Дир, Джон

Джон Дир (7 февраля 1804 — 17 мая 1886) — американский кузнец и промышленник, изобретатель стального плуга, основатель компании Deere & Company — крупнейшей конструкторской сельскохозяйственной фирмы в мире.

Молодость

Джон Дир родился в городе Рутланд, штат Вермонт в семье Вильяма Ринольдя Дира, портного. Вильям Дир пропал без вести по пути в Англию в 1808 году, где он собирался получить наследство, когда Джону Диру было 4 года. Джон Дир получил основное образование в местной школе, короткое время посещал Магдебургский университет, пока не бросил учёбу. Без всякого наследства и со скудным образованием он был пристроен в ученики в 1821 году своей матерью. 4 года он служил в качестве подмастерья у Бенжамина Лоуренса, процветающего магдебургского кузнеца и вошёл в его дело в 1825 году.

Он женился на Демариус Ламб (Demarius Lamb) и к 1835 году у них было уже четверо детей с пятым на подходе. Бизнес шёл плохо, у Дира появились проблемы с кредиторами. Под угрозой банкротства, Дир продал своё дело тестю и отправился в Иллинойс. В Магдебурге он оставил свою семью, которая должна была присоединиться к нему позже.

Стальной плуг

Дир поселился в Иллинойсе в городе Гранд Деторе. Так как в округе не было кузнецов, он без труда нашёл работу. Во время жизни в Рутланде, Дир помогал отцу в ателье, затачивая и полируя иглы и спицы, пропуская их через песок. Полировка помогала спицам легче прошивать грубую кожу.

Дир узнал, что чугунные плуги плохо пашут на тяжёлых почвах прерий Иллинойса и вспомнил про спицы. Дир пришёл к заключению, что плуг из хорошо полированной стали с правильно сделанным отвалом (самоочищающийся плуг) лучше справится с обработкой почв в условиях прерий, особенно на глинистых почвах.

Есть и другая версия, объясняющая, что вдохновило Дира на изобретение стального плуга. Так, некоторые исследователи считают, что он вспомнил, как стальная зубчатая борона проходит через сено и почву, и понял, что такого же эффекта может достигнуть и стальной плуг.

В 1837 году Дир разработал свой первый коммерчески успешный плуг из литой стали. Плуг имел раму из кованого железа, что делало его идеальным для грубых почв среднего запада. Такая конструкция работала лучше традиционных для того времени. В начале 1838 года Дир завершил свой первый стальной плуг и продал его местному фермеру Льюису Крандалу, который быстро распространил слух о его успешной работе с плугом Дира. Вскоре два его соседа заказали плуг у Дира. Уверенный в том, что он твёрдо встал на ноги, Дир перевёз семью к себе в Гранд Детор в том же году.

К 1841 году Дир выпускал 75-100 плугов в год.

В 1843 году Дир сделал своим партнёром Леонарда Андруса, чтобы увеличить объём производства в соответствии со спросом. Однако это партнёрство стало напряжённым из-за их обоюдного упрямства: Дир хотел продавать плуги за пределами Гранд Детора, а Андрус предлагал строить железную дорогу через город. Сверх того, Дир не доверял отчётности Андруса. В 1848 году Дир расторг договор с Андрусом и переехал в Молин в том же Иллинойсе. Город располагался на реке Миссиссиппи, что делало его транспортным узлом. К 1855 году фабрика Дира продала более 10000 плугов.

С самого начала Дир настаивал на производстве высококачественного оборудования. Однажды он сказал: „Я никогда не поставлю своё имя на изделии, в котором нет того лучшего, что есть во мне“. Когда бизнес развился, Дир передал управление предприятием своему сыну Чарльзу. В 1868 году Дир зарегистрировал свою фирму под именем Deere & Company.

Старость

К старости Дир занялся общественной деятельностью и политикой. Он работал президентом Национального Банка Молина, директором Бесплатной Общественной Библиотеки Молина и был членом совета Первой Конгрегационной Церкви. Дир также был избран мэром Молина на двухлетний срок. Несмотря на провальное начинание с лицензиями на производство ликёра, Дир вошёл в историю города как человек, давший горожанам уличное освещение, проложивший канализацию и водопровод, включая пожарные гидранты, проложивший тротуары и купивший за $15000 83 акра земли для создания городского парка. Из-за болей в грудной клетке и дизентерии, Дир отказался от переизбрания на второй срок. Дир умер у себя дома 17 мая 1886 года.

Компания, основанная Диром, стала мировым лидером по производству современной продукции и предоставлению услуг, направленных на поддержание успеха клиентов, чья деятельность связана с землей: тех, кто занимается культивацией почвы, выращиванием и сбором урожая, мелиорацией и строительством, обеспечивая постоянно растущие мировые потребности в продовольствии, топливе, жилье и инфраструктуре. С 1837 и до 2008 компания John Deere производила инновационную продукцию высочайшего качества, поддерживая традиции честного ведения бизнеса.

См. также

• Сельскохозяйственная техника John Deere
• Строительная техника John Deere
• Лесозаготовительная техника John Deere
• Дом и магазин Джона Дира
• Deere & Company

Отрывок, характеризующий Дир, Джон

Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.