Буш, Джордж Герберт Уокер

Джордж Герберт Уокер Буш George Herbert Walker Bush
41-й президент США
20 января 1989 — 20 января 1993
Вице-президент:	Дэн Куэйл
Предшественник:	Рональд Рейган
Преемник:	Билл Клинтон
43-й вице-президент США
20 января 1981 — 20 января 1989
Президент:	Рональд Рейган
Предшественник:	Уолтер Мондейл
Преемник:	Дэн Куэйл
11-й Директор Центральной разведки
30 января 1976 — 20 января 1977
Президент:	Джеральд Форд
Предшественник:	Уильям Колби
Преемник:	Стэнсфилд Тернер
Член Палаты представителей от 7-го избирательного округа Техаса
3 января 1967 — 3 января 1971
Предшественник:	Джон Доуди
Преемник:	Уильям Арчер
Вероисповедание:	англиканство
Рождение:	12 июня 1924(1924-06-12) (99 лет) Милтон, Массачусетс, США
Отец:	Буш, Прескотт
Мать:	Буш, Дороти Уолкер
Супруга:	Барбара Буш
Дети:	сыновья: Джордж, Джеб, Нил, Марвин дочери: Полина Робинсон, Дороти
Партия:	Республиканская партия
Образование:	Йельский университет
Сайт:	[bushlibrary.tamu.edu/ George H. W. Bush]
Военная служба
Годы службы:	1942—1945
Принадлежность:	США
Род войск:	Военно-морские силы
Звание:	первый лейтенант
Сражения:	Вторая мировая война
Автограф:
Награды:

Джордж Ге́рберт Уо́кер Буш (англ. George Herbert Walker Bush; р. 12 июня 1924, Милтон, штат Массачусетс) — 41-й президент США (в 1989—1993 годах), вице-президент при Рональде Рейгане (в 1981—1989 годах), конгрессмен, дипломат, директор Центральной разведки, отец 43-го президента США Джорджа Буша — младшего. Самый пожилой из ныне живущих Президентов США.

Родился в Массачусетсе в семье сенатора и нью-йоркского банкира Прескотта Буша и Дороти Уолкер Буш. После нападения на Пёрл-Харбор в 1941 году, в возрасте 17 лет, Буш отложил поступление в колледж и стал самым молодым лётчиком ВМС США в то время. Служил до конца войны, затем поступил в Йельский университет. Окончив его в 1948 году, переехал с семьёй в Западный Техас, где начал нефтяной бизнес, став миллионером к 40 годам.

Буш вошёл в политику сразу после создания его собственной нефтяной компании, став членом Палаты представителей, а также занимая другие должности. Он неудачно принял участие в партийных выборах президента в 1980 году, но был выбран в качестве кандидата на должность вице-президента кандидатом в президенты Рональдом Рейганом, и пара победила на выборах. В течение каденции Буш возглавлял административную группу по дерегуляции рынка и борьбе с наркотиками.

В 1988 году Буш успешно начал кампанию на выборах президента, победив оппонента от демократов Майкла Дукакиса. Международная политика, проводимая Бушем, отмечена военными операциями, проведёнными в Панаме, на Филиппинах и в Персидском заливе, падением Берлинской стены в 1989 году и распадом СССР два года спустя. Во внутренней политике Буш изменил своему слову, данному в 1988 году, и после борьбы в Конгрессе подписал увеличение налогов, которое Конгресс утвердил. Вследствие экономических проблем Буш проиграл на выборах президента 1992 года демократу Биллу Клинтону.

Буш — отец 43-го Президента США Джорджа Уокера Буша и бывшего губернатора Флориды Джеба Буша. Он — последний в мире ныне живущий президент, воевавший во Второй мировой войне.

Ранние годы

Джордж Герберт Уокер Буш родился в доме 173 на улице Адама в городке Милтон, штат Массачусетс 12 июня 1924 года. Семья Буша переехала из Милтона в Гринвич, Коннектикут, вскоре после его рождения. Буш начал своё обучение в окружной дневной школе Гринвича. Начиная с 1936 года, он посещал Академию Филлипса в Эндовере (штат Массачусетс), где он занял большое количество лидерских позиций, включая позицию президента старших классов и секретаря студенческого совета, президента общества сбора денег на благотворительность, члена редколлегии школьной газеты, капитана спортивных команд по бейсболу и футболу.

Вторая мировая война

После нападения на Пёрл-Харбор в декабре 1941 года Буш решил вступить в ВМС США, так что после окончания Академии Филлипса в начале 1942 года, он стал морским летчиком в 18 лет. После окончания 10-месячных курсов он становится младшим офицером в резерве ВМС США на военно-морской авиабазе Корпус Кристи (Техас), 9 июня 1943 года, за 3 дня до его 19 дня рождения, что сделало его самым молодым морским летчиком того времени.

Он был назначен в эскадрилью торпедоносцев (VT-51) в качестве офицера-фотографа в сентябре 1943 года. В следующем году его эскадрилья разместилась на авианосце «Сан-Хасинто» как часть ударного авианосного соединения. Там за своё худощавое телосложение Буш получил прозвище «Кожа» (Skin). В течение этого времени 51-е авианосное соединение одержало ряд побед в воздушно-морском сражении Второй мировой войне: битве при Марианских островах.

