Джон Фиц-Гилберт Маршал

Джон Фиц-Гилберт англ. John FitzGilbert <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Главный маршал английского королевского двора
1130-е — 1165
Предшественник:	Гилберт Жиффар
Преемник:	Джон II Маршал
Рождение:	ок. 1105
Смерть:	1165(1165)
Место погребения:	монастырь Бранденсток, Уилтшир
Род:	Маршаллы
Отец:	Гилберт Жиффар
Супруга:	1-я: Аделина; 2-я: Сибилла Солсбери
Дети:	сыновья от 1-го брака: Гилберт, Уолтер от 2-го брака: Джон II, Уильям, Ансельм, Генри дочери от 2-го брака: Матильда, Ne, Маргарита

Джон Фиц-Гилберт (англ. John FitzGilbert), также известный как Джон «Маршал» (англ. John «the Marshal»; ок. 1105 — до ноября 1165) — мелкий англонормандский рыцарь, главный маршал английского королевского двора, сын Гилберта Жиффара, основатель рода Маршалов. Джон принимал участие в гражданской войне в Англии (сначала на стороне Стефана Блуасского, затем на стороне императрицы Матильды), благодаря чему получил ряд владений. Во время правления Генриха II сохранил большую часть своих приобретений, а должность главного маршала стала наследственной в его семье. Позже Джон попал в опалу, и не играл серьёзной роли в английской политике, однако в 1164 году он начал тяжбу против архиепископа Кентерберийского Томаса Беккета, которой воспользовался король, чтобы изгнать архиепископа из Англии.

Одним из сыновей Джона был Уильям Маршал, 1-й граф Пембрук, который впоследствии приобрёл всеевропейскую известность и славу «цвета рыцарства».

Биография

Происхождение и начало карьеры

Джон происходил из небогатого англо-нормандского рода. Его отец, Гилберт Жиффар (ум. до 1130), переселился из Нормандии в Англию или во время Нормандского завоевания, или вскоре после него. Согласно Книге Страшного суда (1086 год) Гилберт имел владения в будущем графстве Уилтшир на западе Англии. «Constitutio Domus Regis» называет Гилберта главным маршалом королевского двора Генриха I. Имя матери Джона неизвестно. Возможно она была наследницей Уильяма Фиц-Ожера. Также у Джона был младший брат Уильям Жиффар (ум. после 1166), который в 1141—1142 годах был канцлером королевы Матильды.

Первое упоминание Джона Фиц-Гилберта относится ко времени правления короля Генриха I, когда он вместе с отцом не позднее 1130 года успешно отстоял право на должность маршала. За право обладать этой должностью Джон заплатил 40 серебряных марок. «Constitutio Domus Regis», составленная в первые годы правления короля Стефана, упоминает Джона Фиц-Гилберта как главного маршала. Большой властью он не обладал, однако должность маршала позволяла Джону находиться в близком окружении короля. В его подчинении находились четыре помощника, несколько королевских церемониймейстеров, смотритель покоев и смотритель королевских каминов. Кроме того, Джон был владельцем нескольких домов рядом с королевским дворцом, замка в Уинчестере и ряда земель в юго-западной Англии (в Уилтшире и Беркшире). Его главное поместье, Хамстед-Маршал, было построено в долине реки Кеннет вблизи с границей между Уилтширом и Беркширом. К этому времени относится также первый брак Джона с Аделиной, происходившей из Уилтшира. От этого союза родилось двое сыновей — Гилберт и Уолтер.

Гражданская война

Деятельности Джона во время Гражданской войны в Англии (1135—1154 годы) уделено много внимания в «Истории Уильяма Маршала» — биографии самого знаменитого из сыновей Джона, созданной вскоре после 1226 года на основании рассказов людей, лично знавших Уильяма. Однако сведения из этого источника достаточно предвзятые и часто содержат искажения и преувеличения. В нём Джон предстаёт галантным, мудрым, храбрым и надежным рыцарем, достойной подражания личностью. При этом Джон Фиц-Гилберт не был графом или бароном и не обладал большим богатством, кроме того он не был предан императрице Матильде с самого начала, как сообщается в «Истории». Как и многие другие феодалы этого времени, он начинал войну на одной стороне конфликта, а затем перешёл на другую сторону. Затяжной конфликт между Стефаном Блуасским и Матильдой предоставил Джону много новых возможностей. Лавируя между двумя конфликтующими сторонами, он использовал войну для своего возвышения.

