Джульфа (Азербайджан)
Город
Джульфа
Culfa
|
Джульфа́ (азерб. Culfa, арм. Ջուղա, перс. جلفا) — город в Азербайджане, в Нахичеванской Автономной Республике, административный центр Джульфинского района[1]. В прошлом армянский поселок, крупный торговый центр[2][3].
Железнодорожный узел Джульфа (линия Аляты — Гюмри, ветвь на Тебриз) Азербайджанской железной дороги. Расположен на реке Араксе.[1]
Содержание
История
Джуга в Средние века
Джуга (старое название Джульфы) был основан по преданию легендарным армянским царем Тиграном Ервандяном[4]. Впервые упоминается у армянского историка V в. Мовсеса Хоренаци под именем, передаваемым в русской транскрипции как «Джула». Согласно Мовсесу, Тигран Ервандян поселил в ней пленных мидийцев:
(Отводит им) также три авана (волости) — Храм, Джулу и Хошакуник — по другую сторону реки (Аракса), всю равнину от Ажданакана до той же крепости Нахчавана.[5]. |
Между X и XII веками он стал крупным городом, центром армянской торговли (прежде всего шелком), сохранявшим своё преимущественно армянское население[1][6]. Джуга приобрела такую известность, так как его именем стали назвать весь уезд, ранее носивший название Ернджак[7] (входил в наханг Сюник Великой Армении[8]). Известен указ сюникского царя Васака (1019 г.), по которому уезд Джуга возвращался Сюникской епископской епархии. В 1325г. Джуга как очаг армянской письменности упоминается в памятной записи "Обедни" писца Хачатура: "... завершено святое писание в Джуге... ". В 1407г. Джуга упоминается в связи с эпидемией, в 1456г. переписчик и иллюстратор Мариам создает в Джуге рукопись под названием "Книга проповедей Григора Татеваци". В другой рукописи 1487г. упоминается Минас из Джуги ("Он привел в порядок мое писание..."). Около 1400 г. Джуга упоминается как сельское поселение в связи с пленением в Арке возвращающегося из Иерусалима на родину дьякона Карапета Джугаеци. Вслед затем начался стремительный взлет Джуги. В декабре 1581г. город посетил английский купец Джон Ньюбери, оставивший его описание. В его время город имел 3 тысячи домов, 7 церквей, два моста: один деревянный, другой каменный, но разрушенный[7]. Город состоял из 10 кварталов, насчитывая 15-20 тысяч жителей, а по другим оценкам до 40 тысяч. Из церквей и монастырей Джуги в источниках упоминаются пустынь Св. Ованнеса, церковь Катан, церкви Св. Богородицы и Св. Всеспасителя, Св. Геворга и др[6][7][9][10].
Население города было в основном армянским. Джон Картрайт, английский путешественник упоминает среди жителей и грузин, но никаких других упоминаний о значительном грузинском или мусульманском населении города нет, так же как и надписей на грузинском, арабском или персидском. Все известные религиозные сооружения относились к Армянской апостольской церкви[11].
Разорение Джуги
Побывавший в 1602 году в этих местах с австрийским посольством Георг Тектандер говоря о населении города отмечал
Прибывши в Армению..В городе Джульфа (Sulpha), сильной крепости, населенной исключительно одними христианами, Армянами, Шаха приняли необыкновенно великолепным образом[12] |
В 1604 году, в ходе войн между Персидской и Османскими империями, шах Персии, Аббас I Великий, чтобы удержать под своей властью Закавказье применил в Армении тактику выжженной земли, в ходе которой он изгнал все население Восточной Армении, как христианское, так и мусульманское[13][14]. Армянский историк Аракел Даврижеци подробно описывает последние дни Джуги. В 1603 г. шах, шедший с войском на Нахичеван, был торжественно встречен жителями Джуги во главе с городским головой ходжей Хачиком.
Грабеж и насилие продолжались на переправе через Аракс, где персидские всадники безнаказанно похищали приглянувшиеся им вещи джугинцев, а также девушек и юношей. Множество жителей утонуло, так что «на обоих берегах реки валялись тела и трупы утонувших людей». В это же время по личному приказу шаха солдаты подожгли оставленный город, который сгорел дотла[13].
Население было насильственно переселено в Исфахан[15], где образовало армянский пригород, существующий до сих пор - Новая Джульфа[6][10].