1 августа, после присвоения Бушу звания младшего лейтенанта, авианосец «Сан-Хасинто» начал операцию против японцев на Бонинских островах. Буш пилотировал торпедоносец-бомбардировщик «Эвенджер» из эскадрильи VT-51, которая атаковала японские военные сооружения на острове Титидзима. Его экипаж в этой операции, состоявшейся 2 сентября 1944 года, включал стрелка-радиста Джона Дилани и штурмана, младшего лейтенанта Уильяма Уайта. В ходе их атаки «Эвенджер» лейтенанта Буша попал под интенсивный зенитный огонь и был подбит, его двигатель загорелся. Несмотря на пожар в самолете, Буш выполнил своё задание и сбросил бомбы на свою цель, нанеся некоторые разрушения. С горящим двигателем Буш пролетел несколько миль от острова, где он и другие члены его экипажа выпрыгнули с парашютами из самолета. Парашюты других не раскрылись. Не было определено, кто выпрыгнул вместе с Бушем, так как Дилани и Уайт были убиты в ходе сражения. Буш переждал 4 часа на надувном плоту, пока несколько истребителей кружили над головой в целях защиты, пока он не был спасен подводной лодкой «Финбэк». В следующие месяцы он оставался на «Финбэке» и участвовал в спасении других летчиков.

Буш впоследствии вернулся на «Сан-Хасинто» в ноябре 1944 года и участвовал в операциях на Филиппинах пока его эскадрилья не была заменена и отправлена домой в США. В течение 1944 он участвовал в 58 сражениях за что получил Крест за лётные заслуги, три Воздушные медали и благодарность президента, присуждённую за Сан-Хосинто.

За свой ценный боевой опыт Буш был назначен на военно-морскую базу «Норфолк» и ставил на крыло новых торпедных пилотов. Позднее он был назначен морским летчиком в новую эскадрилью торпедоносцев VT-153. После капитуляции Японии Буш был почётно демобилизован в сентябре 1945 года.

Брак и университетские годы

Буш женился на Барбаре Пирс 6 января 1945 года, через неделю после возвращения с Тихого океана. В их браке родились 6 детей: Джордж Уокер Буш (родился в 1946), Паулина Робинсон Буш («Робин», 1949—1953, умерла от лейкоза), Джон Эллис «Джеб» Буш (родился в 1953), Нейл Маллон Буш (родился в 1955), Марвин Пирс Буш (родился в 1956), и Дороти Буш Кох (родилась в 1959).

Буш был принят в Йельский университет до зачисления на военную службу и принял предложение после демобилизации и свадьбы. В Йеле он поступил на ускоренную программу, которая позволила ему окончить университет через 2,5 года, вместо 4 лет. Он был членом братства Дельта Каппа Эпсилон и был выбран президентом. Он также возглавлял йельскую бейсбольную команду, и был первым бейсболистом, играл в первых двух мировых университетских чемпионатах. Как капитан команды Буш познакомился с Бейбом Рутом до игр во взрослые годы. Он закончил Йель как член братства Фи Бета Каппа в 1948 году со степенью бакалавра искусств в экономике.

Нефтяной бизнес

После окончания Йеля Буш переехал с семьей в западный Техас. Деловые связи его отца оказались полезными, когда он решился войти в нефтяной бизнес в качестве специалиста по продажам Дрессер Индастриз, дочерней компании en:Brown Brothers Harriman & Co.. Его отец работал там в совете директоров в течение 22 лет. Буш создал Буш-Оверби нефтяную добывающую компанию в 1951 году и два года спустя стал соучредителем en:Zapata Corporation, нефтяной компании, работающей в техасском Пермианском нефтедобывающем бассейне. Он был назначен в 1954 президентом Zapata Offshore Company, дочерней компании, которая специализировалась на добыче на шельфе. Компания стала независимой в 1958 году, так что Буш перевел штаб-квартиру из Мидленда, Техас, в Хьюстон. До 1964 года он являлся президентом компании, а в 1964-66 годах — председателем совета директоров. К этому времени Буш стал миллионером.

Политическая карьера (1964—1980)

Годы в Конгрессе

Буш был председателем республиканской партии по округу Харрис, Техас, в 1964 году, но желая быть более вовлеченным в политику, он выдвинул себя в Сенат от Техаса. После победы в республиканских праймериз Буш столкнулся со своим оппонентом, занимавшим этот пост демократом Ральфом Ярборо. Ярборо раскритиковал Буша как правого экстремиста, и Буш проиграл в общих выборах. Коллега Буша, Джек Кричтон из Далласа, потерял ещё большее количество голосов в тех же выборах губернатору Джону Конналли. Буш и Кричтон иногда делили один и тот же подиум в ходе кампании.

