Джохор-Бару
Город
Показать/скрыть карты
|
Джохо́р-Ба́ру (малайск. Johor Bahru/جوهر بهرو) — город в Малайзии, столица султаната Джохор на юге Малайского полуострова. Это второй по населению город страны после столицы Куала-Лумпура, с населением в полмиллиона в самом городе и около полутора миллионов в агломерации. Город имеет важное значение для страны как промышленный, торговый, культурный и туристский центр. В Джохор приезжает 60 % иностранных туристов Малайзии, которые проходят через мосты в соседний Сингапур. Джохор-Бару при этом является одним из самых крупных промышленных городов страны.
География
Джохор-Бару — самый южный город в континентальной Азии. Джохор-Бару отделён от Сингапура Джохорским проливом, через который проложены мост и дамба.
История
Джохор-Бару был основан в 1855 году Теменггунгом Даенг Ибрагимом, отцом султана Абу Бакара, одного из самых знаменитых малайских султанов. Город назывался Танджунг-Путери, образовался на месте небольшой малайской рыбацкой деревни. Султан Абу Бакар сменил имя города на Джохор-Бару и провозгласил его столицей своего султаната в 1866 году, оставив свою столицу в Телук-Беланга на территории Сингапура.
Султан Абу Бакар добился успеха в отношениях с британцами и китайцами, поощряя вложения в сельское хозяйство, что привело к процветанию султаната.
Население
Население города состоит из 45 % малайцев, 41,5 % китайцев, 7,1 % индийцев и 6,4 % других народов.[1]
Китайцы представлены несколькими этническими группами, так же как и в Сингапуре.
Интересные факты
Джохор-Бару является родиной одного из самых известных в мире малайзийских коллективов — рок-группы Search.
Напишите отзыв о статье "Джохор-Бару"
Примечания
- ↑ [web.archive.org/web/20050719104647/www.deh.gov.au/esd/la21/guide/pubs/johorbahru.pdf Ecologically Sustainable Development home page]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Джохор-Бару
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
