Наполитано, Джорджо

Джорджо Наполитано Giorgio Napolitano<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
11-й Президент Италии
15 мая 2006 года — 14 января 2015 года
Глава правительства:	Романо Проди (2006—2008) Сильвио Берлускони (2008—2011) Марио Монти (2011—2013) Энрико Летта (2013—2014) Маттео Ренци (2014—2015)
Предшественник:	Карло Адзельо Чампи
Преемник:	Пьетро Грассо (и.о) Серджо Маттарелла
Министр внутренних дел Италии
17 мая 1996 года — 21 октября 1998 года
Глава правительства:	Романо Проди
Предшественник:	Джованни Ринальдо Коронас
Преемник:	Роза Руссо-Ерволино
Председатель Палаты депутатов Италии
3 июля 1992 года — 14 апреля 1994 года
Предшественник:	Оскар Луиджи Скальфаро
Преемник:	Ирене Приветти
Рождение:	29 июня 1925(1925-06-29) (98 лет) Неаполь, Королевство Италия
Партия:	Итальянская коммунистическая партия, Левые демократы
Образование:	Неаполитанский университет имени Фридриха II
Автограф:
Награды:

Джо́рджо Наполита́но (итал. Giorgio Napolitano; род. 29 июня 1925, Неаполь, Королевство Италия) — итальянский политический деятель, 11-й президент Итальянской республики. Являлся одним из самых пожилых действующих руководителей государства в мире и старейшим действующим главой государства в Европе.

Биография

Ранние годы

Родился 29 июня 1925 года в Неаполе. В 1942 году поступил на юридический факультет Неаполитанского университета имени Фридриха II, сотрудничал в журнале университетской фашистской группы (GUF) IX maggio, в котором занимался театральной и кинематографической критикой (в своих мемуарах 2005 года Наполитано утверждал, что в действительности эта группа сплотила антифашистски настроенных интеллектуалов). В 1942 году в качестве корреспондента Наполитано присутствовал на 10-м Венецианском кинофестивале. В 2010 году он стал первым президентом Италии, принявшим участие в официальном открытии Венецианского кинофестиваля (67-го), и накануне церемонии, на вечере памяти актёра Витторио Гассмана, вспомнил их первую встречу на кинофестивале в 1942 году.

В 1944 году Наполитано установил контакт с неаполитанской организацией коммунистов, возглавляемой Марио Палермо и Маурицио Валенци.

Партийная карьера

В 1945 году вступил в Итальянскую коммунистическую партию, являлся секретарём отделения ИКП в Казерте (1951—1957), секретарём организации ИКП в Неаполе (1962—1966). В 1956 году вошёл в Центральный комитет партии, в 1963 — в Правление (Direzione), с 1966 по 1969 год входил в Секретариат. С 1975 по 1979 год отвечал за экономическую политику ИКП, с 1986 по 1989 год — за международные связи, а затем вплоть до 1992 года состоял министром иностранных дел теневого правительства компартии, а после её самороспуска — Демократической партии левых сил. Был активным сторонником «итальянского пути к социализму» и еврокоммунизма. После роспуска ИКП участвовал в трансформации структуры компартии в ДПЛС, а затем — в партию Левых демократов.

После подавления советскими войсками Венгерского восстания 1956 года Наполитано, взглавлявший в тот период комитет по проблемам Юга Италии в ЦК компартии, вступил в полемику с Антонио Джолитти (внуком известного государственного деятеля Джованни Джолитти), который в знак протеста против поддержки руководством ИКП советской политики вышел из партии. В частности, Наполитано заявил, что действия СССР помогли Венгрии избежать хаоса и торжества контрреволюции, а также способствовали сохранению мира во всём мире.