Буш не бросил политику и был выбран в 1966 году в Палату представителей от 7-го округа Техаса. Победив демократа Франка Бриско с 57 % голосов, он стал первым республиканцем, представляющим Хьюстон. Его голоса в Палате представителей в целом были консервативными: Буш был против дебатов о местах общественного пользования Акта гражданских прав 1964 года и поддержал открытое голосование, в целом непопулярное в его округе. Он поддержал политику администрации Никсона во Вьетнаме, но не сошёлся с республиканцами в вопросе ограничения рождаемости. Несмотря на свой первый срок в Палате, Буш был назначен во влиятельный бюджетный комитет Конгресса, где он голосовал за отмену обязательного призыва на военную службу. Он был выбран на второй срок в 1968 году.

В 1970 году Никсон убедил Буша оставить его место в Палате представителей, чтобы снова выставить свою кандидатуру на место в Сенате против Ральфа Ярборо, жёсткого критика Никсона. В республиканских праймериз Буш легко победил консервативного Роберта Морриса с преимуществом в 87,6 % против 12,4 %. Однако бывший конгрессмен Ллойд Бентсен, более умеренный демократ и уроженец Миссиона, южный Техас, победил Ярборо в демократических праймериз. Ярборо затем поддержал Бентсена, который победил Буша с перевесом 53,4 % против 46,6 %. Никсон приезжал в Техас, чтобы провести кампанию в Лонгвью в поддержку Буша и его коллеги Пола Еггерса, юриста из Далласа, который был близким другом сенатора Джона Тауэра.

1970-е

Представитель в ООН

После проигрыша на выборах в 1970 году Буш стал хорошо известен как ярый республиканский бизнесмен из «Солнечного Пояса», группы штатов в южной части страны. Никсон заметил и оценил жертву Буша, потерявшего место в Конгрессе, и назначил его постоянным представителем США при ООН. Он был единогласно утвержден Сенатом и проработал в ООН два года, начиная с 1971 года.

Председатель Республиканского национального комитета

В середине Уотергейтского скандала Никсон попросил Буша стать председателем Республиканского национального комитета в 1973 году. Буш принял предложение и занял это место, когда популярность Никсона и республиканской партии стремительно падала. Он преданно защищал Никсона, но позднее, когда причастность Никсона стала явной, Буш сконцентрировался на защите Республиканской партии, сохранив при этом лояльность Никсону. Как председатель, Буш формально требовал, чтобы Никсон в итоге подал в отставку для блага Республиканской партии. После отставки Никсона 9 августа 1974 года Буш записал в своем дневнике: «Была атмосфера уныния, как будто кто-то умер… Речь давила на Никсона — удар или даже два в прессе — чудовищное напряжение. Никто не мог помочь, все смотрели на семью и вещи в целом, думали о его достижениях и затем о стыде… действительно, новый дух — новый подъём».

Представитель в Китае

Джеральд Форд, преемник Никсона, назначил Буша главой американского бюро по связям с Китайской Народной Республикой. Поскольку США в то время поддерживали официальные связи с республикой Китай на Тайване, а не с КНР, Бюро по связям не имело официального статуса посольства, и Буш формально не был «послом», хотя неофициально был таковым. Время, которое он провел в Китае, — 14 месяцев — оказалось очень выгодным для американо-китайских отношений.

После вступления Форда в должность президента Буш серьёзно рассматривался как кандидат на должность вице-президента. Сенатор Барри Голдуотер из Аризоны отказался от своей кандидатуры и поддержал Буша, который, как сообщали, при поддержке своих сторонников начал внутреннюю кампанию, чтобы стать кандидатом. Форд со временем сузил свой список до Нельсона Рокфеллера и Буша. Однако глава администрации Белого Дома Дональд Рамсфелд, по сообщениям, предпочел Рокфеллера вместо Буша. Рокфеллер в итоге был назначен на должность и утвержден.

Директор ЦРУ

В 1976 году Форд вернул Буша в Вашингтон, назначив директором ЦРУ. Он проработал в этом качестве 357 дней с 30 января 1976 года по 20 января 1977 года. ЦРУ сотрясалось от череды разоблачений, включая расследование комитета Черча, касающееся незаконной и несанкционированной деятельности ЦРУ, и Бушу было доверено восстановить репутацию управления. В своей должности Буш провел брифинг по национальной безопасности с Джимми Картером как кандидатом в президенты и избранным президентом, и обсудил возможность остаться в данной должности при Картере, но этого не случилось.

Другие должности

После ухода из ЦРУ Буш стал председателем исполнительного комитета Первого Международного Банка в Хьюстоне. В 1978 году в Университете Райс открылась Школа бизнеса Джоан, и Буш был приглашен туда в качестве неполного профессора административных наук. Буш проработал в Школе год и позднее говорил об этом периоде: «Я любил это недолгое время в академическом мире». В 1977-79 годах он также являлся директором Совета по международным отношениям, организации по международной политике.