После смерти Генриха I в декабре 1135 года королём Англии короновался его племянник, Стефан Блуасский, проигнорировавший претензии на престол Матильды, дочери покойного короля. Джон, судя по всему, поддержал избрание Стефана и сохранил свою должность. Его имя постоянно появляется в актах короля Стефана в 1136—1138 годах. Также маршал сопровождал короля в его поездке в Нормандию в 1137 году, однако он не упоминается в актах после начала гражданской войны. «Летопись Уинчестера» сообщает, что в 1138 году Джон был кастеляном замков Мальборо и Ладжерсхолл. Вероятно, он получил управления этими замками от короля Стефана в качестве платы за поддержку. Замок Мальборо занимал стратегически важную позицию в западной Англии, позволяя контролировать основную дорогу между Лондоном и Бристолем, а также земли в северном Уилтшире. Хотя должность констебля и была временным пожалованием, но благодаря ей Джон Фиц-Гилберт стал очень влиятельной фигурой в регионе, что открыло для него новые перспективы. Вероятно, именно тогда Джон стал создавать основу своего будущего манора в северном Уилтшире и долине реки Кеннет.

В 1139 году Матильда, которую поддержал её единокровный брат Роберт Глостерский, высадилась в Англии и обосновалась в Бристоле. В результате Англия оказалась расколота на две части. Стефан и его соратники контролировали юго-восток королевства, а Матильда и Роберт - юго-запад. В это время Джон Фиц-Гилберт, владения которого находились в самом центре столкновений враждующих баронов, перешёл на сторону Матильды. В феврале 1141 года сторонникам Матильды удалось захватить в плен короля Стефана около Линкольна. В июле Джон находился около Матильды в Оксфорде. В августе-сентябре он участвовал в осаде Уинчестера. Продолжатель «Хроники Иоанна Уинчестерского» называет Джона сторонником Матильды, который устроил на рассвете засаду около Уинчестера против легковооруженного отряда сторонников Стефана. Около Уинчестера 14 сентября армия императрицы потерпела сокрушительное поражение. «История Уильяма Маршала» приводит драматическую историю о героическом участии Джона Фиц-Гилберта в спасении Матильды, изображая его единственным надёжным советником императрицы, посоветовавшим ей бежать с поля битвы. Кроме того, согласно «Истории» именно Джон посоветовал Матильде скакать на лошади по-мужски, чтобы ехать быстрее. Там же указывается, что Джон со своим отрядом в Стокбридже прикрывал бегство Матильды, хотя на самом деле это делал Роберт Глостерский (попавший в итоге в плен), причём не в Стокбридже, а в Уэрвелле. Эта история похожа на семейную легенду, в которой вымысел переплетается с правдой. Последующие события, освещённые в «Истории», более достоверны и подтверждаются другими источниками. Вероятно, Джон на самом деле сражался на стороне Матильды около монастыря в Уэрвеле. Как только ему стало ясно, что отряд обречён на поражение, Джон отступил и спрятался в церкви аббатства. Однако сторонники Стефана подожгли церковь, в результате чего свинцовая крыша расплавилась. «История» сообщает, что капли горячего свинца капали на лицо Джона, что привело его к потере глаза. Джона посчитали мёртвым. Хотя он и был серьёзно ранен, но он смог выбраться из руин церкви.

После 1141 года в течение ряда последующих лет ни одна сторона не смогла добиться перевеса. В это время Джон продолжал оставаться в числе сторонников Матильды. Его брат, Уильям Жиффар, в 1141 и 1142 годах был канцлером императрицы. Однако Джона в это время, судя по всему, больше занимало упрочнение своей власти в Беркшире, где в аббатстве Абиндон называли его своим главным угнетателем, и в Уилтшире. При этом Джон был жесток и беспощаден к своим противникам. Некоторые хронисты называют его «исчадием ада и корнем зла, человеком, который вверг королевство в непрекращающиеся беспорядки, человеком, который строил чудесные замки, но использовал их, чтобы навязать свою тираническую власть той или иной земле, изымать деньги и собственность церкви».