Аббас был настолько непреклонен в своей решимости оставить Джульфу безлюдной, что на следующий год послал армию, чтобы изгнать около тысячи вернувшихся жителей города, и в 1616/17 годах вновь изгнал около тысячи семей из разрушенного города и окрестностей[11].
Джульфа в Новое время
<center>Армяне | <center>% | <center>Азербайджанцы | <center>% | <center>Русские | <center>% | <center>Всего | |
---|---|---|---|---|---|---|---|
1897 | <center>751 | <center>98 | <center> | <center> | <center> | <center> | <center>763 |
1926 | <center>293 | <center>43,9 | <center>243 | <center>36,4 | <center>87 | <center>13 | <center>667[16] |
1939 | <center>866 | <center>34,2 | <center>1 358 | <center>53,7 | <center>225 | <center>8,9 | <center>2.530[17] |
1959 | <center>656 | <center>16,3 | <center>2 797 | <center>69,6 | <center>460 | <center>11,5 | <center>4.017[18] |
1970 | <center>581 | <center>10,7 | <center>4 321 | <center>79,6 | <center>452 | <center>8,3 | <center>5.431[19] |
1979 | <center>193 | <center>2,8 | <center>5 904 | <center>85,3 | <center>763 | <center>11,0 | <center>6 919[20] |
После выселения армян, Джульфа деградировала; в 1812 году там насчитывалось 45 семей, все армянские (т.е. около 250 человек); к 1819 г. число жителей вообще сократилось до 7 семей[21]. В начале XIX в. поселение было перенесено с древних развалин на новое место, в 3 км. к востоку от исторического армянского города. Русский путешественник начала 20 века Гурьев во время путешествия в Тавриз упоминает и Джульфу
я поехал в находящуюся в нескольких верстах в сторону нашей Закавказской железной дороги армянскую Джульфу, чтобы посмотреть её, а также древнее армянское кладбище и остатки моста, построенного, по преданию, Александром Македонским при переходе реки Аракс.[22] |
По Туркманчайскому мирному договору 1828 года, проведшему по Араксу русско-персидскую границу, южная часть Джульфы осталась за Персией, северная же стала отошла к России. Она была в составе Армянской области, затем (c 1847 г.) Эриваньской губернии.
При русском владычестве Джульфа превратилась в пограничный таможенный пункт, а её население стало увеличиваться, особенно с постройкой железной дороги (1908). В 1891 г. годы там было 649 жителей, к 1897 г. 763 (751 из армяне)[23], к 1906 г. 1080, в 1914 г. уже 2710[7].
Джульфа в Новейшее время
После 1917 года Джульфа, как и весь район Нахичевани-Зангезура, являлась предметом спора между Арменией и Азербайджаном. По Карсскому договору 1921 г. она вошла в состав Нахичеванской автономной области в составе Азербайджанской Советской Республики. В советские времена это был город с почти исключительно азербайджанским населением; в 1987 г. там проживала единственная армянка[24]. В 1948 г. Джульфа получила статус города, в 1970 г. имела 5 тысяч населения, в 1991 г. — 8,3 тыс.
Памятники Джульфы
По описанию Энциклопедии Брокгауза и Ефрона, «ныне от старой Д<жульфы> остались развалины домов и церквей, огромное кладбище с бесчисленными надгробными памятниками, покрытыми барельефами и арабесками, и остатки устоев двух-трех мостов через Аракс»[4].
К концу ХХ века среди развалин Старой Джульфы ещё сохранялись в разрушенном состоянии:
- Крепость Алинджа-Кала (XI—XIII вв.) В этой крепости хранилась главная казна Атабеков Азербайджана.
- Крепость Джуги, или Дарзвазри, X—XII века. Находилась в восточной части средневекового города, на возвышенности близ Аракса.
- Мост, четырёхарочный, построенный в Раннем Средневековье из тесаных камней на известковом растворе. Арочный пролёт достигал 37 м в длину при ширине 3 м. В конце XVI в. был уже разрушен.
- Городская баня, конец XVI века. Состояла из нескольких помещений со сводчатыми перекрытиями. Её строителем считался последний городской голова армянской Джуги Ходжа Хачик.
- Главный каравантун (каравансарай), на берегу р. Аракс. Имел арочную прямоугольную форму, был построен из тесаных камней и занимал довольно обширную территорию.
- Церковь Помболози, или Тавараци (Пастушья). Центрально-купольная церковь, восстановлена в XVI в.
