Джон Великобританский

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Джон (принц Великобритании)»)
Перейти к: навигация, поиск
Джон Великобританский
англ. John of the United Kingdom<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Принц Джон в возрасте 8 лет.</td></tr>

принц Великобританский и Ирландский[en]
12.07.1905 — 18.01.1918
(под именем Джона Великобританского)
 
Вероисповедание: англиканство
Рождение: 12 мая 1905(1905-05-12)
Коттедж Йорк[en], Сандрингемский дворец, Норфолк, Великобритания
Смерть: 18 января 1919(1919-01-18) (13 лет)
Вуд Ферм[en], Сандрингемский дворец, Норфолк, Великобритания
Место погребения: Церковь Святой Марии Магдалины в Сандрингеме[en]
Род: Саксен-Кобург-Готская династияВиндзоры (с 1917)
Отец: Георг V
Мать: Мария Текская

Джо́н Великобрита́нский (англ. Prince John of the United Kingdom), при рождении Джо́н Ча́рльз Фрэ́нсис (англ. John Charles Francis); 12 июля 1905, Коттедж Йорк[en], Сандрингемский дворец, Норфолк, Великобритания18 января 1919, Вуд Ферм[en], Сандрингемский дворец, Норфолк, Великобритания) — член британской королевской семьи, младший сын короля Георга V и королевы Марии, брат королей Эдуарда VIII и Георга VI. Был болен эпилепсией, что и послужило причиной его кончины в 13-летнем возрасте.





Биография

Рождение

Принц Джон родился в 3:05 утра 12 июля 1905 года в коттедже Йорк[en] на территории Сандрингемского дворца[1]. Новорожденный стал самым младшим ребёнком в семье Георга, принца Уэльского его супруги Марии, урожденной принцессы Текской. По отцу принц Джон был внуком правящего короля Великобритании и Ирландии, императора Индии Эдуарда VII и Александры Датской, со стороны матери — Франциска, герцога Текского[en] и Марии Аделаиды Кембриджской. Имя Джон было непривычным для королевской семьи и никто до него не носил его. В кругу родных его называли Джонни[2]. Как внук царствующего монарха Великобритании, от рождения принц получил титул «Его Королевское Высочество принц Джон Уэльский». Крещён 3 августа в церкви Святой Марии Магдалины в Сандрингеме[en] преподобным Джоном Нилом Далтоном[en]. При крещении получил имена Джон Чарльз Фрэнсис. Крестными отцами принца стали король Португалии Карлуш I, герцог Спартанский Константин (будущий король Греции), принц Джон Шлезвиг-Гольштейнский, принц Карл Датский (будущий король Норвегии) и Александр Дафф, 1-й герцог Файф. Все они лично на церемонии не присутствовали — их представлял отец Джона принц Уэльский. Крёстными матерями принца стали герцогиня Спартанская София и принцесса Алиса, графиня Атлонская, которых на церемонии представляла тетя Джона, принцесса Виктория[3].

Молодость и болезнь

Большую часть своего детства принц провел в Сандрингеме вместе с братьями и сестрой Марией под присмотром няни Шарлотты Билл, более известной в семье как Лалла[4]. Детей приучали к дисциплине и порядку. Принц и принцесса Уэльские были близки к детям, постоянно навещая их[5][6]. Мария Текская призывала детей доверять ей[7]. В 1909 году двоюродная бабушка Джона, вдовствующая императрица Мария Фёдоровна писала сыну Николаю II из Великобритании, где она находилась в гостях у своей сестры королевы Александры: «Дети Георга просто очаровательные...маленькие Георг и Джонни оба милые и забавные...»[8]. Алиса, графиня Атлонская описывала Джона как «очень причудливого ребёнка, в один вечером, когда вернулся отец, он поцеловал руку Мэй и неожиданно они услышали как Джон тихо говорит сам с собой»[9]. Георг однажды сказал президенту США Теодору Рузвельту, что «что его дети были послушными, кроме Джона».

