Джон де Вер, 13-й граф Оксфорд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джон де Вер, 13-й граф Оксфорд
John de Vere, 13th Earl of Oxford<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб сэра Джона де Вера, 13-го графа Оксфорда</td></tr>

13-й граф Оксфорд
1462 - 1475, — 1485 - 1513
Предшественник: Джон де Вер
Преемник: Джон де Вер
Лорд великий камергер Англии
1462 — 1475
Предшественник: Джон де Вер
Преемник: Генри Перси
Лорд великий камергер Англии
1485 — 1513
Предшественник: Генри Перси
Преемник: Джон де Вер
Лорд-адмирал Англии
1485 — 1513
Предшественник: Джон Говард
Преемник: Эдвард Говард
Лорд-констебль Англии
1470 — 1471
Предшественник: Ричард Глостер
Преемник: Ричард Глостер
 
Вероисповедание: католичество
Рождение: 8 сентября 1442(1442-09-08)
Смерть: 10 марта 1513(1513-03-10) (70 лет)
замок Хедингем (Эссекс)
Место погребения: Кельнское приорство в Эссексе
Род: де Вер
Отец: Джон де Вер
Мать: Элизабет Говард
Супруга: 1) Маргарет Невилл

2) Элизабет Ле Скруп

Дети: внебрачная дочь: Кэтрин де Вер

Джон де Вер (8 сентября 1442 — 10 марта 1513) — английский аристократ и военачальник, 13-й граф Оксфорд (14621475, 14851513), лорд великий камергер Англии (14621475, 14851513), лорд-констебль Англии (14701471), лорд-адмирал Англии (14851513), первый капитан королевской гвардии (14851486). Участник войн Алой и Белой розы.





Биография

Второй сын Джона де Вера (14081462), 12-го графа Оксфорда (14171462), и Элизабет Говард (ок. 14101474), дочери сэра Джона Говарда и Джоан Уолтон.

В феврале 1462 года его отец Джон де Вер и старший брат Обри де Вер были осуждены в Норфолке по обвинению в заговоре против короля Англии Эдуарда IV Йорка. Руководил судебным процессом лорд-констебль Англии Джон Типтофт, 1-й граф Вустер. 12 февраля 1462 года Джон де Вер, 12-й граф Оксфорд, был обезглавлен в Тауэр-Хилле. Его сын Обри де Вер был казнен там же шестью днями раньше.

Несмотря на казнь отца и старшего брата, Джон де Вер с разрешения короля Эдуарда IV в том же 1462 году унаследовал титул и владения графа Оксфорда, а также занял наследственную должность лорда великого камергера Англии — наследственную должность дома Оксфордов.

18 января 1464 года английский король Эдуард IV Йорк выдал Джону де Веру жалованную грамоту на титулы и владения графа Оксфорда. 26 мая 1465 года он в качестве лорда великого камергера Англии присутствовал на коронации Элизабет Вудвилл, жены Эдуарда IV.

В ноябре 1468 года граф Оксфорд был обвинен в заговоре против короля и заключен в Лондонский Тауэр. В январе 1469 года он был освобожден из заключения и помилован королём 5 апреля того же года. Избежал казни, вероятно, благодаря влиянию своего шурина Ричарда Невилла, 16-го графа Уорика.

В июле 1469 года Джон де Вер присоединился к недовольным йоркистам под руководством Ричарда Невилла, графа Уорика, и Джорджа Плантагенета, герцога Кларенса, выступивших против короля Эдуарда IV. Весной 1470 года граф Оксфорд был отправлен в ссылку и бежал во Францию, где присоединился к королеве Маргарите Анжуйской. Используя своё родство с графом Уориком, склонил его перейти на сторону Ланкастерской династии. В сентябре 1470 года Джон де Вер участвовал во вторжении графа Уорика и герцога Кларенса в Англию. Генрих VI Ланкастер был восстановлен на английском престоле. 13 октября того же года нес королевские регалии перед королём Генрихом VI во время процессии в Собор Святого Павла в Лондоне. Джон де Вер был назначен лордом констеблем Англии вместо Джона Типтофта, графа Вустера, ранее приговорившего к смерти его отца и брата. Граф Оксфорд приговорил к казни графа Вустера, который был обезглавлен в Тауэр-Хилле 18 октября 1470 года.

В марте 1471 года граф Оксфорд предотвратил высадку армии короля Эдуарда IV в Норфолке, затем 14 апреля того же года участвовал в битве при Барнете (Хартфордшир). Джон де Вер командовал правым флангом в ланкастерской армии и вначале одержал победу над левым флангов йоркистов под командованием Уильяма Гастингса, 1-го барона Гастингса. Затем воины Оксфорда стали грабить разбитого противника и Барнет. Джон де Вер, собрав часть своих сил, повел их обратно в бой. Но они заблудились в тумане и появились в тылу ланкастерцев с разгар сражения. Ланкастерцы спутали эмблему графа Оксфорда с эмблемой Йорков и обстреляли его из луков. Граф Оксфорд и его воины закричали об измене и бежали с поля битвы. В итоге йоркисты одержали победу над ланкастерцами, граф Уорик был убит.

После поражения в битве при Барнете Джон де Вер с двумя братьями Джорджем и Томасом и небольшим отрядом (40 чел.) бежал в Шотландию. Оттуда он отправился во Францию, где, получив небольшую помощь от французского короля, начал заниматься пиратством и совершать набеги на английские суда и время от времени совершал рейды на побережье Англии. После бегства графа Оксфорда его титулы и владения были конфискованы королём Эдуардом IV.

