Кандер, Джон

Джон Кандер John Kander
Полное имя	Джон Гарольд Кандер
Дата рождения	18 марта 1927(1927-03-18) (97 лет)
Место рождения	Канзас-Сити, Миссури, США
Годы активности	с 1957
Страна	США
Профессии	композитор
Инструменты	фортепиано
Жанры	мюзикл
Коллективы	Кандер и Эбб
Награды	Премия «Эмми» (1973, 1993) Премия «Тони» (1967, 1981, 1993) Премия «Грэмми» (1967, 1998)

Джон Кандер (англ. John Kander; род. 18 марта 1927) — американский композитор, автор популярной музыки к театральным шоу, кинофильмам. Известен многолетним сотрудничеством с поэтом Фредом Эббом. К их работам, среди прочих, относятся «Кабаре» и «Чикаго».

Биография

Ранние годы

Родился в Канзас-Сити (штат Миссури) в семье Бёрнис (в девичестве — Аарон) и Гарольда Кандера. После окончания начальной школы и колледжа обучение продолжил в Колумбийском университете. Карьеру на Бродвее начал вторым пианистом, дублирующим музыканта основного состава, в мюзикле «Вестсайдская история» (широко известен по экранизации 1961 года). Однажды менеджер, подбирающий оркестрантов для следующего шоу, пригласил Кандера для прослушивания. Там музыканта услышал хореограф театра Джером Роббинс и предложил написать несколько танцевальных номеров для предстоящего сезона 1959 года. В результате Джон Кандер стал автором музыки для спектакля на основе популярного водевиля «Ирма ля Дус» (позже экранизирован, в русском переводе чаще — «Нежная Ирма»). Первый мюзикл композитора «Семейное дело» (англ. A Family Affair), который был поставлен в 1962 году в Billy Rose Theatre, написан по сценарию Джеймса Голдмена.

Сотрудничество с Фредом Эббом

Основная статья см. Кандер и Эбб

С поэтом Фредом Эббом Джон Кандер познакомился в 1962 году. Написав нескольких пробных песен, они создают свой первый мюзикл «Золотые ворота» (англ. Golden Gate), который так и не был поставлен. В 1965 году на Бродвее состоялась премьера мюзикла Кандера и Эбба «Флора — красная угроза» (англ. Flora the Red Menace), который принёс Лайзе Миннелли премию «Тони».

Вторая их совместная работа, мюзикл «Кабаре», была принята очень успешно. Сюжет основан на пьесе Джона ван Друтена «I Am a Camera», которая является сценической адаптацией романа Кристофера Ишервуда. Шоу получило 8 из 11 номинаций на премию «Тони». Спектакль демонстрировался три года, в 1987 году был поставлен вновь. Очередная Бродвейская редакция 1998 года была показана более 2300 раз. На основе музыкального спектакля в 1972 году снят одноимённый фильм, режиссёром и хореографом которого стал Боб Фосс.

Следующий творческий период не был отмечен успехом, сопоставимым с «Кабаре». Так мюзикл «70, Girls, 70» (1971 год) выдержал всего 35 представлений. В начале 1970-х годов на волне популярности Лайзы Минелли и её Салли Боулз, Кандер и Эбб работают над телевизионным шоу «Лайза, через „З“» (англ. Liza with a Z) и концертными сольными выступлениями актрисы на Бродвее.

В 1975 году выходит мюзикл «Чикаго» с Читой Ривера (Вельма Келли), Джерри Орбахом (Билли Флинн) и Гвен Вердон (Рокси Хат). Спектакль имел смешанные отзывы критиков, но демонстрировался более 2 лет. Экранизация этого мюзикла 2002 года получила более 10 высших кинематографических наград.

В 1977 году Кандер и Эбб работают совместно с Мартином Скорсезе и Лайзой Миннелли над музыкальным фильмом «Нью-Йорк, Нью-Йорк», где звучит их наиболее известная музыкальная тема с тем же названием.

После мюзикла «Каток» (англ. The Rink, 1984 год) с Читой Ривера и Лайзой Минелли в главных ролях творческий дуэт «замолкает» практически на 9 лет. В 1993 году выходит музыкальный спектакль «Поцелуй Женщины-паука» (англ. Kiss of the Spider Woman), который принёс авторам третью премию «Тони». После ещё двух проектов, которые не имели успеха, Кандер и Эбб значительно снижают творческую активность. В 2004 году в возрасте 76 лет от сердечного приступа умирает Фред Эбб. Незадолго до этого Кандер и Эбб начали работу над новым произведением «Кто убил Дэвида Меррика?» (англ. Who Killed David Merrick?), переименованное позже в «Занавес!» (англ. Curtains), которое преследовали беды. В 2003 году умер автор сценария Питер Стоун, чуть позже — аранжировщик Майкл Гибсон. В 2004 году умирает Фред Эбб. По злой иронии мюзикл имел второе название «A Backstage Murder Mystery Musical Comedy». Работа над мюзиклом была завершена Кандером в 2006 году, но мистические совпадения, сопровождавшие работу над ним, отмечались журналистами.

Творческий союз композитора и поэта продолжался 42 года.

Творчество в настоящее время

В 2010 году на сцены Бродвея и Миннеаполиса выходит мюзикл «The Scottsboro Boys» (Буквально — Парни из Скоттсборо, американский термин, относящийся к череде реальных исторических событий начала 1930-х годов в США и последовавшим судебным процессом, ставшим началом пересмотра межрасовых отношений в американском обществе). В качестве авторов указаны Кандер и Эбб. Время фактического создания произведения не указано. По ряду источников это — 2003 год, непосредственно перед смертью Эбба.

Длительное время композитор был занят работой над музыкальной адаптацией пьесы лауреата Пулитцеровской премии Торнтона Уайлдера «Наш городок». Правообладатель, племянник драматурга, отказал Кандеру в постановке подготовленного спектакля.

Награды и признание

• 1967 Кабаре — Премия «Тони», лучший мюзикл;
• 1967 Кабаре — «Тони», лучшие композитор и автор стихов;
• 1967 Кабаре — Премия «Грэмми», лучший альбом;
• 1973 Лайза, через «З» — Премия «Эмми», за выдающиеся достижения в музыке и стихах;
• 1981 Женщина года — «Тони», лучший оригинальный сценарий;
• 1993 Поцелуй Женщины-паука — «Тони», лучший оригинальный сценарий;
• 1993 Поцелуй Женщины-паука — Премия «Драма Деск», лучшая музыка;
• 1998 Чикаго — Премия «Грэмми», лучший альбом с записью музыкального шоу;
• 2007 Личный вклад Д.Кандера — Премия «Драма Деск», специальная награда «За мастерство и вклад в развитие музыкального театра на протяжении 42 лет карьеры»;
• 2010 The Scottsboro Boys — Премия «Драма Деск», лучшие поэтические тексты (в сотрудничестве с Фредом Эббом).

Ссылки

• Джон Кандер (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [ibdb.com/person.php?id=6837 Джон Кандер] (англ.) на сайте Internet Broadway Database

Отрывок, характеризующий Кандер, Джон

Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.