Характер Джона ярко проявился в эпизоде, о котором сообщает Уильям Мальмсберийский. Фламандский наёмник Роберт Фиц-Хьюберт, который первоначально служил Роберту Глостерскому, весной 1140 года захватил королевский замок Девайз в Уилтшире, но отказался передавать его своему сюзерену, намереваясь сохранить для себя. После этого он связался с Джоном Фиц-Гилбертом: замок Мальборо, принадлежавший Джону, находился в 14 милях от Девайза. Возможно, Роберт намеревался подчинить себе Джона, однако просчитался. Джон пригласил Роберта в Мальборо, устроив там ловушку. Роберт со своими людьми попал в плен, где подвергся пыткам. Вероятно, Джон решил использовать своего пленника для того, чтобы получить Девайз для себя. Сначала он предложил передать наёмника Роберту Глостерскому за 500 марок, а позже привёз к Девайзу, пытаясь убедить гарнизон замка сдаться. После того как те отказались впустить Джона, он повесил наёмника.

Подобными приёмами Джон пытался во время затянувшегося военного конфликта улучшить своё положение. Однако далеко не все его начинания имели успех. Так, в конце 1140-х годов у Джона начался конфликт с одним из самых могущественных феодалов Уилтшира — Патриком, графом Солсбери, который управлял одним из самых укреплённых городов области — Олд-Сарумом. Как и Джон, Патрик во время гражданской войны перешёл на сторону Матильды. Вероятно, конфликт был вызван стремлением Джона распространить своё влияние на восток. Он попытался построить небольшую крепость Лагершолл, что вызвало неудовольствие Патрика Солсбери, усмотревшим ущемление своих интересов. Конфликт сопровождался набегами и кровопролитными стычками. Подробности междоусобицы неизвестны, однако Джон был вынужден предложить мир. Итогом соглашения стала женитьба Джона на Сибилле, сестре Патрика Солсбери. Чтобы заключить брак, Джон развёлся со своей первой женой. Обоснованием развода, вероятно, послужило кровное родство супругов. Союз с семьёй Патрика Солсбери не только положил конец вражде, но и послужил укреплению социального статуса Джона. В этом браке родилось 4 сына и 3 дочери. Одним из сыновей был Уильям Маршал, который впоследствии приобрёл всеевропейскую известность и славу «цвета рыцарства».

В начале 1150-х годов перевес в войне перешёл на сторону Матильды. Ещё в 1145 году её муж провозгласил себя герцогом Нормандии, захватив континентальные владения Стефана. Хотя он не рискнул вторгнуться в Англию, но произошедшее нанесло серьёзный удар по амбициям Стефана. Поскольку английская знать имела владения и в Нормандии, то им стало невыгодно поддерживать Стефана. Компромиссной фигурой на английском престоле мог стать Генрих, сын Матильды и Жоффруа. Оставалось только заставить Стефана признать права Генриха.

В это время Джон Фиц-Гилберт вступил в открытый конфликт со Стефаном. Джон желал расширить свои владения, для чего решил построить новую крепость для контроля за дорогой между Оксфордом и Уинчестером. Точно не установлено, где располагался этот замок. «История Уильяма Маршала» помещает его в Ньюбери, однако там не было найдено никаких следов строений. Возможно, замок располагался в миле от замка Джона в Хамстед-Марщал в Беркшире, где находится большой холм на естественном склоне. Стефан в ответ решил наказать маршала и осадил Ньюбери. Джона в этот момент в замке не было. Узнав об осаде, он вступил в переговоры со Стефаном, попросив о перемирии и, возможно, пообещал сдаться. В качестве гарантии он передал королю в качестве заложника одного из своих младших сыновей от второго брака - Уильяма, которому тогда было около 5 лет. Стефан отвёл свои войска, чтобы Джон смог организовать сдачу замка, однако тот обещание не выполнил. Узнав об этом, король решил повесить заложника, но затем передумал. По легенде, Джон на угрозу казнить сына ответил, что у него «есть молот и наковальни, чтобы выковать ещё лучшего сына». Уильям провёл в заложниках больше года. Замок Ньюбери в конце концов сдался, однако Джон плена избежал.

6 ноября 1153 года в Уинчестере были согласованы условия мира между Стефаном и Матильдой, по которому Стефан сохранял корону, но его преемником становился Генрих, сын Матильды. После этого сын Джона Уильям был отпущен.

