Ло, Джон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Джон Ло»)
Перейти к: навигация, поиск
Джон Ло оф Лористон
John Law of Lauriston
Род деятельности:

финансист

Дата рождения:

21 апреля 1671(1671-04-21)

Место рождения:

Эдинбург

Дата смерти:

21 марта 1729(1729-03-21) (57 лет)

Место смерти:

Венеция

Джон Ло оф Лористон (англ. John Law of Lauriston; 21 апреля 1671, Эдинбург — 21 марта 1729, Венеция) — шотландский финансист, основатель Banque générale и создатель так называемой «системы Ло»[1].

Деятельность Джона Ло сыграла определённую роль в зарождении учения физиократов[1].





Биография

Джон Ло родился в Эдинбурге в еврейской [2]семье золотых дел мастера и банкира Уильяма Ло. Мальчику было 14 лет, когда его отец умер, оставив ему огромное наследство. В 20 лет он переселился в Лондон, где окончательно прокутил состояние, доставшееся ему в наследство, и наделал массу долгов. Чтобы рассчитаться с кредиторами, Ло был вынужден продать родовое имение Лористон (англ.). Вскоре Джон за убийство на дуэли графа Уилсона был заключён в тюрьму, откуда бежал.

Сначала Джон Ло перебрался в Амстердам, где поступил секретарём к английскому регенту, чтобы ознакомиться с условиями торговли и кредита. Потом он отправился в Италию, где изучал организацию банковского дела в Риме, Венеции, Флоренции и Неаполе. Везение в картах позволило Ло вести роскошный образ жизни и сблизиться с первыми лицами европейских монархий. Эти связи он использовал, чтобы продвигать свои финансовые проекты. Ему все отказывали, пугаясь масштабности мер, предлагаемых Ло.

Вернувшись в Шотландию, в 1705 году Ло предложил местному парламенту два проекта: один был посвящён реформированию торговли, а второй — реформированию денежного обращения. Однако эти проекты также были отвергнуты большинством членов парламента, хотя некоторые влиятельные лица государства, такие, как герцог Аргайл и др., поддерживали инициативы Ло.

В начале 1708 года Ло отправился во Францию, где благодаря своему игровому таланту привлёк к себе повышенное внимание первых лиц государства, в частности герцога Орлеанского. Но по настоянию генерал-лейтенанта полиции д’Арженсона (1652-1721) Джон Ло был выселен за пределы Франции под предлогом, что тот слишком искусен в играх, приносящих ему большие деньги.

Покинув Париж, Ло посетил ряд итальянских и немецких городов, где выступал с теми же финансовыми инициативами, которые не заинтересовали князей. После заключения Утрехтского мира Джон Ло вернулся в Париж, где вскоре умер Людовик XIV. Регентом короля Людовика XV становится Филипп Орлеанский, покровительствовавший Джону Ло. В Пале-Рояле хорошо приняли Ло, а через некоторое время он получил французское подданство. Во Франции его фамилия в XVIII в. произносилась как Лас (под влиянием шотландского варианта фамилии Laws с конечным притяжательным -s).

С этого момента, пользуясь поддержкой герцога Орлеанского, Джон Ло приступил к реализации своих финансовых и торговых проектов. В 1716 году был организован Banque générale, а в 1717 году создана международная компания. В 1718 году банк был преобразован в государственный (тогда же Ло стал министром финансов Франции). Банк выпускал бумажные деньги, не обеспеченные золотом и серебром[1] (по мнению Ло, это могло способствовать деловой активности и обогащению нации). Спекулятивный ажиотаж на акциях компании, вызванный чрезмерной эмиссией банковских билетов, и неразумная дивидендная политика привели в конце 1720 года к ликвидации всех инициатив, предложенных Джоном Ло.

Джон Ло был вынужден бежать из Франции. Он поселился в Генуе. Ло надеялся в скором времени вернуться во Францию, но его планам не суждено было сбыться. В декабре 1723 года умер Филипп Орлеанский, а начавший самостоятельное правление Людовик XV не был заинтересован в планах Ло и только назначил ему пенсию в 12 тысяч ливров.

Умер Джон Ло в 1729 году в Венеции. Был похоронен в церкви Сан-Джеминьяно на площади Сан Марко. Когда церковь была разрушена во время наполеоновской оккупации Венеции, его прах был перенесён в церковь Сан-Моизе, где и нашёл окончательное пристанище под одной из плит у входа в церковь. Переносу праха способствовал то, что военным комендантом Венеции во время разрушения церкви Сан-Джеминьяно был один из правнуков Джона Ло, который и предпринял действия для перезахоронения останков своего знаменитого предка[3].

Напишите отзыв о статье "Ло, Джон"

Примечания

  1. 1 2 3 Ло Джон / Незнанов В. Н. // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
  2. Рафаэль Сабатини. Игрок. — Москва: Фирма "Интерпракс", 1992. — С. 447. — 495 с. — ISBN 5-85235-056-7.
  3. Орёл Е. В. Мир Венеции. — 1-е. — Харьков: Фолио, 2012. — С. 98. — 347 с. — 1500 экз. — ISBN 978-966-03-5972-7.
  4. </ol>

Литература

Ссылки

  • Сергей Цветков. [pereformat.ru/2015/01/john-law/ Джон Ло — отец «кредитной» экономики]

Отрывок, характеризующий Ло, Джон

– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!
– Вот, ваше сиятельство, правда, правда истинная, – проговорил Тимохин. – Что себя жалеть теперь! Солдаты в моем батальоне, поверите ли, не стали водку, пить: не такой день, говорят. – Все помолчали.