Президентская кампания 1980 года

В конце 70-х Буш решил, что готов выставить свою кандидатуру на президентских выборах 1980 года. В ходе избирательной кампании 1979 года он посетил 850 политических мероприятий и проехал более 400000 км. В качестве главного козыря Буш выдвинул свой богатый правительственный опыт. Его конкурентами были сенатор Ховард Бейкер из Тенесси, сенатор Боб Доул из Канзаса, конгрессмен Джон Андерсен из Иллинойса (который позднее будет независимым), конгрессмен Фил Крейн, также из Иллинойса, бывший губернатор Джон Конналли из Техаса, и фаворит среди республиканцев Рональд Рейган, бывший актёр и губернатор Калифорнии.

На праймериз Буш сфокусировался почти полностью на Съезде фракций в Айове, тогда как Рейган проводил более традиционную кампанию. Буш представлял центристское крыло, тогда как Рейган представлял консерваторов. Буш едко назвал рейгановский план по серьёзному сокращению налогов для стимулирования предложения товаров «шаманской экономикой». Его стратегия оказалась достаточно верной и помогла ему выиграть в Айове с 31,5 % голосов против рейгановских 29,4 %. В результате проигрыша Рейган заменил своего менеджера кампании, реорганизовал штаб и сконцентрировался на праймериз в Нью-Гемпшире. Два кандидата согласились провести дебаты в штате, организованные газетой «Nashua Telegraph», и оплаченные штабом Рейгана. Рейган также пригласил других четырёх кандидатов, но Буш отказался от дебатов с ними, и в итоге они уехали. Самым запоминающимся моментом дебатов явилось решение арбитра Джона Брина выключить микрофон Рейгана, на что тот со злостью ответил: «Я плачу за этот микрофон, мистер Брин». Буш проиграл праймериз в Нью-Гемпшире с 23 % против 50 % у Рейгана. Буш также проиграл большинство оставшихся праймериз и формально выбыл из гонки в мае.

С кажущимся мрачным политическим будущим Буш продал свой дом в Хьюстоне и купил поместье своего деда в Кеннебанкпорте, Мэн, известное как «Уокерс Пойнт». На съезде республиканской партии, однако, Рейган выбрал Буша своим кандидатом в вице-президенты, давая ему выигрышный республиканский президентский билет 1980 года.

Вице-президентство (1981—1989)

В качестве вице-президента Буш в целом занимался низкопрофильной работой, признав конституционные ограничения своей должности. Он любым способом избегал принятия решений и критики Рейгана. Он и его жена переехали в резиденцию вице-президента в округ обсерватории номер один, около двух миль от Белого Дома. Семья Буша посещала большое количество общественных и торжественных мероприятий в силу своего статуса, включая много похорон, которые стали обычной шуткой для комедиантов. Миссис Буш нашла похороны весьма полезными, сказав: «Джордж встречался с многими нынешними и будущими главами штатов на похоронах, которые он посещал, позволив ему выковать личные отношения, которые были полезны президенту Рейгану». В качестве президента Сената, Буш оставался на связи с членами Конгресса и держал президента в курсе всех событий на Капитолийском холме.

30 марта 1981 года в Вашингтоне было совершено покушение на Рейгана, в результате которого он был серьёзно ранен. Буш в это время был в Далласе и вернулся в Вашингтон немедленно. Был созван кабинет Рейгана в Белом Доме, где они обсудили различные вопросы, включая работоспособность ядерного чемоданчика. Когда самолет Буша приземлился, его помощники посоветовали ему направиться сразу в Белый Дом на вертолете, так как нужен был образ функционирующего правительства, несмотря на покушение. Буш отклонил совет, ответив: «Только Президент может приземляться на Южном газоне». Это имело положительный эффект на Рейгана, который оправился и вернулся к работе через две недели. С этого момента они регулярно обедали в Овальном кабинете по четвергам.

Буш был назначен Рейганом главой двух специальных комиссий: по дерегулированию и борьбе с международной наркоторговлей. Специальная комиссия рассматривала сотни норм, давая особые рекомендации — какие из них дополнить, а какие пересмотреть для того, чтобы сократить размер федерального правительства. Специальная комиссия по борьбе с наркоторговлей координировала федеральные усилия по сокращению количества наркотиков, ввозимых в США. Обе комиссии были популярны среди консерваторов, и Буш, будучи умеренным, начал искать их расположения через свою работу.

Представлял США на похоронах Леонида Ильича Брежнева в ноябре 1982 года в Москве.

Рейган и Буш выставили свои кандидатуры на переизбрание в 1984 году. Оппонент от демократов, Уолтер Мондейл, впервые в истории выбрал своим кандидатом на должность вице-президента женщину — конгрессмена от Нью-Йорка Джеральдин Ферраро. Она и Буш провели единственные на телевидении вице-президентские дебаты. Буш представлял Лигу плюща, тогда как Ферраро представляла округ «синих воротничков» Куинс, Нью-Йорк; это в паре с высокой популярностью среди журналистов-женщин поставило Буша в невыгодное положение. Однако пара Рейган — Буш одержала полную победу над парой Мондейл — Ферраро.

