Стивенс, Джордж

Джордж Стивенс
George Stevens
Имя при рождении:	Джордж Купер Стивенс
Дата рождения:	18 декабря 1904(1904-12-18)
Место рождения:	Окленд, Калифорния
Дата смерти:	8 марта 1975(1975-03-08) (70 лет)
Место смерти:	Ланкастер, Калифорния
Гражданство:	США США
Профессия:	кинорежиссёр, кинопродюсер, сценарист
Карьера:	1930—1970

Джордж Стивенс (англ. George Stevens; 18 декабря 1904 — 8 марта 1975) — американский кинорежиссёр, кинопродюсер, сценарист и кинооператор. С 1941 по 1943 год президент Гильдии режиссёров Америки.

Биография

Начинал как оператор, работая над короткометражными комедиями с участием Лорела и Харди. Первым его полнометражным фильмом была серийная комедия «Коэны и Келли в беде» (1933). Настоящим режиссёрским прорывом стал для него фильм «Элис Адамс» (1935) с Кэтрин Хепбёрн. В конце 1930-х поставил несколько фильмов с Джинджер Роджерс и Фредом Астером, в 1940 — «Ночное дежурство» (1940) с Кэрол Ломбард.

Во время Второй мировой войны служил в Войсках связи, в 1943—1946 возглавлял киноподразделение. Снимал кинохронику: операцию «Нептун», освобождение Парижа, встречу на Эльбе, освобождение заключённых из лагерей Дубен и Дахау. Стивенс помогал в подготовке лагерной хроники для показа на Нюрнбергском процессе. В 2008 году кинохроника Стивенса была включена в Национальный реестр фильмов.

Военный опыт Стивенса сказался на его работах — они стали более драматичными. «Я помню маму» (1948) — последний фильм, содержащий комические сцены. Стивенс наиболее известен по фильмам «Место под солнцем», «Шейн», «Дневник Анны Франк», «Гигант», «Величайшая из когда-либо рассказанных историй». Последней его работой стал фильм «Единственная забава в городке» (1970) с Уорреном Битти и Элизабет Тэйлор. В том же году он возглавил жюри 20-го Берлинского кинофестиваля.

Фильмография

• 1935 — Элис Адамс / Alice Adams
• 1935 — Энни Окли / Annie Oakley
• 1936 — Время свинга / Swing Time
• 1937 — Девичьи страдания / A Damsel in Distress
• 1938 — Оживлённая леди / Vivacious Lady
• 1939 — Ганга Дин / Gunga Din
• 1940 — Ночное дежурство / A Vigil in the Night
• 1941 — Разговор города / The Talk of the Town
• 1941 — Грошовая серенада / Penny Serenade
• 1942 — Женщина года / Woman of the Year
• 1943 — Чем больше, тем веселее / The More the Merrier
• 1948 — Я помню маму / I Remember Mama
• 1951 — Место под солнцем / A Place in the Sun
• 1953 — Шейн / Shane
• 1956 — Гигант / Giant
• 1959 — Дневник Анны Франк / The Diary of Anne Frank
• 1965 — Величайшая из когда-либо рассказанных историй / The Greatest Story Ever Told (совместно с Д. Лином и Ж. Негулеско)
• 1970 — Единственная забава в городке / The Only Game in Town

Литература

• Cronin, Paul: George Stevens: Interviews. Jackson, MI, University Press of Mississippi, 2004. ISBN 1-57806-639-5
• Moss, Marilyn Ann: Giant: George Stevens, a Life on Film. Madison, WI, University of Wisconsin Press, 2004. ISBN 0-299-20430-8
• Petri, Bruce: A Theory of American Film: The Films and Techniques of George Stevens. New York, Taylor & Francis, 1987. ISBN 0-8240-0070-6
• Richie, Donald: George Stevens: An American Romantic. New York, Taylor & Francis, 1984 (reprint of 1970 original). ISBN 0-8240-5773-2

Ссылки

• [www.moviemoviesite.com/People/S/stevens_george/home.htm Джордж Стивенс на сайте Movie Movie]

Отрывок, характеризующий Стивенс, Джордж

– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».