Джудар-паша

Джудар-паша
исп. Yuder Pachá, исп. Diego de Guevara
Дата рождения	ок. 1550
Место рождения	Куэвас-дель-Альмансора
Дата смерти	1605(1605)
Место смерти	Марракеш
Годы службы	1578—1605
Звание	Паша (1590)
Командовал	Каид Марракеша, паша Тимбукту

Джуда́р-паша́ (исп. Yuder Pachá), имя при рождении — Дие́го де Гева́ра (исп. Diego de Guevara; ок. 1550, Куэвас-дель-Альмансора — 1605, Марракеш) — марокканский полководец и путешественник, по происхождению мориск.

Родился недалеко от Альмерии в семье ремесленников-морисков. В раннем детстве при набеге турецких корсаров был похищен и доставлен в Марракеш ко двору шерифа Абд аль-Малика. Там мальчик был обращён в ислам и оскоплён; несмотря на презрение, каким пользовались все невольники, Джудар смог подняться по карьерной лестнице, продемонстрировав свои способности в военном деле. В 1578 году, отличившись в Битве трёх королей, он получил должность каида (губернатора) Марракеша.

В 1590 году шериф Ахмад аль-Мансур присвоил Джудару звание паши (генерала) и поручил отправиться на завоевание империи Сонгай (располагавшейся на территории нынешнего Мали), стоявшей на грани распада из-за непрекращающихся междоусобиц. В октябре Джудар-паша выступил в поход с 4-тысячным отрядом, располагавшим огнестрельным оружием и артиллерией; часть воинов составляли европейские наёмники и пленники-христиане. Проделав путь через Сахару, у излучины Нигера войска Джудар-паши сразились с 40-тысячной армией сонгайского правителя Аскиа Исхака II. Несмотря на огромный численный перевес и тактические уловки противника (в частности, сонгайцы пытались выпустить на марокканцев стадо разъярённых быков), Джудар-паша одержал убедительную победу, умело используя превосходство своих воинов в вооружении, опыте и дисциплине.

Разгром противника при Тондипи открыл ему дорогу в сердце империи: Джудар-паша вступил в Тимбукту, Дженне и Гао, подверг их разграблению и отправил аль-Мансуру более 4 млн фунтов золота. Он был назначен полновластным правителем захваченных земель. Проявляя милость к побеждённым, он сохранил жизнь элите покорённых народов, в том числе Исхаку II, который предложил ему взятку в 10 тысяч золотых монет и тысячу невольников за оставление города. Узнавший об этом аль-Мансур сместил Джудар-пашу и стал назначать других пашей из Марракеша. Впрочем, Джудар сохранял огромный авторитет у местного населения и фактически продолжал распоряжаться бывшими сонгайскими землями. Около 1599 года он вернулся на север Африки, где продолжил делать блестящую карьеру при марракешском дворе. Джудар-паша умер в 1605 году, по одной версии, убитый чернью во время междоусобных войн, по другой, обезглавленный одним из претендентов на трон за измену.

Часть воинов Джудар-паши, происходивших из Андалусии, поселилась на излучине Нигера, образовав своеобразную этническую группу, которую местные называли арма (по-испански «оружие»; см. en:Armas). Они сохраняли свои обычаи и язык до 1737 года, когда попали под власть народа фульбе; их потомки, численность которых составляет около 20 тыс., до сих пор употребляют в речи испанские слова и помнят о своём андалусийском происхождении.

Ссылки

• [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000104/st034.shtml Гибель Сонгай]
• [www.geografia.ru/NIGER-3.html История империи Сонгай]

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Джудар-паша

– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.