Последние годы

Гражданская война завершилась, что ограничило возможности Джона Фиц-Гилберта по расширению своего влияния. После смерти Стефана Блуаского в 1154 году на английский престол взошёл Генрих II, сын Матильды. В первый год правления нового короля Джон оставался заметной фигурой при королевском дворе. Он сохранил большую часть приобретений (кроме замка Ладжерсхолл), также он сохранил должность маршала, которая, превратившись в наследственную, закрепилась за потомками Джона и дала название их роду — Маршалы (англ. Marshalls). Но в 1158 году он лишился кастелянства в Мальборо, которое было краеугольным камнем в его влиянии на западе Англии. А затем Джон оказался в опале. Ральф Дисский сообщает, что поводом послужило сделанное на основании так называемого «пророчества Мерлина» заявление Джона о том, что Генрих II, отбывший в 1158 году на континент, обратно не вернётся. Когда король вернулся в январе 1163 года, то лишил Джона своей благосклонности.

Во время правления Генриха II Джон не принимал активного участия в политике, но оставил свой след в истории. В 1164 году Джон начал тяжбу против архиепископа Кентерберийского Томаса Беккета. Поводом послужила спор за небольшой манор Пэгем в Южном Мандхэме в Суссексе, на часть которого предъявлял права Джон. Эти земли в 1162 году были отобраны у него архиепископом. Потерпев неудачу в архиепископском суде, Джон воспользовался недавно изданным королевским указом, согласно которому всякий, кто не получил справедливого решения от своего господина мог обращаться в королевский суд, и подал жалобу на архиепископа королю. Генрих II в ноябре 1164 года в Нортхемптоне рассмотрел жалобу. Хотя она не была удовлетворена, король нашёл повод для атаки на Томаса Бекета, которая привела к изгнанию архиепископа из Англии.

Джон умер не позднее ноября 1165 года и был похоронен в монастыре Бранденсток (Уилтшир). Владения были разделены между старшим сыном первого брака, Гилбертом, и старшим сыном от второго брака, Джоном II (он также унаследовал и должность главного маршала), однако они не оставили законных наследников. В итоге в 1194 году владения и должность главного маршала перешли ко второму сыну от второго брака, Уильяму. Ещё один сын, Генри, стал епископом Эксетера.

Брак и дети

1-я жена: Эйлин. Точное её происхождение неизвестно. «The Complete Peerage» указывает, что она была дочерью Уолтера Пипарда, небогатого землевладельца из Уилтшира. Согласно «Истории Уильяма Маршала» Джон развёлся с ней, чтобы вступить во второй брак. После этого Эйлин вышла замуж вторично за Стефана Гэя, мелкого оксфордширского землевладельца. Дети от этого брака:

• Гилберт Фиц-Джон (ум. до ноября 1166), унаследовал часть владений отца, вскоре умер без потомства;
• Уолтер Фиц-Джон (ум. ок. 1166/1167); «Истории Уильяма Маршала» приводит легенду, по которой не названный по имени брат Гилберта умер «от горя на могиле брата». «The Complete Peerage» называет его Уолтером, но неизвестно, на чём базируется эта информация.

2-я жена: Сибилла, дочь Уолтера Фиц-Эдварда Солсберийского и Матильды де Чауорт, сестра Патрика, графа Солсбери. Дети от этого брака:

• Джон II Маршал (ок. 1144/1145 — март 1194); унаследовал часть владений отца, а также должность главного маршала, которую он сохранял до своей смерти. После смерти единокровного брата Гилберта унаследовал и его владения. Жена: Джоанна де Порт (ум. ок. 1204/1213), дочери Адама де Порта, барона из Бейзинга, и Мабиль д’Орваль. Законных детей Джон Маршал не имел, хотя у него был побочный сын Джон III (ум. 1235), ставший отцом Джону Маршалу IV (ум. 1242), графу Уорику, и Уильяму Маршалу (ум. 1265), основателю боковой линии дома Маршалов. После смерти мужа Джоанна вышла замуж вторично — за Риварда де Риверса.
• Уильям Маршал (ок. 1146 — 14 мая 1219), главный маршал с 1194, 1-й граф Пембрук с 1199.
• Ансель; в «Истории Уильяма Маршала» упоминается некий Ансель Маршал, участвовавший в одном из походов Генриха Молодого Короля. «The Complete Peerage» считает его сыном Джона от второго брака, но документального подтверждения этой версии не существует.
• Генри (ум. 1206), декан Йорка в 1189 году, епископ Эксетера в 1194 году. «The Complete Peerage» считает его сыном Джона от второго брака, но не известно, на каких документах эта версия базируется.
• Матильда (Мод); муж: Роберт де Понт Л’Арш (ум. после 1196); документальных подтверждений происхождения Матильды и её брака не существует, информация о них приведена в «The Complete Peerage».
• дочь (ок. 1145/1155 — ?); муж: с ок. 1160/170 Уильям III Красс (Ле Грос) (ум. ок. 1204/1214), барон из Чиппинг Содбери, стюард Нормандии в 1203; Джон Хант сообщает, что Уильям был женат не сестре Уильяма Маршала, однако неизвестно, на каких документах это базируется. Но при этом существует 2 документальных подтверждения о том, что Маршалы и Красы находились в родстве.