В итальянском парламенте

С 1953 по 1963 и с 1968 по 1992 год состоял в коммунистической фракции Палаты депутатов итальянского парламента (с 1981 по 1987 год в парламенте VIII и IX созывов возглавлял фракцию), в 1992—1994 годах в парламенте XI созыва — во фракции ДПЛС, в 1994—1996 годах в парламенте XII созыва — во фракции прогрессистов-федералистов (Progressisti-Federativo). В 1992—1994 годах был председателем палаты. 29 июня 1955 года Наполитано возглавил в Казерте несанкционированную манифестацию коммунистов численностью около 500 человек, в том числе вооружённых деревянными палками, под лозунгами в поддержку провозглашённой парламентом в 1950 году аграрной реформы, ход которой тормозился в консервативно настроенной провинции Казерта. Шествие началось у штаб-квартиры местного отделения Национальной ассоциации партизан Италии (ANPI), сопровождалось стычками с полицией и завершилось у здания квестуры (провинциального управления полиции). Наполитано лично вошёл в кабинет квестора и обвинил его подчинённых в безответственности (поскольку считал, что действия полиции могли спровоцировать более серьёзные беспорядки). Молодой депутат был обвинён в оскорблении должностного лица (статья 341 Уголовного кодекса Италии) и в организации собрания без предуведомления властей (статья 18 свода законов об общественной безопасности), но проведённое парламентской комиссией расследование завершилось без привлечения Наполитано к какой-либо форме ответственности.

В Европейском парламенте

В 1989—1992 годах — член фракции Европейские объединённые левые Европарламента, в 1999 году вновь был избран в Европарламент (по списку партии Левые демократы) и до 2004 года входил во фракцию Прогрессивный альянс социалистов и демократов.

В правительстве

C 17 мая 1996 по 21 октября 1998 года Наполитано занимал должность министра внутренних дел в первом правительстве Романо Проди (24 мая 1996 года на него одновременно были возложены обязанности по координации гражданской обороны).

Будучи министром, инициировал вместе с министром социальной солидарности Ливией Турко так называемый «закон Турко-Наполитано» (закон № 40 от 6 марта 1998 года), призванный поощрять легальную иммиграцию в Италию и препятствовать нелегальной. В соответствии с этим нормативным актом была создана сеть центров временного пребывания (Centri di Permanenza Temporanea), в которых желающие въехать в Италию без документов должны были находиться в течение 30 дней и, в случае невозможности установить их личность в течение этого срока, подлежали депортации в течение 15 дней.

Сенатор

Пожизненный сенатор с 23 сентября 2005 по 2006 год (по назначению президента) и с 14 января 2015 года.

Президентство

Избран президентом страны 10 мая 2006 года в 4-м туре голосования, вступил в должность 15 мая. На президентском посту во время итальянского правительственно-парламентского кризиса 2008 года, когда парламент выразил недоверие правительству, не принял отставку Романо Проди и распустил парламент; вторично сыграл важную роль в управлении страной в 2011 году, предложив на пост премьер-министра Марио Монти, — как отмечалось в New York Times, тем самым Наполитано «оркестровал одну из самых сложных политических перестановок в послевоенной Италии, оставаясь ключевым гарантом политической стабильности».

В шестом туре президентских выборов в Италии, 20 апреля 2013 года, 87-летний Джорджо Наполитано стал первым в истории Италии переизбранным президентом. 22 апреля принял присягу.

Резонансным было решение 13 августа 2013 года, принятое президентом. Он отказал в помиловании бывшему премьер-министру Италии Сильвио Берлускони.

В период своего президентства Наполитано назначил пятерых премьер-министров: Романо Проди (2006—2008), Сильвио Берлускони (2008—2011), Марио Монти (2011—2013), Энрико Летта (2013—2014), Маттео Ренци (с 2014). Кроме того, он назначил пятерых судей Конституционного суда: Паоло Гросси (17 февраля 2009), Марту Картабиа (2 сентября 2011), Джулиано Амато (12 сентября 2013), Дариа де Претис (18 октября 2014), Николо Дзанона (18 октября 2014) и пятерых пожизненных сенаторов: Марио Монти (9 ноября 2011), а также на общей церемонии 30 августа 2013 года — Клаудио Аббадо, Элену Каттанео, Ренцо Пиано и Карло Руббиа.

В конце 2014 года Наполитано заявил, что он в течение нескольких недель уйдёт в отставку.

14 января 2015 года в 10:35 подписал акт о своей отставке с поста президента Италии.

