребывал в этой должности вплоть до 1981 года.

В 1961 году, на всеобщих выборах, избирается в Палату представителей Соединённых Штатов от 16-го округа Иллинойса. Андерсон прославился тем, что трижды (1961, 1963, и 1965 годах) выносил на голосование поправку в Конституцию, признающую «закон и власть Иисуса Христа» над Соединёнными Штатами. Поправка ни разу не была принята, но её автор заслужил репутацию одного из самых консервативных конгрессменов, даже среди республиканцев.

В 1964 получил место в Процедурный комитет. В 1969 стал председателем Конференции Республиканской палаты, став, фактически, третьим человеком в республиканской партии. Тогда же его взгляды начинают смещаться влево, в первую очередь в вопросах социальной поддержки неимущих, всё более становятся очевидны его разногласия с коллегами по партии. В 70-е, в условиях растущего рейтинга демократов, Андерсон терял голоса, но сохранял за собой пост за счёт перекрещивающихся голосов. Во время Уотергейта критиковал Ричарда Никсона, всё более дистанцируясь от Республиканской партии.

Президентская кампания 1980 года

Президентские выборы в США (1980)

После поражения Джеральда Форда на президентских выборах 1976 года положение Андерсона в Палате пошатнулось. Его репутация республиканца с демократическими взглядами на экономику в условиях правления президента-демократа стала работать против него. В стане республиканцев на первый план вышли радикальные консерваторы, сторонники либеральных, отчасти даже либертарианских, взглядов. Андерсону предлагали баллотироваться на сенатский пост Эдлая Стивенсона III, но он решил идти в президенты. Социологические исследования, проведенные по заказу Андерсона за год до его выдвижения, показали невысокий интерес к его кандидатуре, трудности возникли и со сбором средств на предвыборную кампанию. Однако в 1979 году он всё же выдвинут свою кандидатуру на праймериз. Его оппонентами были Роберт Доул, Джон Конналли, Говард Бейкер, Джордж Буш и Рональд Рейган.

Среди основных лозунгов его кампании было снижение на 50 % налога на бензин для автомобилей. Идея не получила широкой поддержки, но кампания по сбору подписей привлекла к Андерсону дополнительное внимание. Так что на старте избирательной кампании он шёл наравне со своими главными конкурентами. Андерсон ярко проявил себя на дебатах республиканских кандидатов 5 января в Де-Мойне, Айова. Он, единственный из кандидатов, поддержал зерновое эмбарго против Советского Союза, объявленное Джимми Картером после введения войск в Афганистан. Он, в отличие от своих оппонентов, выступил с предложением чёткой энергетической программы, в условиях энергетического кризиса. Среди журналистов Андерсон получил большую популярность за своё умение вести спор и прекрасные риторические данные. На предварительных выборах в Айове Андерсон получил 4,3 % и занял шестое место.

Неоднозначным моментом его избирательной кампании стало выступление перед активистами NRA (Национальной стрелковой ассоциацией). На ней Андерсон заявил о необходимости введения лицензий на приобретение оружия. По мнению Андерсона, это позволило бы вырвать из рук преступников дешёвое оружие. Со сцены он уходил под свист и угрозы. Однако пресса встала на его сторону за смелость. Этим выступлением Андерсон привлек на свою сторону избирателей, склонявшихся к голосованию за демократов, и сомневающихся. В Нью-Гемпшире, штате с высокой долей демократического электората, Андерсон получил почти 10 % и занял 4-ое место на предварительных выборах.

После избирательного раунда в Нью-Гемпшире и умеренном Массачусетсе рейтинг Андерсона пошел резко вверх, на фоне широкого освещения его кампании в прессе и притока средств в его избирательный фонд. Пресса дважды ошибочно объявляла его победителем предварительного голосования по штатам, однако, после завершения подсчёта голосов информация опровергалась. В Массачусетсе Андерсон проиграл Джорджу Бушу с разницей в 0,3 %, в Вермонте разница с Рональдом Рейганом составила 690 голосов. После этого относительного успеха в Коннетикуте и Висконсине Андерсон показывал третий результат (22 % и 27 % соответственно). В своём родном штате Иллинойс Андерсон был вторым с результатом 37 %. Показав лучший результат в крупных городах — Чикаго, Рокфорде, он уступил Рейгану сельские районы (48 %). После нескольких неудач перед Андерсоном встал выбор: отказаться от выдвижения в президенты или выдвигаться как независимому кандидату. В пользу второго варианта говорили опросы общественного мнения, показывавшие высокую поддержку его кандидатуры среди традиционно демократических штатов. До начала президентской кампании опросы сулили ему около 22 % на общенациональных выборах. При поддержке крупного медиа-стратега Дэвита Герта, Андерсон принял решение о своём выдвижение как независимого кандидата.