«The Complete Peerage» приводит информацию ещё об одной дочери от второго брака:

• Маргарита (ум. ок. 1242/1243); 1-й муж: Ральф II де Сомери (ум. 1210), сеньор Дадли (Вустершир); 2-й муж: Морис де Ганд (ум. 1230).

Однако существует хронологическая проблема с происхождением Маргариты. Если она была дочерью Джона, то она должна была родиться не позже 1155 года. Однако дети Ральфа II де Соммери родились не ранее 1190-х годов, а второй муж Маргариты, Морис де Гант, предположительно женился второй раз в надежде иметь детей. В таком случае Маргарита не могла быть дочерью Джона, поскольку родилась значительно позже его смерти.

Литература

• Эплби Джон Т. Династия Плантагенетов. Генрих II. Величайший монарх эпохи Крестовых походов / Пер. с англ. Е. В. Ламановой. — М.: ЗАО Центрополиграф, 2014. — 413 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-9524-5133-9.
• Эсбридж Т. Рыцарь пяти королей. История Уильяма Маршала, прославленного героя Средневековья / Пер. с англ. Л. А. Игоревского. — М.: ЗАО Издательство Центрополиграф, 2016. — 415 с. — 1500 экз. — ISBN 978-5-227-06778-4. — ISBN 978-5-227-06777-7.
• Crouch David. [dx.doi.org/10.1093/ref:odnb/18122 Marshal, John (d. 1165)] // Oxford Dictionary of National Biography. — Oxford: Oxford University Press, 2004—2014.
• The Complete Peerage of England, Scotland, Ireland, Great Britain and the United Kingdom / Edited by H. A. Doubleday and Lord Howard de Walden. — 2nd edition revised. — 1945. — Vol. X. Oakham to Richmond. — P. 95.

Ссылки

• [fmg.ac/Projects/MedLands/ENGLISH%20NOBILITY%20MEDIEVAL1.htm#JohnFitzGilbertMarshaldied1165 Earls of Pembroke 1189-1245 (Marshal)] (англ.). Foundation for Medieval Genealogy. Проверено 19 августа 2016.
• [www.castlewales.com/jf_gilbt.html John fitz Gilbert; the Marshal] (англ.). Castles of Wales. Проверено 19 августа 2016.