В отставке

В августе 2015 года Наполитано посредством обмена открытыми письмами вступил в полемику с известным журналистом, одним из основателей газет l’Espresso и La Repubblica Эудженио Скальфари, доказывая необходимость реформы Сената, которую проводит через парламент премьер-министр Маттео Ренци (в частности, Наполитано высказал несогласие с утверждением оппонента, что упомянутые изменения несут угрозу демократии).

Семья

Джорджо Наполитано — сын уроженца Куминьяно адвоката, поэта и эссеиста Джованни Никола Северино Наполитано (1883—1955) и Каролины Боббио. Родители поженились в Неаполе 30 января 1921 года.

В 1959 году Наполитано женился на Марии Клио Биттони с совершением гражданской церемонии в муниципалитете Рима. Клио родилась на острове Понца, где её родители Амлето Биттони (Amleto Bittoni) и Дива Кампанелла (Diva Campanella) находились в качестве политзаключённых фашистского режима. Они назвали её в честь дочери их друга, грека по национальности, находившегося с ними в заключении. Однако, поскольку католической святой с именем Клио нет, впоследствии бабушка тайно крестила её под именем Мария. Тем не менее, сыновья Наполитано — Джованни (род. 1961) и Джулио (род. 1969) не были ими крещены.

Награды

Страна	Дата вручения	Награда		Ссылки
Италия Италия	28 октября 1998 года—	Кавалер Большого креста ордена «За заслуги перед Итальянской Республикой»
Литва Литва	21 апреля 2004 года—	Командор ордена «За заслуги перед Литвой»
Словакия Словакия	27 февраля 2007 года—	Орден Двойного белого креста 1 класса
Ватикан Ватикан		Цепь ордена Пия IX
Польша Польша	6 июня 2012 года—	Орден Белого орла
Испания Испания	1998—	Большой крест ордена Изабеллы Католички
Монако Монако	2007—	Большой крест ордена Святого Карла
Австрия Австрия	2007—	Большая звезда Почёта за Заслуги перед Австрийской Республикой
Турция Турция	2009—	Орден Республики Турция 1 класса
Швеция Швеция	2009—	Орден Серафимов
Румыния Румыния	2011—	Цепь ордена Звезды Румынии
Сирия Сирия		Кавалер ордена Омейядов
США США	2011—	Президентская медаль Свободы
Нидерланды Нидерланды	2012—	Большой крест ордена Нидерландского льва
Франция Франция	ноябрь 2012—	Большой крест ордена Почётного легиона
Палестина Палестина	2013—	Большая лента ордена Звезды Палестины
Албания Албания	март 2014—	Орден Сканденберга 1 класса
Израиль Израиль	9 июня 2014 года—	Президентская медаль Почёта
Сан-Марино Сан-Марино	13 июня 2014 года—	Большой крест ордена Святого Марина

Галерея

Николае Чаушеску и Джорджо Наполитано (1974 г.)

Дмитрий Медведев и Джорджо Наполитано.
Рим, 18 февраля 2011 года

Литература

• Vittorio Feltri, Gennaro Sangiuliano. Una Repubblica senza patria. Storie d'Italia dal 1943 a oggi. — Milano: Mondadori, 2013. — P. 292. — ISBN 978-88-04-63344-0.

Ссылки

• [www.quirinale.it/qrnw/statico/presidente/nap-biografia.htm Биография]

• Giorgio Dell’Arti, Luca D’Ammando. [www.cinquantamila.it/storyTellerThread.php?threadId=GiorgioNapolitano Biografia di Giorgio Napolitano] (итал.). Cinquantamila Giorni. Corriere della Sera (15 gennaio 2015). Проверено 15 января 2015.
• [www.treccani.it/enciclopedia/giorgio-napolitano_(Lessico-del-XXI-Secolo)/ Napolitano, Giorgio] (итал.). Lessico del XXI Secolo. Treccani (2013). Проверено 12 августа 2015.
• [www.treccani.it/enciclopedia/giorgio-napolitano/ Napolitano, Giorgio] (итал.). Enciclopedie on line. Treccani. Проверено 12 августа 2015.

Отрывок, характеризующий Наполитано, Джорджо

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.