В начале второго срока в качестве вице-президента Буш со своими помощниками планировал выставить свою кандидатуру на президентских выборах 1988 года. В конце 1985 года комитет был сформирован и собрал свыше двух миллионов долларов за Буша. Буш стал первым вице-президентом, официально исполняющим обязанности президента, когда 13 июля 1985 года Рейган перенес операцию по удалению полипов из кишечника. Буш исполнял обязанности президента в течение 8 часов.

Администрация сотряслась от скандала в 1986 году, когда вскрылось, что чиновники администрации втайне продавали оружие Ирану, а на вырученные средства финансировали антикоммунистическую группировку Контрас в Никарагуа, что было прямым нарушением закона. Когда дело Иран-контрас попало в прессу, Буш, как и Рейган, заявил, что не подозревал о скрытых фондах, хотя это позднее ставилось под сомнение. Оценка общественного мнения, проведенная в то время, указывала, что общественность сомневалась в объяснении Буша, что он был «невинным свидетелем», когда происходили сделки. Это сформировало мнение, что он — трус. Однако его неистовство в ходе интервью с Дэном Рафером на телеканале CBS вернуло Бушу утраченную было репутацию.

В качестве вице-президента Буш официально открыл Панамериканские игры 1987 года в Индианаполисе.

Президентская кампания 1988 года

Буш планировал выставить свою кандидатуру на выборах президента, начиная с 1985 года, и вступил в праймериз республиканцев на должность президента США в октябре 1987 года. Его конкурентами по республиканской президентской номинации были сенатор Боб Доул из Канзаса, конгрессмен Джек Кемп из Нью-Йорка, бывший губернатор Пит ДюПонт из Делавэра и консерватор христианский телевангелист Пэт Робертсон.

Рассматриваемый как лидер в кандидаты, Буш, однако, стал третьим в Айове после победителя Доула и Робертсона. По примеру Рейгана в 1980 году, Буш реорганизовал свой штаб и сконцентрировался на праймериз в Нью-Гемпшире. С Доулом впереди в Нью-Гемпшире Буш начал телевизионную кампанию, описывая сенатора сторонником увеличения налогов. Буш вернул победу в праймериз штата. Буш продолжил победный путь, выиграв многие праймериз в южных штатах. Когда начались групповые праймериз (такие, как Супер-Четверг), организационная сила Буша и лидерство в сборе средств оказались не по силам другим кандидатам, и он стал кандидатом от республиканцев.

При подготовке к съезду Республиканской партии в 1988 году было много обсуждений по поводу того, кого выберет Буш своим кандидатом в вице-президенты. Буш выбрал малоизвестного сенатора Дэна Куэйла из Индианы, поддерживаемого консерваторами. Несмотря на популярность Рейгана, Буш отставал от кандидата от демократов Майкла Дукакиса, в то время губернатора Массачусетса, во многих опросах.

Буш, которого иногда критиковали за отсутствие ораторских качеств по сравнению с Рейганом, прочитал яркую речь на съезде Республиканской партии в 1988 году. Речь, известная как «Тысяча красок света», описывала видение Буша Америки: он поддержал Клятву верности флагу США, школьную молитву, смертную казнь, право на владение оружием и своё неприятие абортов. Речь на съезде содержала известную клятву Буша: «Читайте по моим губам: нет новым налогам».

Кампанию на общих выборах между двумя кандидатами описывали как одну из самых отвратительных в современной истории. Буш критиковал Дукакиса за загрязнение Бостонской бухты как губернатора Массачусетса. Буш также подчеркивал, что Дукакис противился закону, который требовал, чтобы все кандидаты говорили Клятву верности флагу США, тему, хорошо освещенную в речи Буша.

Безусловное неприятие Дукакисом Клятвы верности флагу США привело к провокационному вопросу в ходе президентских дебатов. Модератор Бернард Шоу спросил Дукакиса гипотетически, поддержит ли он смертную казнь, если его жена Китти была бы изнасилована и убита. Дукакис ответил, что нет, так же как реклама Вилли Хортона, что дало вклад в его характеристику Бушем как «снисходительному к правонарушениям».

Буш победил Дукакиса и его кандидата в вице-президенты Ллойда Бентсена в Коллегии выборщиков США с 426 голосами против 111 (Бентсен получил один голос от предателя-выборщика). В национальном масштабе Буш набрал 53,4 % голосов избирателей против 45,6 % у Дукакиса. Буш стал первым с 1836 года вице-президентом, ставшим президентом в результате победы на выборах. Также он стал первым с 1929 года избранным президентом, чей предшественник принадлежал к той же партии.

Во время кампании случился скандал, связанный с обнародованием данных о задействованных в кампании нацистских лидерах — эмигрантах из стран, бывших союзниками Германии во Второй мировой войне.