- Церковь сурб Аствацацин (св. Борогодицы), XII—XIII вв., реставрирована в XVI в. Располагалась в восточной части Джуги, непосредственно у городской стены. Прямоугольная церковь была окружена со всех сторон высокой стеной, что создавало впечатление небольшой крепости.
- Церковь Помпозижам[25]
- Монастырь Аменапркич, IX—X вв, реставрированный в 1271 г. пароном Ваграмом. Находился на возвышенности, расположенной на краю «Ущелья Ветров». Представлял собой небольшую центрально-купольную церковь и нескольких одноэтажных и двухэтажных жилых и хозяйственных построек, окруженных стеной.
- Пещеры Из множества каменоломен и пещер в «Ущелье Ветров» и в окружающих город скалах наиболее примечательны пещеры «Чгнавор» и «Крекачатун». Датируются II—I тыс. до н. э., и как в древности, так и в Средние века служили для обитания и укрытия в случае опасности[9].
Кладбище хачкаров и его уничтожение
Внешние видеофайлы | |
---|---|
[www.youtube.com/watch?v=o-EjufJZVtg Фильм фонда Research on Armenian Architecture об истории города Джуга] |
Среди джульфинских памятников было кладбище хачкаров, расположенное на трёх холмах[26][27][28][29].
Александр Родес, описывая посещение Джульфы в 1648 г., говорит о 10 тыс. полностью сохранившихся хачкарах. В начале XX века на кладбище оставалось ещё 6 тыс. хачкаров, вертикальных надгробий, три церкви и часовня.
В 1812 г. английский дипломат Уильям Сузли, посетив Джугу, отмечает:
Я исследовал развалины Джульфы, все население которой составляют 45 армянских семей, судя по всему из самых низших слоев. Меж тем о былой численности населения свидетельствует обширное кладбище, расположенное на откосе, спускающемся до самой реки, с многочисленными надгробиями, стоящими плотно в ряд, словно солдатские роты. Это память многих поколений, итог многих веков...[21] |
Кладбище Джуги исследовали в 1912 г. Ашхарбек Калантар и Арт. Григорян, в сентябре 1915 года его изучил и сфотографировал известный фотограф Арташес Вруйр при помощи студента Григора Агамаляна. Агамалян насчитал тогда 2100 хачкаров. В 1971-73 гг. кладбище изучал историк Аргам Айвазян, насчитавший 2707 хачкаров[4].
Аргам Айвазян разделил хачкары на группы по периодам: ранний период IX—XV вв., переходный период XV—XVI вв. и последняя, самая яркая группа — с середины XVI в. до 1604 г., отличающаяся особым мастерством резчиков[9].
Согласно ИКОМОСу в 1998 году азербайджанским правительством было удалено 800 хачкаров, но разрушение было приостановлено из-за протестов ЮНЕСКО. В 2002 г. разрушение кладбища возобновилось, к 2006 году от кладбища не осталось следа[30]. Анализ спутниковых снимков подтверждает разрушение хачкаров и выравнивание ландшафта[31]. Весной 2006 года азербайджанский журналист из Института войны и мира Идрак Аббасов попытался исследовать это кладбище, однако местные власти запретили ему посетить этот объект. Тем не менее он сумел хорошо рассмотреть территорию кладбища и подтвердил, что оно полностью исчезло[32]. 30 мая 2006 года Азербайджан запретил комиссии Европейского парламента осмотреть бывшее кладбище[30].
Из нескольких тысяч хачкаров остались только те, которые были вывезены из Джульфы: 10 хачкаров XVI—XVIII, вывезенных в Кавказский музей в Тбилиси, по инициативе его основателя Густава Радде (1867 г.) и несколько хачкаров, перевезённых в советское время в Эчмиадзин[4].
Известные уроженцы
- Акоп Джугаеци — армянский художник-миниатюрист конца XVI начала XVII века, виднейший представитель Джульфинской школы армянской миниатюры.
- Симеон Джугаеци — армянский философ, богослов, языковед, педагог, и общественный деятель XVII века.
- Алекперов, Физули Гасан оглы — министр труда и социальной защиты Азербайджанской Республики с 2006 года.