После того, как принцу исполнилось четыре года, он стал часто болеть. У него случился первый припадок эпилепсии, ребёнок не мог изучать предметы, которым учили его братьев. Возможно это было связано с аутизмом. В 1910 году король Эдуард VII умер, на престол взошёл отец Джона Георг. Титул Джона после восшествия отца: «Его Королевское Высочество принц Джон Великобританский и Ирландский». Ему не разрешили посетить коронацию родителей 22 июня 1911 года, так как родители считали это слишком опасным для его здоровья. Газеты писали, что королевская семья хотела отгородить себя от скандалов, связанных с принцем Джоном, если бы тот появился на публике. Хотя Джон и не участвовал в жизни семьи, отец проявлял к нему чувства любви и доброты.

Во время жизни в Сандрингеме Джон вел себя как ребёнок с явными признаками аутизма. «Он просто не понимает что ему нужно» — писал один из слуг. Родня принца надеялась, что недуг Джона пройдет и он достигнет взрослого возраста, как это было с младшим сыном королевы Виктории, Леопольдом, который также страдал эпилептическими приступами, но дожил до 30 лет. Вопреки мнению, что его держали подальше от общественности и семьи, принц Джон часто посещал родственников, бывал в обществе. Только после одиннадцатого дня рождения круг его общения стал ограниченным.

В 1912 году Джон вместе с братом Георгом, будущим герцогом Кентским, начали готовиться к поступлению в школу Святого Петра в городе Бростейрсе[en]. Следующим летом газета The Times сообщала, что Джон не будет начинать обучение и родители ещё не решили будут ли вообще отпускать ребёнка в школу. После начала Первой мировой войны принц редко видел родителей, выполняющих огромное количество обязанностей. Не виделся он и с братьями и сестрой, которые либо служили в армии, либо находились в школе-интернате. Джон исчез с общественных газет, никаких официальных заявлений о принце не делалось после 1913 года.

Вуд Фэрм

Начиная с 1916 года приступы эпилепсии случались всё чаще и стали более длительными. По настоянию родителей его отправили в Вуд Ферм[en], небольшой коттедж на территории Сандрингемского дворца. Вместе с ним постоянно находилась его няня Лалла, которая с детства была очень близка мальчику. Несмотря на то, что Джон проявлял интерес к внешнему миру, умел выражать свои мысли и говорить на разные темы, из-за отсутствия прогресса в обучении его наставник в обучении был уволен, поставив точку на дальнейшем обучении мальчика.

В Вуд Фэрм Джон стал «ребёнком, жившим в своей маленькой семье на отдаленной ферме в Сандригеме... Гости замка Балморал, бывавшие в поместье во время войны, запомнили мальчика высоким и мускулистым, но он всегда был отдален от нас, мы видели его изредка в лесу в окружении нескольких слуг» — вспоминал один гость. Бабушка принца, королева Александра разбила сад в Сандрингеме специально для своего больного внука, и это стало «одним из величайших удовольствий Джона за всю жизнь».

После лета 1916 года принца редко можно было встреть за пределами Сандрингема, его жизнью всецело занималась преданная няня Лалла. Королева Александра писала, что «Джон очень гордился своим домом, но часто тосковал по родным». Королева Мария приказала найти для Джона друзей из местных детей. Одной из них была Уинифред Томас, молодая девушка из Галифакса, отправленная жить вместе со своими дядей и тётей (её дядя отвечал за королевские конюшни Сандрингема). Девушка болела астмой и родители надеялись, что местный климат может ей вылечиться. Джон знал Уинифред за несколько лет до начала войны. Они стали близкими друзьями, часто совершали пешие прогулки, вместе работали в саду королевы Александры. Джон также играл со своими старшими братьями и сестрой, когда те приезжали в гости. Один раз, когда два старших брата приехали к мальчику, принц Эдуард «взял младшего брата с собой на прогулку, усадив в какую-то тележку, и оба они исчезли из виду».