Президентство (1989—1993)

Кабинет Буша
Должность	Имя	Срок
Президент	Джордж Герберт Уокер Буш	1989–1993
Вице-президент	Джеймс Дэнфорт Куэйл	1989–1993
Государственный секретарь	Джеймс Бейкер	1989–1992
	Лоуренс Иглбергер	1992–1993
Министр финансов	Николас Фредерик Брейди	1989–1993
Министр обороны	Ричард Брюс Чейни	1989–1993
Генеральный прокурор	Дик Торнбёрг	1989–1991
	Уильям Барр	1991–1993
Министр внутренних дел	Мануэль Лухан	1989–1993
Министр сельского хозяйства	Клейтон Йитер	1989–1991
	Эдвард Мэдиган	1991–1993
Министр торговли	Роберт Мосбахер	1989–1992
	Барбара Франклин	1992–1993
Министр труда	Элизабет Доул	1989–1990
	Линн Мартин	1991–1993
Министр здравоохранения и социальных служб	Льюис Салливан	1989–1993
Министр образования	Лауро Кавазос	1989–1990
	Ламар Александер	1990–1993
Министр жилищного строительства и городского развития	Джек Кемп	1989–1993
Министр транспорта	Сэмюэль Скиннер	1989–1992
	Эндрю Кард	1992–1993
Министр энергетики	Джеймс Уоткинс	1989–1993
Министр по делам ветеранов	Эд Дервински	1989–1993
Глава администрации	Джон Сунуну	1989–1991
	Сэмюэль Скиннер	1991–1992
	Джеймс Бейкер	1992–1993
Глава агентства по охране окружающей среды	Уильям Рейли	1989–1993
Директор административно- бюджетного управления	Ричард Дармен	1989–1993
Директор управления национальной политики контроля за наркотиками	Боб Мартинес	1993–1993
Директор-представитель на торговых переговорах	Карла Хиллс	1989–1993
Советник по национальной безопасности	Брент Скоукрофт	1989–1993

Буш был инаугурирован 20 января 1989 года, сменив Рональда Рейгана. Он получил кабинет в период больших изменений в мире; падения Берлинской стены, развала СССР, который пришёлся на начало его президентства. Он отдал приказ о военной операции в Панаме и Персидском заливе, и имел очень высокий рейтинг доверия среди населения в 89 %.

В своей инаугурационной речи Буш сказал:

Я стою перед вами и полагаю, что президентство имеет большие перспективы. Мы живем в мирное, благополучное время, но мы можем сделать его еще лучше. Когда подует новый ветер, и мир, обновленный свободой, покажется родившимся заново, в сердцах людей дни диктаторов закончатся. Тоталитарная эра проходит, старые идеи сдуваются как листья со старых безжизненных деревьев. Дует новый бриз, и нация, обновленная свободой, готова к действиям. Есть новая земля, которую следует вспахать, и новые действия, которые следует предпринять.

Однако экономическая рецессия и повышение налогов, которое в ходе предвыборной кампании он обязался ни в коем случае не применять, а также заметно увеличившаяся безработица (7,5 % трудоспособного населения в 1992 году вызвали резкий спад в его рейтинге, и Буш проиграл на выборах 1992 года.

Экономика

В начале своего срока Буш столкнулся с проблемой дефицита бюджета, оставшимся после Рейгана. Дефицит в размере 220 миллиардов долларов в 1990 году вырос в три раза с 1980 года. Буш посвятил себя сдерживанию дефицита, полагая, что без этого Америка не может быть мировым лидером. Он стал убеждать Конгресс, контролируемый демократами, действовать в соответствии с бюджетом и сократить государственные расходы. Однако демократы полагали, что единственный путь — это увеличить налоги. Буш столкнулся с проблемами в попытках найти консенсус.

Легализация абортов

Весьма чувствительным ударом по республиканцам при Буше стало решение Верховного суда США, который 5 голосами против 4-х в 1992 году признал право женщин на аборт. При этом среди поддержавших данное решение были двое судей, который заняли этот пост по рекомендации противника абортов Р. Рейгана.

Прочее

В 1982, 1984 и 1985 годах представлял США на похоронах советских лидеров: Брежнева, Андропова, Черненко. В августе 1991 года нанёс визит в СССР, в своих выступлениях в Киеве поддерживал президента СССР Михаила Горбачёва. В феврале 1992 года Буш с Борисом Ельциным подписали документ об окончании холодной войны.

Состояние здоровья

27 декабря 2012 года Буш попал в реанимацию (обострение хронического бронхита с высокой температурой на фоне болезни Паркинсона). Ранее 23 ноября 2012 года он попал в больницу с бронхитом.

Тем не менее Джордж Буш — старший отметил свой 90-летний юбилей прыжком с парашютом. Экс-президент США и отец экс-президента США Джорджа Буша — младшего таким образом отмечает свой День рождения каждые 5 лет начиная с 75-летия. Экс-президент страдает болезнью Паркинсона и вынужден передвигаться в инвалидном кресле. В этот раз из соображений безопасности Буш-старший совершил прыжок в тандеме с опытным армейским парашютистом сержантом Майком Эллиоттом.

Киновоплощения

• Джон Рорк
  • Голый пистолет 2 1/2: Запах страха / The Naked Gun 2½: The Smell of Fear (1991; США) режиссёр Дэвид Цукер.
  • Молчание ветчины (1994).
  • Мужество в бою (1996).
• На Дерибасовской хорошая погода, или на Брайтон-Бич опять идут дожди (1992) — Владимир Седов.