Отрывок, характеризующий Джон Фиц-Гилберт Маршал

Одним из самых осязательных и выгодных отступлений от так называемых правил войны есть действие разрозненных людей против людей, жмущихся в кучу. Такого рода действия всегда проявляются в войне, принимающей народный характер. Действия эти состоят в том, что, вместо того чтобы становиться толпой против толпы, люди расходятся врозь, нападают поодиночке и тотчас же бегут, когда на них нападают большими силами, а потом опять нападают, когда представляется случай. Это делали гверильясы в Испании; это делали горцы на Кавказе; это делали русские в 1812 м году.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем такого рода война не только не подходит ни под какие правила, но прямо противоположна известному и признанному за непогрешимое тактическому правилу. Правило это говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
Партизанская война (всегда успешная, как показывает история) прямо противуположна этому правилу.
Противоречие это происходит оттого, что военная наука принимает силу войск тождественною с их числительностию. Военная наука говорит, что чем больше войска, тем больше силы. Les gros bataillons ont toujours raison. [Право всегда на стороне больших армий.]
Говоря это, военная наука подобна той механике, которая, основываясь на рассмотрении сил только по отношению к их массам, сказала бы, что силы равны или не равны между собою, потому что равны или не равны их массы.
Сила (количество движения) есть произведение из массы на скорость.
В военном деле сила войска есть также произведение из массы на что то такое, на какое то неизвестное х.
Военная наука, видя в истории бесчисленное количество примеров того, что масса войск не совпадает с силой, что малые отряды побеждают большие, смутно признает существование этого неизвестного множителя и старается отыскать его то в геометрическом построении, то в вооружении, то – самое обыкновенное – в гениальности полководцев. Но подстановление всех этих значений множителя не доставляет результатов, согласных с историческими фактами.
А между тем стоит только отрешиться от установившегося, в угоду героям, ложного взгляда на действительность распоряжений высших властей во время войны для того, чтобы отыскать этот неизвестный х.
Х этот есть дух войска, то есть большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасностям всех людей, составляющих войско, совершенно независимо от того, дерутся ли люди под командой гениев или не гениев, в трех или двух линиях, дубинами или ружьями, стреляющими тридцать раз в минуту. Люди, имеющие наибольшее желание драться, всегда поставят себя и в наивыгоднейшие условия для драки.
Дух войска – есть множитель на массу, дающий произведение силы. Определить и выразить значение духа войска, этого неизвестного множителя, есть задача науки.
Задача эта возможна только тогда, когда мы перестанем произвольно подставлять вместо значения всего неизвестного Х те условия, при которых проявляется сила, как то: распоряжения полководца, вооружение и т. д., принимая их за значение множителя, а признаем это неизвестное во всей его цельности, то есть как большее или меньшее желание драться и подвергать себя опасности. Тогда только, выражая уравнениями известные исторические факты, из сравнения относительного значения этого неизвестного можно надеяться на определение самого неизвестного.
Десять человек, батальонов или дивизий, сражаясь с пятнадцатью человеками, батальонами или дивизиями, победили пятнадцать, то есть убили и забрали в плен всех без остатка и сами потеряли четыре; стало быть, уничтожились с одной стороны четыре, с другой стороны пятнадцать. Следовательно, четыре были равны пятнадцати, и, следовательно, 4а:=15у. Следовательно, ж: г/==15:4. Уравнение это не дает значения неизвестного, но оно дает отношение между двумя неизвестными. И из подведения под таковые уравнения исторических различно взятых единиц (сражений, кампаний, периодов войн) получатся ряды чисел, в которых должны существовать и могут быть открыты законы.
Тактическое правило о том, что надо действовать массами при наступлении и разрозненно при отступлении, бессознательно подтверждает только ту истину, что сила войска зависит от его духа. Для того чтобы вести людей под ядра, нужно больше дисциплины, достигаемой только движением в массах, чем для того, чтобы отбиваться от нападающих. Но правило это, при котором упускается из вида дух войска, беспрестанно оказывается неверным и в особенности поразительно противоречит действительности там, где является сильный подъем или упадок духа войска, – во всех народных войнах.
Французы, отступая в 1812 м году, хотя и должны бы защищаться отдельно, по тактике, жмутся в кучу, потому что дух войска упал так, что только масса сдерживает войско вместе. Русские, напротив, по тактике должны бы были нападать массой, на деле же раздробляются, потому что дух поднят так, что отдельные лица бьют без приказания французов и не нуждаются в принуждении для того, чтобы подвергать себя трудам и опасностям.