Смерть

Няня Лалла позже писала, что «мы не позволяли Джону быть со своими братьями и сестрой, потому что его приступы становились все чаще и все сильнее». Биограф Дэнис Джадд считал, что «Джон из-за своего уединенного и замкнутого образа жизни стал таким ненормальным ребёнком, он был маленьким мальчиком, от которого исходило только желание больше проводить времени с детьми. Принц любил свою семью, был для них своего рода талисманом». Джон провел Рождество 1918 года в кругу семьи в Сандрингеме, но на следующий день он снова был отправлен в Вуд-Ферм.

18 января 1919 года после тяжелого приступа, Джон умер во сне на Вуд-Ферм в 17:30 вечера. В своем дневнике королева Мария писала: «Это стало для меня большим шоком. Но для беспокойной души маленького мальчика смерть стала большим облегчением. Георг и я поехали в Вуд-Ферм. У Лаллы было разбито сердце. Маленький Джонни мирно лежал». Королева позже писала своей близкой подруге Эмили Алкок, что «для Джона смерть стала большим облегчением, его болезнь становилась все сложнее переносить по мере взросления, он был избавлен от многих страданий. Я не могу выразить, как мы благодарны Богу за то, что он забрал его столь мирным путём, пока он спокойно спал, он забрал его в свой небесный дом, без боли и борьбы, в более справедливый мир для бедного маленького ребёнка, за которого мы все так переживали начиная с 4-летнего возраста». Её Величество добавила: «первые дни в кругу семьи были тяжелыми для нас, но люди были так добры к нам и это помогло нам справиться с горем». Король описал смерть сына как «максимально возможная милость». 20 января газета The Daily Mirror написала, что «когда принц скончался на его лице застыла ангельская улыбка». Также, в газете впервые публично было объявлено, что Джон страдал эпилепсией. Похороны состоялись на следующий день в церковь Святой Марии Магдалины в Сандрингеме[en] под руководством священника Джона Нила Далтона[en]. Королева Мария писала, что «Далтон и доктор Браунхилл [доктор Джона] провели службу, которая была слишком грустная и трогательная. Многие из нашего окружения и простые жители присутствовали на церемонии. Мы поблагодарили всех, кто был верен и помогал Джонни». Среди присутствующих похоронах было много служащих Сандрингемского дворца, один из которых позже писал, что «каждый из нас стоял у ворот, а гроб принца был весь покрыт цветами». Королева Александра писала своей невестке, королеве Марии: «Теперь оба наши Джонни лежат бок о бок». Вдовствующая королева имела в виду своего младшего сына, принца Александра Джона, который умер в 1871 году, через день после рождения и был похоронен в той же церкви.

В кинематографе

Жизни принца посвящён двухсерийный телефильм «Потерянный принц», а также документальный проект британского телеканала Channel 4 (англ. Channel 4) — «Prince John: the Windsors’ Tragic Secret» (досл. Принц Джон — трагический секрет Виндзоров)[10]. Также принц Джон упоминается в фильме «Король говорит!» как одно из травмирующих воспоминаний Георга VI.

Напишите отзыв о статье "Джон Великобританский"

Примечания

  1. [www.thegazette.co.uk/London/issue/27816/page/4887 Prince John was born], The London Gazette (13 July 1905), стр. 4887.
  2. Zeepvat, 2003, p. 1.
  3. [users.uniserve.com/~canyon/christenings.htm#Christenings Christenings of the Royal Family] (англ.). — Крестины в королевской семье.
  4. K. D. Reynolds. [www.oxforddnb.com/index/76/101076928/ Prince John] (англ.). — Профиль Джона Великобританского на Oxford Dictionary National Biography.
  5. Rees, 2002, p. 256.
  6. Ziegler, 1991, pp. 30–31.
  7. Ziegler, 1991, p. 79.
  8. Bing, 1937, p. 243.
  9. Атлон, 1966, p. 78.
  10. Wynn Davies, Patricia. [www.telegraph.co.uk/culture/tvandradio/3563392/Television-critics-choice-Prince-John-the-Windsors-Tragic-Secret-Channel-4.html Television critic's choice - Prince John: the Windsors’ Tragic Secret (Channel 4)]. The Telegraph (19.11.2008). Проверено 2 января 2012. [www.peeep.us/4d62d1a6 Архивировано из первоисточника 2 января 2012].  (англ.)