Как независимый кандидат Андерсон столкнулся с целым рядом проблем. Одной из главных стало финансирование избирательной кампании, также было необходимо получить право выдвижения своей кандидатуры во всех штатах и право на освещение своей кампании в СМИ. Поначалу Андерсон более чем успешно решал все проблемы, с которыми сталкивался. Он получил право на каждый избирательный бюллетень (выдвижение во всех штатах) и привлёк в свой избирательный фонд достаточно средств. Силами своей команды он поднял рейтинг до уровня 26 %, по данным опроса общественного мнения проведенного институтом Гэллапа. Однако потом его рейтинг начал падать, в первую очередь по вине самого Андерсона и его команды. В разгар избирательной кампании Андерсон предпринял поездку за границу, желая этим показать готовность решать внешнеполитические проблемы. Как раз в это время в решающую фазу вступила избирательная кампания Рональда Рейгана, которая задвинула Андерсона в нижние строчки информационных лент. Ошибкой было его появление вместе с Тедом Кеннеди. Консервативные избиратели встретили этот шаг в штыки, и к концу августа рейтинг Андерсона опустился до 13-15 %. Встал вопрос о его возможном неучастие в предвыборных дебатах. Вопрос был снят после того как кандидатура Андерсона была поддержана Лигой женщин-избирателей (League of Women Voters), их поддержка создала ему прочную электоральную платформу на уровне 15 %. В начале сентября он преодолел порог квалификации и был допущен до публичных трёхсторонних дебатов.

В конце августа Патрик Луки, бывший губернатор штата Висконсин от Демократической партии и действующий посол США в Мексике, был объявлен кандидатом в вице-президенты.

21 сентября в Балтиморе состоялись дебаты между Джоном Андерсоном и Рональдом Рейганом. Также в дебатах должен был принять участие Джимми Картер, действующий президент, но он заявил, что не может появиться в одном месте с Андерсоном. Впоследствии этот отказ стал одной из главных причин поражения Картера на выборах. Хорошо выступив на дебатах Андерсон всё-таки не смог переиграть Рейгана по части харизмы, и в следующие недели его рейтинг опустился с 16 % до 10-12 %. Прямое столкновение двух представителей республиканской партии заставило консервативных избирателей выбирать ту или другую сторону и они предпочли Рейгана, выглядевшего более последовательным. Несмотря на то, что главные оппоненты всё-таки не встретились эти дебаты стали поворотным моментом всей кампании. Теперь в выборах участвовали только два реальных претендента на президентский пост. Голоса Андерсона продолжали таять, так что ко дню голосования его рейтинг оценивался в районе 7 %.

По итогам голосования, прошедшего 4 Ноября, за Джона Андерсона было подано 5 719 850 голосов избирателей, что составило 6,6 % от общего числа проголосовавших. Андерсон занял третье место, уступив двум главным претендентам — Рональду Рейгану, ставшему 40-м президентом Соединённых Штатов и Джимми Картеру. Его результат стал самым высоким среди независимых кандидатов и кандидатов от третьих партий с 1968 года и шестым в двадцатом столетии. До него большего результата добивались Теодор Рузвельт (баллотировавшийся в 1912 году от Прогрессивной партии и набравший свыше 27 %), Роберт Лафолет (1924 год, Прогрессивная партия, 16,6 %) и Джордж Уоллес (1968 год, Независимая партия, 13,5 %). После 1980 года Росс Перо, баллотировавшийся как независимый кандидат, дважды добивался серьёзных результатов (18,9 % в 1992 и 8 % в 1996 году).

Оценка влияния на результат выборов

В истории Соединённых штатов не раз бывало, что кандидат, реально не претендовавший на победу, оказывал большое влияние на исход голосования. Джон Андерсон предложил на суд избирателям программу, представлявшую нечто среднее между программами республиканца, правого консерватора Рейгана и демократа, левого либерала Джимми Картера. По данным социологических опросов в качестве «второго кандидата» сторонники Андерсона называли как Рейгана так и Картера. Таким образом влияние Андерсона на результаты итогового голосования оказалось незначительным.

После выборов

Проиграв президентские выборы и потеряв место в Конгрессе, Андерсон вернулся к юридической и преподавательской деятельности. Ещё во время предвыборной кампании опросы показывали большую его популярность в студенческих городках. Как приглашённый лектор Андерсон выступал в Стенфордском университете, Университете Дьюка, Юридическом университете Иллинойса, Университете Брандейса и других.

С 1996 по 2008 занимал пост председателя FairVote и по сей день состоит в его правлении. Состоял президентом Мировой федералистской ассоциации. Рассматривался как возможный кандидат на выборах президента 2000 года от Партии реформ, но поддержал Ральфа Нейдера. В 2008 поддержал выдвижение в президенты Барака Обамы. В 2012 году участвовал в создании левоцентристской Партии справедливости Роки Андерсона.

Ссылки

• [www.fact-index.com/j/jo/john_bayard_anderson.html John Bayard Anderson]
• Amy Douglas. Real Choices / New Voices. — New York: Columbia University Press, 1995.
• Bisnow Mark. Diary of a Dark Horse: The 1980 Anderson Presidential Campaign. — Carbondale: Southern Illinois University Press, 1983.
• [www.answers.com/topic/john-b-anderson John B. Anderson]
• [bioguide.congress.gov/scripts/biodisplay.pl?index=A000195 Джон Б. Андерсон] на сайте Biographical Directory of the United States Congress

Отрывок, характеризующий Андерсон, Джон Байард

Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.