Джосер

Фараон Древнего Египта
Хасехемуи Сехемхет Джосер III династия Древнее царство
Статуя Джосера в Каирском музее
Хронология	2665 — 2645 гг. до н. э. (20 лет) — по Ю. фон Бекерату 2720 — 2700 гг. до н. э. (20 лет) — по Schneider
Джосер на Викискладе

Джосер
III
Древнее царство
Абидосский список	Джосер-Са
Саккарский список	Джосер
древнегреческое имя (по Манефону)	Necherophes

Джо́сер («Священный», Разделяющий) Нечерихет (Нехерофес у Манефона; правил ок. 2635—2611 до н. э.) — первый фараон III династии и эпохи Древнего царства в Египте; считается хозяином первой пирамиды, построенной его визирем (чати) — зодчим, жрецом, казначеем, врачевателем и мудрецом Имхотепом.

Джосер — сын последнего фараона II династии Хасехемуи и царицы Нимаатхеп. При Джосере завершилось объединение Верхнего и Нижнего Египта в могучую деспотию. Столицей государства окончательно стал Мемфис («Белые стены»).

Имя

Имя Джосер (правильнее Даса) в переводе с египетского значит «Священный». К сожалению, даже это имя является более поздней версией, которая не употреблялась долгое время после его смерти и впервые встречается лишь в период XII династии (Среднее царство). В современных ему надписях Джосер известен под «хоровым» именем (одно из пяти официальных имен фараона) — Хор-Нечерихет. Именно это имя было начертано на монументах, построенных во время царствования Джосера.

Имя Нечерихет состоит из двух слов: «Нечери» — Божественный и «Хет» (божественная группа) — Корпорация, Соединение, Коллегия. Высший пункт в царских регалиях и именах Хора царей III династии составляют миниатюрные богословские трактаты о боге Хоре, царе и их отношению друг к другу и к более широкому пантеону. В этом положении являются «эхом» теологического комплекса Текстов Пирамид, некоторые из которых датированы ранним династическим периодом. Из греческих источников известен как Тосорфрос (у Манефона, который упоминает также Нехерофеса, также идентичного Джосеру) или Сесорфос (у Евсевия Кесарийского).

Место в цепочке царствований

Масса археологических доказательств показывают Нечерихета как преемника Хасехемуи и первого царя III династии. Английский египтолог Тоби Уилкинсон привлёк внимание специалистов к печатям царицы Нимаатхип (Нимаатхап, Нихепмаат), вероятно, указывающим на Нечерихета, как на сына Хасехемуи. Печати, найденные у входа в гробницу Хасехемуи в Абидосе, а в дальнейшем и примеры из Шунет эз-Зезиб, действительно представили Нечерихета как сына и наследника, руководившего захоронением своего предшественника. Более того, архитектурные и символические параллели между погребениями Хасехемуи (Шунет эз-Зезиб) и оградой ступенчатой пирамиды Нечерихета, говорят в пользу непосредственной близости двух правлений.

Два ярлыка из мастабы К1 ссылаются на «виноградники из дома Мемфиса» за исключением сереха Хасехемуи в одном случае, в другом Нечерихета. Правдоподобный вывод: после смерти Хасехемуи оригинальный цилиндр-печать была повторно использована от имени нового царя. Археологические свидетельства поддерживаются, по крайней мере, одним историческим источником — Саккарским списком царей, именуемый Джосера (Нечерихет), как непосредственного преемника Беби (неправильное имя Хасехемуи).

Хотя позднейшие Абидосский и Туринский списки фараонов записывают в начало III династии, перед Джосером/Нечерихетом, Небка (Санахта), это противоречит приведённым археологическим доказательствам. Санахт, видимо, правил позже Джосера.

Царица Хетефернебти идентифицирована как супруга Джосера, известная из стелы у его ступенчатой пирамиды и фрагмента рельефа сооружения в Гермополе. Единственный известный нам по имени их ребёнок — принцесса Иниткас. Джосеру наследовал фараон Сехемхет, но степень их родства установить не удалось.

Длительность правления

По данным Манефона, Джосер правил в Египте на протяжении 29 лет, тогда как Туринский папирус приводит лишь 19 лет царствования. Судя по большому количеству архитектурных проектов, которые фараон успел закончить, египтологи склоняются к большей оценки длительности его правления. К тому же, в правление Джосера дважды осуществлялся подсчёт рогатого скота (список № V Палермского камня и список № V Каирского фрагмента № 1), а именно в начале и конце его царствования (1-5 и 19-28 гг., соответственно). Восстанавливая царские списки Палермского камня, Тоби Уилкинсон поэтому пришёл к выводу, что в них Джосеру было отведено «28 полных или неполных лет».