См. также

• Джордж Уокер Буш
• Буш, Самюель Прескотт
• Буш, Прескотт
• USS George H.W. Bush (CVN-77)

Ссылки

• [george-bush-gulf-war.blogspot.com Фотографии Джорджа Буша времён войны в Заливе]

Отрывок, характеризующий Буш, Джордж Герберт Уокер

– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».
В деревне Гостиерадеке были хотя и спутанные, но в большем порядке русские войска, шедшие прочь с поля сражения. Сюда уже не доставали французские ядра, и звуки стрельбы казались далекими. Здесь все уже ясно видели и говорили, что сражение проиграно. К кому ни обращался Ростов, никто не мог сказать ему, ни где был государь, ни где был Кутузов. Одни говорили, что слух о ране государя справедлив, другие говорили, что нет, и объясняли этот ложный распространившийся слух тем, что, действительно, в карете государя проскакал назад с поля сражения бледный и испуганный обер гофмаршал граф Толстой, выехавший с другими в свите императора на поле сражения. Один офицер сказал Ростову, что за деревней, налево, он видел кого то из высшего начальства, и Ростов поехал туда, уже не надеясь найти кого нибудь, но для того только, чтобы перед самим собою очистить свою совесть. Проехав версты три и миновав последние русские войска, около огорода, окопанного канавой, Ростов увидал двух стоявших против канавы всадников. Один, с белым султаном на шляпе, показался почему то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей лошади (лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода. Только земля осыпалась с насыпи от задних копыт лошади. Круто повернув лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же. Всадник, которого фигура показалась знакома Ростову и почему то невольно приковала к себе его внимание, сделал отрицательный жест головой и рукой, и по этому жесту Ростов мгновенно узнал своего оплакиваемого, обожаемого государя.
«Но это не мог быть он, один посреди этого пустого поля», подумал Ростов. В это время Александр повернул голову, и Ростов увидал так живо врезавшиеся в его памяти любимые черты. Государь был бледен, щеки его впали и глаза ввалились; но тем больше прелести, кротости было в его чертах. Ростов был счастлив, убедившись в том, что слух о ране государя был несправедлив. Он был счастлив, что видел его. Он знал, что мог, даже должен был прямо обратиться к нему и передать то, что приказано было ему передать от Долгорукова.
Но как влюбленный юноша дрожит и млеет, не смея сказать того, о чем он мечтает ночи, и испуганно оглядывается, ища помощи или возможности отсрочки и бегства, когда наступила желанная минута, и он стоит наедине с ней, так и Ростов теперь, достигнув того, чего он желал больше всего на свете, не знал, как подступить к государю, и ему представлялись тысячи соображений, почему это было неудобно, неприлично и невозможно.
«Как! Я как будто рад случаю воспользоваться тем, что он один и в унынии. Ему неприятно и тяжело может показаться неизвестное лицо в эту минуту печали; потом, что я могу сказать ему теперь, когда при одном взгляде на него у меня замирает сердце и пересыхает во рту?» Ни одна из тех бесчисленных речей, которые он, обращая к государю, слагал в своем воображении, не приходила ему теперь в голову. Те речи большею частию держались совсем при других условиях, те говорились большею частию в минуту побед и торжеств и преимущественно на смертном одре от полученных ран, в то время как государь благодарил его за геройские поступки, и он, умирая, высказывал ему подтвержденную на деле любовь свою.
«Потом, что же я буду спрашивать государя об его приказаниях на правый фланг, когда уже теперь 4 й час вечера, и сражение проиграно? Нет, решительно я не должен подъезжать к нему. Не должен нарушать его задумчивость. Лучше умереть тысячу раз, чем получить от него дурной взгляд, дурное мнение», решил Ростов и с грустью и с отчаянием в сердце поехал прочь, беспрестанно оглядываясь на всё еще стоявшего в том же положении нерешительности государя.
В то время как Ростов делал эти соображения и печально отъезжал от государя, капитан фон Толь случайно наехал на то же место и, увидав государя, прямо подъехал к нему, предложил ему свои услуги и помог перейти пешком через канаву. Государь, желая отдохнуть и чувствуя себя нездоровым, сел под яблочное дерево, и Толь остановился подле него. Ростов издалека с завистью и раскаянием видел, как фон Толь что то долго и с жаром говорил государю, как государь, видимо, заплакав, закрыл глаза рукой и пожал руку Толю.
«И это я мог бы быть на его месте?» подумал про себя Ростов и, едва удерживая слезы сожаления об участи государя, в совершенном отчаянии поехал дальше, не зная, куда и зачем он теперь едет.
Его отчаяние было тем сильнее, что он чувствовал, что его собственная слабость была причиной его горя.
Он мог бы… не только мог бы, но он должен был подъехать к государю. И это был единственный случай показать государю свою преданность. И он не воспользовался им… «Что я наделал?» подумал он. И он повернул лошадь и поскакал назад к тому месту, где видел императора; но никого уже не было за канавой. Только ехали повозки и экипажи. От одного фурмана Ростов узнал, что Кутузовский штаб находится неподалеку в деревне, куда шли обозы. Ростов поехал за ними.
Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6 м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко. Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой, они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого то сзади их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась, сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб, наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины, сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, – сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади всё еще слышались крики: «Пошел на лед, что стал, пошел! пошел!» И крики ужаса послышались в толпе. Солдаты, окружавшие орудие, махали на лошадей и били их, чтобы они сворачивали и подвигались. Лошади тронулись с берега. Лед, державший пеших, рухнулся огромным куском, и человек сорок, бывших на льду, бросились кто вперед, кто назад, потопляя один другого.
Ядра всё так же равномерно свистели и шлепались на лед, в воду и чаще всего в толпу, покрывавшую плотину, пруды и берег.


