Молтено, Джон

Джон Молтено

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Сэр Джон Чарльз Молтено (англ. John Charles Molteno; 5 июня 1814, Лондон — 1 сентября 1886) — британский офицер, предприниматель, политический деятель и первый премьер-министр Британской Капской колонии.

Молодость

Родился в Лондоне в крупной семье смешанного итало-британского происхождения. Эмигрировал в Капскую колонию в 1831 г. в возрасте 17 лет, где нашёл работу ассистента заведующего публичной библиотекой Кейптауна. В возрасте 23 лет основал свою первую компанию Molteno & Co., которая экспортировала вина, шерсть и алоэ на Маврикий и в Вест-Индию, и вскоре открыл филиалы компании в нескольких местах на мысу Доброй Надежды.

В 1841 г. впервые предпринял экспорт сушёных фруктов из Южной Африки, отправив судно с ними в Австралию. Судно погибло во время шторма, и Молтено оказался на грани банкротства. Распродав остатки своего бизнеса, он тут же приобрёл земли в засушливой местности близ городка Бофорт, где с успехом стал разводить овец-мериносов, в результате чего смог построить роскошное поместье Нелспорт, Nelspoort Estate. Среди его многочисленных деловых удач было основание первого банка в регионе, Alport & Co., в Бофорт-Уэсте.

Вернувшись на краткое время в Кейптаун, он женился там на девушке по имени Мария, с которой он познакомился давно, вскоре после своего приезда в Южную Африку. Она была дочерью его коллеги-купца «смешанного расового» происхождения,. После свадьбы Молтено перевёз жену в своё поместье, чтобы начать там семейную жизнь.

Через несколько лет семью потрясла трагедия: жена умерла во время родов вместе со своим единственным ребёнком. Вскоре после этого Джон Молтено покинул поместье и присоединился к бурским ополченцам, направлявшимся в приграничные горы, чтобы участвовать в войне Аматолы 1846 года.

Политическая карьера

Борьба за ответственное правительство

В начале 1860-х гг. Капская колония переживала экономический спад. Именно в это время Молтено вернулся в Кейптаун, вновь женился и купил поместье Клэрмонт с садами, виноградниками и ботаническим садом, ныне — оживлённый деловой район на юге Кейптауна.

Молтено был избран в первый парламент Капской колонии в 1854 от округа Бофорт — первого муниципалитета Южной Африки. Несмотря на наличие избранного парламента, власть оставалась в руках британского губернатора, которого назначали из Лондона. Таким образом, администрация губернатора проводила политику скорее интересов метрополии, чем местных интересов. Опыт участия Молтено в войне укрепил его сомнения в компетентности колониальной администрации.

Со своих первых дней на посту депутата он начал активную битву за создание ответственного правительства, назначаемого парламентом и подотчётного перед ним, что, в свою очередь, расширило бы самостоятельность Капской колонии по отношению к Великобритании. Эта борьба завершилась успехом в 1872 г., когда с согласия губернатора Генри Баркли билл об ответственном правительстве был принят парламентом. Молтено долго отказывался от поста премьера, предлагая его сначала своему давнему соратнику Солу Соломону, а затем генеральному прокурору Уильяму Портеру, однако в конце концов стал первым премьер-министром колонии.

Правительство Молтено

Назначенный на должность премьер-министра Капской колонии, Молтено, в свою очередь, назначил молодого Джона Мерримана (en:John X. Merriman) комиссаром по общественным работам (позднее Мерриман стал 8-м премьер-министром Капской колонии и продолжил многие начинания Молтено).

Своё правление Молтено начал с реорганизации финансов Капской колонии. Он использовал новые доходы от добычи алмазов и торговли перьями страуса, чтобы расплатиться с накопившимися долгами колонии, инвестировал много средств в развитие инфраструктуры, в том числе в создание системы телеграфа и в масштабную программу железных дорог. Он также стоял за возрождением сельского хозяйства, начав создание крупной системы ирригационных сооружений по всей стране. По мере роста экспорта росла и экономика Капской колонии, что привело к существенному увеличению бюджета в годы его правления.

Когда в 1877 г. разразилась очередная кафрская война, он успешно руководил боевыми действиями, нейтрализуя борьбу между региональными фракциями, в частности, между западной и восточной частями колонии. Также он противодействовал попыткам расовой сегрегации в войсках.

Его правительство также основало Университет Мыса Доброй Надежды, на основе которого позднее возник Университет Южной Африки — ныне один из крупнейших университетов планеты, в котором учатся свыше 200000 студентов, а также Колледж Виктории — позднее Университет Стелленбоса, en:Stellenbosch University.