Видеозаписи

  •  [youtube.com/watch?v=fh7Nesw6r0I Prince John: the Windsors’ Tragic Secret] — «Принц Джон: Трагический секрет Виндзоров».  (англ.)

Литература

  • Атлон, Алиса. [www.worldcat.org/title/for-my-grandchildren-some-reminiscences-of-her-royal-highness-princess-alice-countess-of-athlone/oclc/781603821 For My Grandchildren] : [англ.]. — London : Evans, 1966. — P. 78. — 306 p. — ISBN 9780237449421.</span>
  • Bing, Edward J. [books.google.com/books/about/The_Letters_of_Tsar_Nicholas_and_Empress.html?id=4I4fMwEACAAJ The Letters of Tsar Nicholas and Empress Marie] : [англ.]. — London : Nicholson and Watson, 1937. — P. 243. — 311 p.</span>
  • Edwards, Anne. [books.google.com/books?id=JlPWAAAAMAAJ&q=isbn:0688062725&dq=isbn:0688062725&hl=ru&sa=X&ei=D29HVZFbwd9T1pyB4Ac&ved=0CB0Q6AEwAA Matriarch: Queen Mary and the House of Windsor] : [англ.]. — New York : Quill, 1986. — P. 196. — 527 p. — ISBN 9780688062729.</span>
  • Eilers, Marlene A. [books.google.com/books?id=AtiqAAAACAAJ&dq=isbn:0806312025&hl=ru&sa=X&ei=0G9HVZvAGoHDUpT7gcAM&ved=0CB0Q6AEwAA Queen Victoria's Descendants] : [англ.]. — Baltimore : Genealogical Publishing Company, 1987. — P. 175. — 235 p. — ISBN 9780806312026.</span>
  • Judd, Denis. [books.google.com/books?id=TI97RYHm0hQC&printsec=frontcover&dq=isbn:9781780760711&hl=ru&sa=X&ei=e3BHVYW2IIH_UrrigOAI&ved=0CB0Q6AEwAA#v=onepage&q&f=false George VI] : [англ.]. — London : I.B. Tauris, 2012. — P. 15—17. — 288 p. — ISBN 978-1780760711.</span>
  • Lamont-Brown, Raymond. [books.google.com/books?id=mV3a83AU6uAC&q=isbn:9780750931847&dq=isbn:9780750931847&hl=ru&sa=X&ei=enFHVdqBLYfzUvWugaAO&ved=0CB0Q6AEwAA Royal Poxes & Potions] : [англ.]. — London : Sutton Publishing, 2003. — P. 252—254. — 320 p. — ISBN 9780750931847.</span>
  • Panton, Kenneth J. Historical Dictionary of the British Monarchy : [англ.]. — Plymouth : Scarecrow Press, 2011. — P. 288. — 722 p. — ISBN 0810857790.</span>
  • Poliakoff, Stephen. The Lost Prince : [англ.]. — London : Methuen Publishing, 2003. — P. 13—14. — 256 p. — ISBN 0413773078.</span>
  • Pope-Hennessy, James. Queen Mary : [англ.]. — London : George Allen and Unwin Ltd, 1959. — P. 511. — 685 p. — ISBN 1842120328.</span>
  • Rees, Nigel. Mark My Words : [англ.]. — New York : Barnes & Noble, 2002. — P. 256. — 640 p. — ISBN 0760735328.</span>
  • Weir, Alison. Britain's Royal Families, The Complete Genealogy : [англ.]. — London : Random House, 2008. — P. 320. — 400 p. — ISBN 9780099539735.</span>
  • Whitney, Catherine. The Women of Windsor : [англ.]. — London : HarperCollins, 2009. — P. 17. — 272 p. — ISBN 0060765844.</span>
  • Van der Kiste, John. George V's Children : [англ.]. — London : A. Sutton, 1991. — P. 44. — 208 p. — ISBN 0862998166.</span>
  • Zeepvat, Charlotte. "Reflections on 'The Lost Prince'". Royalty Digest XII (141) : [англ.]. — 2003. — P. 1—5. — ISBN 0862998166.</span>
  • Ziegler, Philip. King Edward VIII: The Official Biography : [англ.]. — London : Collins, 1991. — P. 30—31, 47, 70, 79. — 688 p. — ISBN 0002157411.</span>