30 сентября 1473 года Джон де Вер захватил Сент-Майклс-Маунт, небольшой скалистый островок у побережья Корнуолла. Вскоре остров осадили королевские войска под командованием Джона Фортескью. Большая часть его людей дезертировала, а сам граф Оксфорд был ранен в лицо стрелой из лука. 15 февраля 1474 года Джон де Вер вынужден был сдаться королевской армии. Вместе с ним сдались его братья и виконт Бомон.

По королевскому приказу граф Оксфорд был заключен в крепость Амме недалеко от Кале. В это время его мать вынуждена была передать своё имущество герцогу Глостеру. В 1478 году он спрыгнул с крепостной стены в ров с водой, глубиной до подбородка. Хотел он бежать или покончить жизнь самоубийством, сказать трудно. Но ему не удалось ни то, ни другое.

В августе 1484 года новый король Англии Ричард III приказал перевести арестованного Джона де Вера в Англию. Граф Оксфорд смог уговорить капитана Амме сэра Джеймса Блаунта бежать вместе ко двору Генриха Тюдора, графа Ричмонда, который находился в изгнании во Франции. Генрих Тюдор принял Джона де Вера с радостью. Джон де Вер вернулся в крепость Амме и убедил местный гарнизон перейти на сторону графа Ричмонда.

22 августа 1485 года Джон де Вер на стороне Генриха Тюдора, графа Ричмонда, принял участие в решающей битве при Босворте (Лестершир) против армии английского короля Ричарда III. Формально он командовал правым крылом, но фактически исполнял обязанности главнокомандующего. В сражении при Босворте граф Ричмонд одержал победу над королевской армией, в битве погиб сам Ричард III.

В том же 1485 году после вступления на королевский престол Генриха VII Тюдора Джон де Вер был восстановлен во всех своих титулах и получил конфискованные ранее владения. Он стал лордом великим камергером Англии, лордом великим адмиралом Англии, великим стюардом Ланкастерского герцогства к югу от р. Трента и констеблем Лондонского Тауэра.

В том же году Джон де Вер, граф Оксфорд, был назначен первым капитаном королевской гвардии, стал членом Тайного совета. В качестве лорд великого камергера Англии он участвовал в коронации Генриха VII Тюдора и его супруги Елизаветы Йоркской. В 1486 году стал рыцарем ордена Подвязки. Он присутствовал на крупных судебных процессах и в 1486 году стал крестным отцом Артура, принца Уэльского, старшего сына короля Генриха VII.

16 июня 1487 года граф Оксфорд командовал авангардом королевской армии в битве при Стоук-Филде (Ноттингемпшир), последнем сражении Войн Роз. Авангард Оксфорда разгромил йоркистов под командованием Джона де Ла Поля, графа Линкольна. В 1497 году Джон де Вер, граф Оксфорд, командовал королевской армией и разгромил в битве при Блэкхите корнуоллских мятежников под руководством сэра Джеймса Туше, 4-го лорда Одли.

21 ноября 1499 года граф Оксфорд в качестве лорд-верховного стюарда Англии председательствовал на судебном процессе против Эдварда Плантагенета, 17-го графа Уорика.

В начале правления короля Генриха VIII Тюдора Джон де Вер, граф Оксфорд, продолжал пользоваться большим влиянием при дворе. В качестве лорда великого камергера Англии он присутствовал на коронации нового монарха.

10 марта 1513 года 70-летний Джон де Вер, граф Оксфорд, скончался в замке Хедингем (Эссекс) и был похоронен 24 апреля в Кёльнском приорстве. Ему наследовал родной племянник Джон де Вер (14991526), 14-й граф Оксфорд (15131526), сын сэра Джорджа де Вера и Маргарет Стаффорд.

Семья и дети

Джон де Вер был дважды женат. Около 1465 года он женился на Маргарет Невилл (14441506/1507), дочери Ричарда Невилла, 5-го графа Солсбери, и Алисы Монтегю, дочери Томаса Монтегю, 4-го графа Солсбери. Маргарет была сестрой Ричарда Невилла, 16-го графа Уорика. Первый брак был бездетным.

В 1508 году вторично женился на Элизабет Ле Скруп, вдове Уильяма Бомона (14381507), виконта Бомона, дочери сэра Ричарда Скрупа, второго сына Генри Скрупа, 4-го барона Скрупа из Болтна, и Элеоноры Уошборн. Второй брак также был бездетным.

Также имел незаконнорожденную дочь Кэтрин де Вер (ум. после 20 июня 1504), которая вышла замуж за сэра Роберта Броутона (ум. 1506), одного из самых богатых землевладельцев в Англии. У них было два сына и дочь: Джон, Роберт и Маргарет.

Источники

  • Устинов В. Г. Столетняя война и Войны Роз. — М.: АСТ: Астрель, Хранитель, 2007. — 637 с. — (Историческая библиотека). — 1500 экз. — ISBN 978-5-17-042765-9

Напишите отзыв о статье "Джон де Вер, 13-й граф Оксфорд"

Ссылки

  • [www.thepeerage.com/p1172.htm#i11718 Джон де Вер, 13-й граф Оксфорд, на сайте The Peerage.com]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Джон де Вер, 13-й граф Оксфорд

– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.