Черчилль, Джон, 1-й герцог Мальборо

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Джон Черчилль»)
Перейти к: навигация, поиск
Джон Черчилль, 1-й герцог Мальборо
John Churchill, 1st duke of Marlborough<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

Граф, затем герцог Мальборо, барон Черчиль и Сендридж
Монарх: Яков II
Вильгельм III Оранский
Анна
Георг I
Преемник: Генриетта Годольфин
 
Рождение: 26 мая 1650(1650-05-26)
Эш Хаус (Ashe House), Девон, Англия
Смерть: 16 июня 1722(1722-06-16) (72 года)
Камберлэнд Лодж (Виндзор Лодж) (Cumberland Lodge/Windsor Lodge)
Супруга: Сара Черчилль, герцогиня Мальборо
Дети: Гарриет Черчилль
Генриетта Черчилль
Энн Черчилль
Джон Черчилль
Элизабет Черчилль
Маргарет Черчилль
Чарльз Черчилль
 
Военная служба
Принадлежность: Англия Англия (16671707)
Великобритания Великобритания (17071722)
Род войск: Британская армия
Звание: генералисимус
Сражения: Третья англо-голландская война:

Голландская война:

Восстание Монмута:

Война Аугсбургской лиги:

Война двух королей

Война за Испанское наследство:

 
Автограф:
 
Награды:

Джон Че́рчилль, 1-й герцог Ма́льборо (англ. John Churchill, 1st duke of Marlborough; 26 мая 1650 — 16 июня 1722) — английский военный и государственный деятель, отличившийся во время Войны за испанское наследство. Генерал-капитан (Captain-General) (1702—1711, 1714—1717), генералиссимус. Имеет репутацию самого выдающегося английского полководца в истории. За свои заслуги был пожалован титулами графа, а затем 1-го герцога Мальборо.





Биография

Сын английского политика, историка и солдата Уинстона Черчилля (1620—1688) и Элизабет Дрейк.

В юности Джон Черчилль был пажом Якова Стюарта, герцога Йоркского (позже короля Якова II), служил во Фландрии, потом пять лет состоял на французской службе и по возвращении в 1678 году женился на фрейлине принцессы (впоследствии, с 1702 года, королевы) Анны, Саре Дженнигс. Этот брак, а ещё больше — связь сестры Черчилля, Арабеллы, с герцогом Йоркским, от которого у неё родился сын герцог Бервик — много способствовали его успеху.

После вступления Якова II на престол он стал генералом и бароном Сендриджем, сражался против мятежника герцога Монмута (битва при Седжмуре).

Именно то, что генерал Черчилль, командующий армией, предал короля Якова II (вскоре после того, как высадилась внушительная армия зятя короля — принца Виллема Оранского) и перешел с многими офицерами на сторону Виллема, парализовало волю короля Якова, отказавшегося от дальнейшей борьбы. Пришедший к власти Виллем Оранский, ставший королём Великобритании Вильгельмом III, в 1689 году щедро вознаградил Черчилля, сделав его графом Мальборо.

В 1689 году Мальборо сражался в Нидерландах, в 1690 году — в Ирландии, но за участие в замыслах якобитов против Вильгельма был удален от должностей и арестован (1692).

В 1698 году он снова был приближен ко двору, но, хотя Вильгельм и дал ему главное начальство во Фландрии, блестящая перспектива открылась перед ним лишь со вступлением на престол его покровительницы Анны (1702), назначившей его главнокомандующим всеми английскими войсками в войну за испанское наследство, между тем как преданный ему друг, лорд-казначей Годольфин, руководил внутренним управлением.

В течение восьми лет оба деятеля работали вместе с беспримерным успехом; расположение королевы было на их стороне, благодаря влиянию графини Мальборо. Возведённый в сан герцога, Мальборо вместе с принцем Евгением Савойским разбил французов и баварцев при Бленгейме (Гохштедте), 13 августа 1704 года. Дипломатическое искусство герцога подготовило кампанию 1706 года, в которой он разбил наголову французов при Рамильи; в это время Мальборо достиг апогея своей славы.

Кабинет Мальборо и Годольфина, вследствие нерасположения тори к войне, получал более и более вигистскую окраску; но именно в это время Роберт Харли, начал, при помощи придворной дамы Мэшем, интриговать у королевы против могущественного герцога и его супруги. Мальборо ещё раз одержал блестящую победу в кровопролитной битве при Мальплаке (1709); но, пока он находился в походе, в Англии произошёл кризис: Годольфин должен был оставить свой пост и Харли, вместе с лордом Болингброком, образовал министерство тори.

Мальборо удержал начальство над войсками, но ему мешали во всех его предприятиях. Несмотря на его нежелание, было заключено перемирие 8 октября 1711 года, сам он был обвинён в растратах и лишён должностей, в 1712 году. Он отправился в Голландию и Германию и вернулся в Англию лишь после смерти Анны (август 1714).

Георг I снова назначил его главнокомандующим, но он уже не имел прежнего значения. Мальборо был одинаково неутомим как полководец и как дипломат, смел, настойчив и хладнокровен, но страсть к деньгам несколько повредила его репутации. Титул и имения Мальборо перешли к внуку его по дочери, Чарльзу Спенсеру, от которого по прямой мужской линии происходят Уинстон Черчилль[1]. Принцесса Диана — потомок брата Чарлза Спенсера Джона Спенсера[2].

Семья и дети

В 1677 года Джон Черчилль женился на Саре Дженнингс (1660—1744), дочери парламентария Ричарда Дженнингса (1619—1668) от брака с сестрой натуралиста Мартина Листера. Их дети:

См. также

Напишите отзыв о статье "Черчилль, Джон, 1-й герцог Мальборо"

Примечания

  1. [ru.rodovid.org/wk/Служебная:Tree/65320 Чарлз Спенсер р. 22 ноябрь 1706 ум. 20 октябрь 1758 - Полное дерево].
  2. [ru.rodovid.org/wk/Служебная:Tree/35595 John Spencer р. 13 май 1708 ум. 19 июнь 1746 - Полное дерево].

Литература

Отрывок, характеризующий Черчилль, Джон, 1-й герцог Мальборо

– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.