Политика

Джосер подчинил власти Египта Синайский полуостров, богатый месторождениями бирюзы и меди. О победе Джосера над кочевниками Синайского полуострова и закреплении египетского господства над расположенными здесь рудниками бирюзы и меди повествуют барельефы в районе Вади-Магхара.

Судя по надписи, «некая» богиня желает царю Нечерихету: «Благополучия, Продолжительности жизни и Счастья данные царю на веки»,

«Управляющий пустынной (землей) Анхенитии», «Главнокомандующий» также надпись о:

«Царское поручение (о получении меди) из его горы (данное) царскому плотнику Мериибу».

Из более поздней, но всё же, вероятно, достоверной надписи на «стеле голода» — каменной плите с острова Сехель, близ Сиены (современный Асуан) нам известно, что во времена Джосера случился голод, вызванный семилетней засухой. Джосер подарил остров Филы жрецам богини Исиды, а Элефантину — жрецам бога Хнума, который, как утверждается в надписи, и избавил страну от засухи.

На юге Джосер подчинил часть Северной Нубии (Уауат), дойдя вплоть до Такампсо (ок. 125 км южнее первого порога Нила). Для защиты южных областей Египта в районе первого нильского порога была создана линия укреплений длиной 12 км, которая в дальнейшем стала официальной южной границей Египта.

В результате завоевательных походов страна получила большое количество рабочей силы, которую использовали на постройке, в том числе и самого замечательного творения Джосера — ступенчатой пирамиды и комплекса заупокойного храма при ней.

Джон Уилсон в сборнике симпозиума Института востоковедения Университета Чикаго «Град непобедимый» утверждал:

«Мы обязаны Джосеру не только началом монументальной каменной архитектуры в Египте, но и созданием нового чудовища — бюрократии».

Семья

Отец	Хасехемуи, последний царь II династии
Мать	Нимаатхеп (Энмаатхап), «Великая скипетром; Мать царя; Жена царя», обожествлена после смерти
Супруга(?)	Хотепхернебти; Дочь царя; Видящая Гора»
Дети	Иниткас, «Дочь царя»

Гробницы

Со времени правления Джосера ведёт свою историю строительство египетских пирамид. Его ступенчатая пирамида (125 × 115 м и высотой приблизительно 61 м) в Саккаре была первой в Древнем Египте. До настоящего времени пирамида Джосера сохранилась в хорошем состоянии, хотя её размеры несколько уменьшились и составляют 121 × 109 м, а высота 59 м. Пирамида Джосера считается первым в мире каменным архитектурным сооружением. Стили и формы, найденные в процессе строительства этой пирамиды, стали образцом для подражания и дальнейшего развития каменного строительства не только в Древнем Египте, но и в других цивилизованных регионах древнего мира.

Под самой пирамидой был прорублен внушительный лабиринт коридоров и камер из четырёх галерей, причём закончены были лишь работы над одной из них, а именно восточной, выложенной голубой плиткой. По центру этого подземного комплекса располагается погребальная камера, к которой ведёт шахта глубиной 28 м. Сокрытие входа в шахту обезопасила скрывавшая его каменная плита весом в 3,5 тонны. 11 шахт гробницы в восточной части пирамиды достигали глубины 30-32 метров, где под прямым углом отклонялись в западном направлении. Шахты с 1-й по 5-ю предназначались для погребения родственников фараона, с 6-й по 11-ю — для символического захоронения различных обожествленных образов царских предков из I и II династий Раннего царства. Всего в этих галереях было обнаружено более 40 000 сосудов, чаш и ваз из различных полудрагоценных камней, а вырезанные на них надписи включали такие имена, как Ден, Семерхет, Нинечер и Сехемиб. Возможно, Джосер восстановил изначальные усыпальницы предыдущих царей, а ценные вещи перепрятал в своём погребальном комплексе, дабы спасти от грабителей.

Архитектором пирамиды Джосера, согласно древнеегипетской традиции, считается высший сановник (чати) Джосера Имхотеп. Имхотеп в древнеегипетской традиции слыл мудрым человеком, одарённым многими талантами — учителя, врача, астронома и жреца. Его высокое положение при дворе царя описано на основании статуи Джосера, где после титулов фараона следуют титулы Имхотепа: «хранитель сокровищницы царя Нижнего Египта, первый после царя в Верхнем Египте, распорядитель великого дворца, главный жрец Гелиополя, Имхотеп, строитель, архитектор, ваятель каменных ваз».

Позже Имхотеп был обожествлён, и в Поздний и классический период Имхотепа почитали как бога архитектуры и медицины, а греки ассоциировали его со своим богом медицины Асклепием. Паломники посещали Саккара, где, вероятно, должен был быть похоронен Имхотеп, гробница которого так и не обнаружена. В Саккара сохранились захоронения мумий ибисов — птицы, которая ассоциировалась как с Имхотепом, так и с Тотом, богом мудрости, письма и науки. Мумии ибисов тысячами хоронили в некрополе для животных на северо-востоке от комплекса ступенчатой пирамиды.