Политика Молтено характеризовалась активным противостоянием вмешательству Британской империи в дела Капской колонии. В частности, он не допускал включения в состав колонии территории обанкротившегося карликового государства Западный Грикваланд, а также противостоял развёртыванию на территории колонии британских войск для участия в войнах против кафров.

В отличие от прочих территорий Южной Африки, в Капской колонии при Молтено сохранялось расовое равенство при голосовании — мужчины представители всех рас имели равное право голоса на выборах.

Конфедерация и война

Смена правительства в Лондоне привела к власти империалистическое лобби, во главе которого стоял государственный секретарь лорд Карнарвон, Lord Carnarvon, полный решимости вернуть Южную Африку под власть метрополии, внедрив свой план конфедерации. Этому плану противостояли практически все государства Южной Африки, в том числе правительство Капской колонии. Отношения между Молтено и Министерством колоний ухудшились. Молтено настаивал, что в местных делах инициатива должна исходить от Южной Африки, а не от метрополии, и что бескомпромиссная политика центра в навязывании конфедерации приведёт к нестабильности.

Несмотря на это, Министерство колоний отказалось от компромисса, сместило губернатора Генри Баркли (en:Henry Barkly) и назначило Генри Бартла Фрира (en:Henry Bartle Frere), который 3 февраля 1878 года распустил Капский парламент. Фрир был умелым колониальным администратором, однако имел весьма слабые представления о реалиях Южной Африки и его схема конфедерации потерпела фиаско, вызвав многочисленные региональные конфликты, в том числе с народами кафрами, педи и басото.

В результате сокрушительного поражения британцев в войне против зулусов и растущего недовольства в Трансваале (позднее переросшего в первую англо-бурскую войну) Фрир был отозван и в 1880 году был обвинён в злоупотреблениях.

Окончание политической карьеры

Молтено неоднократно предлагали вновь возглавить правительство, однако он, которому в то время уже было далеко за 60, неизменно отказывался и предпочитал проводить время вдали от общественной жизни в семейных заботах. Последняя должность, которую он занимал — колониальный секретарь в правительстве Томаса Сканлена.

Важнейшими результатами его деятельности было создание ответственного перед парламентом правительства. Молтено избегал называть себя либералом, предпочитая термин «прагматик», однако его идеи многорасовой демократии оказали важное влияние на либеральную традицию Капской колонии и ЮАР.

В 1882 г. королева Виктория присвоила ему рыцарское звание.

Поздняя жизнь и семья

Как личность Молтено был прямодушным и добродушным, часто улыбался, говорил правду в лицо. Его политические оппоненты обвиняли его в том, что он легко впадал в ярость, проявлял упрямство, что на него слишком большое влияние оказывал депутат-либерал Сол Соломон.

Он был высоким и крепко сложенным, за что получил прозвище «лев Бофорта» среди друзей и «бофортский бур» среди оппонентов.

Молтено был женат трижды и имел 19 детей, став, таким образом, родоначальником влиятельной семьи. Среди его прямых потомков были политики, члены парламента, судоходные магнаты и экспортёры, военачальники, суфражистки и борцы против апартеида.

Хотя Молтено вырос католиком (его отец был итальянцем), он категорически отказывался высказываться на религиозные вопросы (хотя по другим вопросам был резким и прямолинейным). Согласно его сыну и биографу Перси Молтено, он не любил деление христианства на деноминации и был достаточно свободен в религиозных взглядах.

Похоронен на кладбище Святого Спасителя в Клэрмонте, ныне район на юге Кейптауна.

В его честь назван посёлок Молтено, расположенный в горном массиве Стормберг (en:Stormberg Mountains) в Восточной Капской провинции.

Литература

• P. A. Molteno: The life and times of Sir John Charles Molteno, K. C. M. G., First Premier of Cape Colony, Comprising a History of Representative Institutions and Responsible Government at the Cape. London: Smith, Elder & Co. 1900
• Phillida Brooke Simons: Apples of the sun : being an account of the lives, vision and achievements of the Molteno brothers. Vlaeberg: Fernwood Press, 1999. ISBN 1-874950-45-8
• R. Kent Rasmussen: Dictionary of African historical biography. University of California Press, 1989. ISBN 0-520-06611-1
• Joseph McCabe: A Biographical Dictionary Of Modern Rationalists. London: Watts & Co, 1920. ISBN 1-110-36599-3

Ссылки

Внешние изображения
	[www.eggsa.org/library/main.php?g2_itemId=61388&g2_imageViewsIndex=1 Gravestone of John Charles Molteno] in Cape Town. Image by the Genealogical Society of South Africa

Отрывок, характеризующий Молтено, Джон

– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.