См. также
Напишите отзыв о статье "Джульфа (Азербайджан)"
Ссылки
[www.iranica.com/articles/julfa-i-safavid-period Julfa i. Safavid Period] — статья из Encyclopædia Iranica. Vazken S. Ghougassian
Примечания
- ↑ 1 2 3 Большая Советская Энциклопедия. Гл. ред. Б. А. Введенский, 2-е изд. Т. 14. Демосфен — Докембрий. 1952. 656 стр., илл.; 38 л. илл. и карт.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus9/Hodjamaljan/primtext2.phtml Джуга — армянский поселок на берегу Аракса, крупный торговый центр. Караваны армянских купцов Джуги объездили весь мир. Они имели свои торговые дома в крупных городах Азии, Европы и Африки. В 1605 г. по приказу Шаха Аббаса из Джуги 12000 семей были насильственно перевезены в Исфаган в прежнюю столицу Ирана. Там они построили город, носящий имя "Новая Джуга", в честь покинутой родины]
- ↑ Richard G. Hovannisian. The Armenian People from Ancient to Modern Times: Foreign dominion to statehood : the fifteenth century to the twentieth century, p. 25:«Julfa became more important in the second half of the sixteenth century, only to be destroyed at the end of the century by Shah Abbas […] Arakel of Tabriz says, however, that in 1604—1605, 20,000 Armenians from Julfa were deported to Persia — with one-fifth surviving in New Julfa (Tavrizhetsi, 1896, pp. 52ff.).»
- ↑ 1 2 3 4 Джульфа // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ [www.vehi.net/istoriya/armenia/khorenaci/01.html Мовсес Хоренаци. История Армении]
- ↑ 1 2 3 [www.nwalliance.ru/Libruary/010_Text.html Родионова Е.М.Армяно-иранские связи в эпоху правления шаха Аббаса I] Автор - преподаватель Петербургского института иудаики[www.pijs.ru/plan_ist_r.htm]
- ↑ 1 2 3 4 Самвел Карапетян. SOS: Уничтожение кладбища Джуги. "Голос Армении", № 5 от 25.01.2003 г. Автор - глава ереванского отделения Организации по изучению армянской архитектуры (RAA). Тест статьи можно прочитать [forum.hayastan.com/lofiversion/index.php/t2855.html здесь]
- ↑ Анания Ширакаци[vehi.net/istoriya/armenia/geographiya/04.html Армянская география, кн.3]
- ↑ 1 2 3 [www.armenianhouse.org/aivazyan-a/jugha/resume.html#2 Резюме книги Аргама Айвазяна «Джуга»]
- ↑ 1 2 [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000029/st022.shtm Всемирная история, М., 1958 т. IV, стр. 563]
- ↑ 1 2 Baltrušaitis Jurgis and Dickran Kouymjian. [www.djulfa.com/baltrusaitis.pdf Julfa on the Arax and Its Funerary Monuments] // Armenian Studies Etudes Armeniennes in Memoriam Haig Berberian / Под ред. Dickran Kouymjian. — Lisbon: Galouste Gulbenkian Foundation, 1986. — P. 18-22. — 883 p.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus11/Tektander/frametext.htm Георг Тектандер.Путешествие в Персию через Московию. стр 34]
- ↑ 1 2 [www.vostlit.info/Texts/rus2/Davrizeci/text1.phtml Аракел Даврижеци. Книга историй]
- ↑ [www.iranchamber.com/people/articles/armenians_in_iran1.php George A. Bournoutian. Armenians in Iran (ca. 1500—1994)]
- ↑ Osamu Ieda, Tomohiko Uyama «Reconstruction and interaction of Slavic Eurasia and its neighboring worlds» стр 368 Slavic Research Center, Hokkaido University, 2006г. ISBN 4-938637-39-1, ISBN 9784938637392 p259 -1604- 1605(18) Julfa and other Armenian population was forcibly transported to Esfahan”
- ↑ [www.ethno-kavkaz.narod.ru/naxichevan26.html Нахичеваньская ССР 1926]
- ↑ [www.ethno-kavkaz.narod.ru/julfa39.html Джульфинский район 1939]
- ↑ [www.ethno-kavkaz.narod.ru/julfa59.html Джульфинский район 1959]
- ↑ [www.ethno-kavkaz.narod.ru/julfa70.html Джульфинский район 1970]
- ↑ [www.ethno-kavkaz.narod.ru/julfa79.html Джульфинский район 1979]
- ↑ 1 2 Самвел Карапетян. SOS: Уничтожение кладбища Джуги. "Голос Армении", № 5 от 25.01.2003 г.
