Джордан, Нил

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Нил Джордан
Neil Jordan
Имя при рождении:

Нил Патрик Джордан

Место рождения:

графство Слайго, Ирландия

Профессия:

сценарист, кинорежиссёр, кинопродюсер

Награды:

Нил Па́трик Джо́рдан (англ. Neil Patrick Jordan, род. 25 февраля 1950) — ирландский кинорежиссёр, продюсер и писатель.





Биография

Нил Джордан родился 25 февраля 1950 года в графстве Слайго, Ирландия в семье профессора.

После окончания Дублинского университета по курсу истории Ирландии и английской литературы, Джордан публикует сборник рассказов «Ночь в Тунисе» (1976) и пишет роман «Прошлое» (1980).

Свою карьеру в кино Джордан начинает как соавтор сценария фильма «Экскалибур» Джона Бурмена.

В 1982 году выходит дебютный фильм Джордана — «Ангел» — криминальный триллер по собственному сценарию.

Вышедшая следом «чёрная» экранизация сказки о Красной шапочке «В компании волков» приносит Джордану несколько наград Лондонского общества кинокритиков (англ. London Critics Circle) и международное признание.

Любовно-криминальная драма «Мона Лиза» вновь приносит Джордану кинематографические награды: участие в основном конкурсе «Каннского кинофестиваля», номинацию на «Оскар» и множество престижных наград исполнителю главной роли Бобу Хоскинсу.

На волне успеха Джордан снимает в Голливуде две комедии со звёздами первой величины — «Высшие духи» («Бодрость духов») и «Мы — не ангелы».

Вернувшись в Англию, Джордан снимает драму о подростках «Чудо», не имевшую особого успеха на кинофестивалях.

Вышедший в 1992 году фильм «Жестокая игра» («Возмутительная игра») получает блестящую оценку критиков.

Фильмография

Романы

  • 1976 — Ночь в Тунисе / Night in Tunisia
  • 1980 — Прошлое / The Past
  • 1983 — Мечта чудовища / The Dream of a Beast
  • 1994 — Восход с морским чудовищем / Sunrise with Sea Monster
  • 2005 — Тень / Shade

Напишите отзыв о статье "Джордан, Нил"

Ссылки


Отрывок, характеризующий Джордан, Нил

Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.