Ссылки

  • [thepeerage.com/p10069.htm#i100683 John Charles Francis Windsor, Prince of the United Kingdom] (англ.). — Профиль на Thepeerage.com.
Предки Джона Великобританского
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Эрнст I (1784 — 1844)
герцог Саксен-Кобург-Готский
 
 
 
 
 
 
 
Альберт Саксен-Кобург-Готский (1819 — 1861)
принц-консорт Великобритании
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Луиза Саксен-Гота-Альтенбургская (1800 — 1830)
 
 
 
 
 
 
 
 
Эдуард VII (1841 — 1910)
Король Великобритании и Ирландии, император Индии
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Эдуард Август (1767 — 1820)
герцог Кентский
 
 
 
 
 
 
 
Виктория (1819 — 1901)
Королева Великобритании и Ирландии, императрица Индии
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Виктория Саксен-Кобург-Заальфельдская (1786 — 1861)
 
 
 
 
 
 
 
Георг V (1865 — 1936)
Король Великобритании и Ирландии, император Индии
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Фридрих Вильгельм (1785 — 1831)
герцог Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургский
 
 
 
 
 
 
 
Кристиан IX (1818 — 1906)
Король Дании
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Луиза Каролина Гессен-Кассельская (1789 — 1867)
 
 
 
 
 
 
 
 
Александра Датская (1844 — 1925)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Вильгельм (1787 — 1867)
ландграф Гессен-Кассельский
 
 
 
 
 
 
 
Луиза Гессен-Кассельская (1817 — 1898)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Луиза Шарлотта Датская (1788 — 1864)
 
 
 
 
 
 
 
 
Джон Великобританский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Людвиг Вюртембергский (1756 — 1817)
 
 
 
 
 
 
 
Александр Вюртембергский (1804 — 1885)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Генриетта Нассау-Вейльбургская (1780 — 1857)
 
 
 
 
 
 
 
 
Францис[en] (1837 — 1900)
герцог Текский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ласло Реди фон Кис-Реде
 
 
 
 
 
 
 
Клодин Редеи фон Киш-Реде[en] (1812 — 1841)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Агнесса Инжеди де Надь-Варад
 
 
 
 
 
 
 
Мария Текская
(1867 — 1953)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Георг III (1738 — 1820)
Король Великобритании, Ирландии и Ганновера
 
 
 
 
 
 
 
Адольф Фредерик (1774 — 1850)
герцог Кембриджский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Шарлотта Мекленбург-Стрелицкая (1744 — 1818)
 
 
 
 
 
 
 
Мария Аделаида Кембриджская (1833 — 1897)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Фридрих Гессен-Кассельский (1747 — 1837)
 
 
 
 
 
 
 
Августа Гессен-Кассельская (1797 — 1889)
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Каролина Нассау-Узингенская (1762 — 1823)
 
 
 
 
 
 
 


Отрывок, характеризующий Джон Великобританский

Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.


Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.