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Persien/XX/1900-1920/Gurjev_B_M/text2.htm Гурьев Б.М "Поездка в Тавриз" глава XIII стр 337]
- ↑ Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. "Населенные места Российской империи в 500 и более жителей с указанием всего наличного в них населения и числа жителей преобладающих вероисповеданий, по данным первой всеобщей переписи населения 1897 г.", Санкт-Петербург, 1905, стр. 53
- ↑ Самвел Карапетян. SOS: Уничтожение кладбища Джуги. «Голос Армении», № 5 от 25.01.2003 г.
- ↑ Н.Я. Марр /Экспедиция КИАИ в Нахичеванскую ССР, в район Джульфы и Апракуниса / "Билютень КИАИ в Тифлисе" №8 / Изд-во АН СССР; Ленинград 1931г. - стр.22
- ↑ [www.theartnewspaper.com/article01.asp?id=281 World Watches In Silence As Azerbaijan Wipes Out Armenian Culture], The Art Newspaper (25 мая 2006). Проверено 10 октября 2007.
- ↑ [www.archaeology.org/online/features/djulfa/index.html Tragedy on the Araxes], Archaeology (30 июня 2006). Проверено 30 июня 2006.
- ↑ [iwpr.net/index.php?p=crs&s=f&o=261191&apc_state=henpcrs261191 Azerbaijan: Famous Medieval Cemetery Vanishes], Institute for War and Peace Reporting (19 апреля 2006). Проверено 10 октября 2007.
- ↑ [www.europarl.europa.eu/sides/getDoc.do?pubRef=-//EP//TEXT+TA+P6-TA-2006-0069+0+DOC+XML+V0//EN&language=EN European Parliament On Destruction of Cultural Heritage]
- ↑ 1 2 Castle, Stephen. «[www.independent.co.uk/news/world/europe/azerbaijan%E2%80%90flattened%E2%80%90sacred%E2%80%90armenian%E2%80%90site%E2%80%90480272.html Azerbaijan 'flattened' sacred Armenian site]» The Independent. 16 апреля 2006. Retrieved April 16, 2007. "According to the International Council on Monuments and Sites (Icomos), the Azerbaijan government removed 800 khachkars in 1998. Though the destruction was halted following protests from Unesco, it resumed four years later. By January 2003 "the 1,500-year-old cemetery had completely been flattened, « Icomos says… The president of Icomos, Michael Petzet, said: „Now that all traces of this highly important historic site seem to have been extinguished all we can do is mourn the loss and protest against this totally senseless destruction… Then, when the parliament’s delegation for relations with Armenia, Azerbaijan and Georgia, asked to combine a mission to Armenia with a visit to the Djulfa archaeological site, their request was refused.“»
- ↑ Kat Zambon. The American Association for the Advancement of Science (AAAS) // [www.aaas.org/news/releases/2010/1208azerbaijan.shtml?sa_campaign=Internal_Ads/AAAS/AAAS_News/2010-12-08/jump_page Satellite Images Show Disappearance of Armenian Artifacts in Azerbaijan]. 8 December 2010. "«Our analysis of the satellite evidence is consistent with that of observers on the ground who have attested to the destruction of the khachkars and the leveling of the terrain in the Djulfa cemetery.»
- ↑ IWPR. CRS Issue 336, 27 Apr 06. [iwpr.net/ru/node/5180 Azerbaijan: Famous Medieval Cemetery Vanishes]. «The IWPR contributor was accompanied by two Azerbaijani security service officers and was restricted in his movements. He was unable to go right down to the River Araxes, the site of the former cemetery, as it lies in a protected border zone. However, he was able to see clearly that there was no cemetery there, merely bare ground. Nor was there, as some Armenians have claimed, a military training ground»
Напишите отзыв о статье "Джульфа (Азербайджан)"
Ссылки
- [www.armenianhouse.org/aivazyan-a/jugha/resume.html#2 Резюме книги Аргама Айвазяна «Джуга»]
Отрывок, характеризующий Джульфа (Азербайджан)Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии. Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны. Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера. Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства. – Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна. Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить. – Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю. Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам. – Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он. В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера. Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру. Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона. – Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них. И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими. Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части. Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами. Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм. – Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же. Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление. В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку. В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе. Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать. Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач. В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов. Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили. – Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче. Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал. Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе. Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его. Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого. Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности. Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года. Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность. Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы. Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа. Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города. Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве. Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации. В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д. О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя. На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней. Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине. «Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли. В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям. – Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер. – Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную. Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты. В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье. Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку. – Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера. – Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее. – Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба! Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей. Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала: – Вы не узнаете разве? Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз. «Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее. В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее. «Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи. |