Так называемая партизанская война началась со вступления неприятеля в Смоленск.
Прежде чем партизанская война была официально принята нашим правительством, уже тысячи людей неприятельской армии – отсталые мародеры, фуражиры – были истреблены казаками и мужиками, побивавшими этих людей так же бессознательно, как бессознательно собаки загрызают забеглую бешеную собаку. Денис Давыдов своим русским чутьем первый понял значение той страшной дубины, которая, не спрашивая правил военного искусства, уничтожала французов, и ему принадлежит слава первого шага для узаконения этого приема войны.
24 го августа был учрежден первый партизанский отряд Давыдова, и вслед за его отрядом стали учреждаться другие. Чем дальше подвигалась кампания, тем более увеличивалось число этих отрядов.
Партизаны уничтожали Великую армию по частям. Они подбирали те отпадавшие листья, которые сами собою сыпались с иссохшего дерева – французского войска, и иногда трясли это дерево. В октябре, в то время как французы бежали к Смоленску, этих партий различных величин и характеров были сотни. Были партии, перенимавшие все приемы армии, с пехотой, артиллерией, штабами, с удобствами жизни; были одни казачьи, кавалерийские; были мелкие, сборные, пешие и конные, были мужицкие и помещичьи, никому не известные. Был дьячок начальником партии, взявший в месяц несколько сот пленных. Была старостиха Василиса, побившая сотни французов.
Последние числа октября было время самого разгара партизанской войны. Тот первый период этой войны, во время которого партизаны, сами удивляясь своей дерзости, боялись всякую минуту быть пойманными и окруженными французами и, не расседлывая и почти не слезая с лошадей, прятались по лесам, ожидая всякую минуту погони, – уже прошел. Теперь уже война эта определилась, всем стало ясно, что можно было предпринять с французами и чего нельзя было предпринимать. Теперь уже только те начальники отрядов, которые с штабами, по правилам ходили вдали от французов, считали еще многое невозможным. Мелкие же партизаны, давно уже начавшие свое дело и близко высматривавшие французов, считали возможным то, о чем не смели и думать начальники больших отрядов. Казаки же и мужики, лазившие между французами, считали, что теперь уже все было возможно.
22 го октября Денисов, бывший одним из партизанов, находился с своей партией в самом разгаре партизанской страсти. С утра он с своей партией был на ходу. Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску. Про этот транспорт было известно не только Денисову и Долохову (тоже партизану с небольшой партией), ходившему близко от Денисова, но и начальникам больших отрядов с штабами: все знали про этот транспорт и, как говорил Денисов, точили на него зубы. Двое из этих больших отрядных начальников – один поляк, другой немец – почти в одно и то же время прислали Денисову приглашение присоединиться каждый к своему отряду, с тем чтобы напасть на транспорт.
– Нет, бг'ат, я сам с усам, – сказал Денисов, прочтя эти бумаги, и написал немцу, что, несмотря на душевное желание, которое он имел служить под начальством столь доблестного и знаменитого генерала, он должен лишить себя этого счастья, потому что уже поступил под начальство генерала поляка. Генералу же поляку он написал то же самое, уведомляя его, что он уже поступил под начальство немца.
Распорядившись таким образом, Денисов намеревался, без донесения о том высшим начальникам, вместе с Долоховым атаковать и взять этот транспорт своими небольшими силами. Транспорт шел 22 октября от деревни Микулиной к деревне Шамшевой. С левой стороны дороги от Микулина к Шамшеву шли большие леса, местами подходившие к самой дороге, местами отдалявшиеся от дороги на версту и больше. По этим то лесам целый день, то углубляясь в середину их, то выезжая на опушку, ехал с партией Денисов, не выпуская из виду двигавшихся французов. С утра, недалеко от Микулина, там, где лес близко подходил к дороге, казаки из партии Денисова захватили две ставшие в грязи французские фуры с кавалерийскими седлами и увезли их в лес. С тех пор и до самого вечера партия, не нападая, следила за движением французов. Надо было, не испугав их, дать спокойно дойти до Шамшева и тогда, соединившись с Долоховым, который должен был к вечеру приехать на совещание к караулке в лесу (в версте от Шамшева), на рассвете пасть с двух сторон как снег на голову и побить и забрать всех разом.
Позади, в двух верстах от Микулина, там, где лес подходил к самой дороге, было оставлено шесть казаков, которые должны были донести сейчас же, как только покажутся новые колонны французов.
Впереди Шамшева точно так же Долохов должен был исследовать дорогу, чтобы знать, на каком расстоянии есть еще другие французские войска. При транспорте предполагалось тысяча пятьсот человек. У Денисова было двести человек, у Долохова могло быть столько же. Но превосходство числа не останавливало Денисова. Одно только, что еще нужно было знать ему, это то, какие именно были эти войска; и для этой цели Денисову нужно было взять языка (то есть человека из неприятельской колонны). В утреннее нападение на фуры дело сделалось с такою поспешностью, что бывших при фурах французов всех перебили и захватили живым только мальчишку барабанщика, который был отсталый и ничего не мог сказать положительно о том, какие были войска в колонне.
Нападать другой раз Денисов считал опасным, чтобы не встревожить всю колонну, и потому он послал вперед в Шамшево бывшего при его партии мужика Тихона Щербатого – захватить, ежели можно, хоть одного из бывших там французских передовых квартиргеров.


Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.


Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.