На Праценской горе, на том самом месте, где он упал с древком знамени в руках, лежал князь Андрей Болконский, истекая кровью, и, сам не зная того, стонал тихим, жалостным и детским стоном.
К вечеру он перестал стонать и совершенно затих. Он не знал, как долго продолжалось его забытье. Вдруг он опять чувствовал себя живым и страдающим от жгучей и разрывающей что то боли в голове.
«Где оно, это высокое небо, которое я не знал до сих пор и увидал нынче?» было первою его мыслью. «И страдания этого я не знал также, – подумал он. – Да, я ничего, ничего не знал до сих пор. Но где я?»
Он стал прислушиваться и услыхал звуки приближающегося топота лошадей и звуки голосов, говоривших по французски. Он раскрыл глаза. Над ним было опять всё то же высокое небо с еще выше поднявшимися плывущими облаками, сквозь которые виднелась синеющая бесконечность. Он не поворачивал головы и не видал тех, которые, судя по звуку копыт и голосов, подъехали к нему и остановились.
Подъехавшие верховые были Наполеон, сопутствуемый двумя адъютантами. Бонапарте, объезжая поле сражения, отдавал последние приказания об усилении батарей стреляющих по плотине Аугеста и рассматривал убитых и раненых, оставшихся на поле сражения.
– De beaux hommes! [Красавцы!] – сказал Наполеон, глядя на убитого русского гренадера, который с уткнутым в землю лицом и почернелым затылком лежал на животе, откинув далеко одну уже закоченевшую руку.
– Les munitions des pieces de position sont epuisees, sire! [Батарейных зарядов больше нет, ваше величество!] – сказал в это время адъютант, приехавший с батарей, стрелявших по Аугесту.
– Faites avancer celles de la reserve, [Велите привезти из резервов,] – сказал Наполеон, и, отъехав несколько шагов, он остановился над князем Андреем, лежавшим навзничь с брошенным подле него древком знамени (знамя уже, как трофей, было взято французами).
– Voila une belle mort, [Вот прекрасная смерть,] – сказал Наполеон, глядя на Болконского.
Князь Андрей понял, что это было сказано о нем, и что говорит это Наполеон. Он слышал, как называли sire того, кто сказал эти слова. Но он слышал эти слова, как бы он слышал жужжание мухи. Он не только не интересовался ими, но он и не заметил, а тотчас же забыл их. Ему жгло голову; он чувствовал, что он исходит кровью, и он видел над собою далекое, высокое и вечное небо. Он знал, что это был Наполеон – его герой, но в эту минуту Наполеон казался ему столь маленьким, ничтожным человеком в сравнении с тем, что происходило теперь между его душой и этим высоким, бесконечным небом с бегущими по нем облаками. Ему было совершенно всё равно в эту минуту, кто бы ни стоял над ним, что бы ни говорил об нем; он рад был только тому, что остановились над ним люди, и желал только, чтоб эти люди помогли ему и возвратили бы его к жизни, которая казалась ему столь прекрасною, потому что он так иначе понимал ее теперь. Он собрал все свои силы, чтобы пошевелиться и произвести какой нибудь звук. Он слабо пошевелил ногою и произвел самого его разжалобивший, слабый, болезненный стон.
– А! он жив, – сказал Наполеон. – Поднять этого молодого человека, ce jeune homme, и свезти на перевязочный пункт!
Сказав это, Наполеон поехал дальше навстречу к маршалу Лану, который, сняв шляпу, улыбаясь и поздравляя с победой, подъезжал к императору.
Князь Андрей не помнил ничего дальше: он потерял сознание от страшной боли, которую причинили ему укладывание на носилки, толчки во время движения и сондирование раны на перевязочном пункте. Он очнулся уже только в конце дня, когда его, соединив с другими русскими ранеными и пленными офицерами, понесли в госпиталь. На этом передвижении он чувствовал себя несколько свежее и мог оглядываться и даже говорить.
Первые слова, которые он услыхал, когда очнулся, – были слова французского конвойного офицера, который поспешно говорил:
– Надо здесь остановиться: император сейчас проедет; ему доставит удовольствие видеть этих пленных господ.
– Нынче так много пленных, чуть не вся русская армия, что ему, вероятно, это наскучило, – сказал другой офицер.
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.
Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.