Первоначально Имхотеп планировал создать обычную каменную мастабу (прямоугольную гробницу; в переводе с арабского — «скамья»). Лишь в процессе строительства по мере надстройки над базовой мастабой пяти меньших она превратилась в первую ступенчатую пирамиду, причём некоторое время, видимо, была четырёхступечатой. Строительство проходило в шесть этапов, по количеству ступеней.

Впрочем, пирамида сама по себе была лишь центром огромного ансамбля каменных зданий. В более ранние времена гробницу фараона обычно окружала просто стена. Имхотеп пошёл дальше своих предшественников, не только обнеся пирамиду гигантской стеной протяженностью в 1650 м и высотой 10,5 м. (с 15 воротами), но и расположив внутри ограды на площади, равной примерно 15 гектарам, комплекс каменных сооружений. Некоторые из них, очевидно, имели отношение к «Празденству Сед» (хеб-сед) — ритуалу, восходящему к древнейшим временам, и призванному подтвердить силу фараона.

Пирамида Джосера предназначалась для всей семьи усопшего, как и ранние мастабы. В более поздних пирамидах хоронили только одного царя. В пирамиде Джосера же для членов семьи было приготовлено 11 погребальных камер в тоннелях пирамиды. Там были похоронены все его жены и дети, в том числе была найдена мумия ребёнка приблизительно восьми лет. Тело самого Джосера не было найдено (вероятно, от него сохранилась лишь мумифицированная пятка). Пирамида была ограблена в древности, причем имеется несколько разных лазов, пробитых грабителями.

Кроме пирамиды в Саккара, Джосер велел ещё выстроить символическую гробницу в Бет-Халлафе, к северу от некрополя в Абидосе. Длина этой кирпичной мастабы составляла 100 м, а высота — 10 м. Длинная лестница вела в подвальное помещение, разделённое перегородками на 18 помещений, среди которых находилась и погребальная камера, выполненная из известняка.

См. также

• Имхотеп
• Список фараонов
• Список египетских пирамид

Литература

• История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 2. Передняя Азия. Египет / Под редакцией Г. М. Бонгард-Левина. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1988. — 623 с. — 25 000 экз.
• Авдиев В. И. [annals.xlegio.ru/egipet/avdiev/avdiev.htm Военная история древнего Египта]. — М.: Издательство «Советская наука», 1948. — Т. 1. Возникновение и развитие завоевательной политики до эпохи крупных войн XVI—XV вв. до х. э. — 240 с.
• Берлев О. Д. Два периода Сотиса между Годом 18 царя Сену, или Тосортроса, и Годом 2 фараона Антонина Пия // Древний Египет: язык — культура — сознание. М., 1999.
• [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/1.htm Древний Восток и античность]. // [replay.waybackmachine.org/20080511203747/www.genealogia.ru/projects/lib/catalog/rulers/0.htm Правители Мира. Хронологическо-генеалогические таблицы по всемирной истории в 4 тт.] / Автор-составитель В. В. Эрлихман. — Т. 1.
• [www.egyptology.ru/annotations/Dodson.pdf Dodson A., Hilton D. The Complete Royal Families of Ancient Egypt.]
• SWELIM, Nabil, The Dry Moat of the Netjerykhet Complex, in: Pyramid Studies. Essays Edwards, 12-22. (plans, pl.).
• Firth, Cecil Mallaby: The Step Pyramid / by Cecil M. Firth and J. E. Quibell. With plans by J.-P. Lauer. — Le Caire : Impr. de l’IFAO, 1935. — Vol. 1-2 ; 4º. — (Excavations at Saqqara)
• Quibell, James Edward: Stone vessels from the Step Pyramid. — In: ASAE 34 (1934) 70-75, 4 Taf.; 35 (1935) 76-80, 2 Taf.
• Quibell, James Edward: Excavations at Saqqara (1911-12) : the tomb of Hesy. — Le Caire : Impr. de l’IFAO, 1913. — 40 S. : 32 Taf., 18 Abb. ; 4º. — (Excavations at Saqqara)

Ссылки

• Веб-страница о фараоне Джосере (с указанием его титулатуры) англоязычного сайта, посвящённого древней истории Египта и её материальным памятникам. [www.charlesmiller.co.uk/fla/pharaohs/ph0020.htm (1)]

III династия
Предшественник: Хасехемуи	фараон Египта ок. 2690 — 2670 до н. э.	Преемник: Сехемхет

Отрывок, характеризующий Джосер

– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.