Джулиан, Руперт

Руперт Джулиан
англ. Rupert Julian
крайний справа
Имя при рождении:	Томас Персиваль Хейз (англ. Thomas Percival Hayes)
Профессия:	актёр

Руперт Джулиан (англ. Rupert Julian; 25 января 1879 — 27 декабря 1943) — первый актёр кино, режиссёр, сценарист и продюсер, родившийся в Новой Зеландии.

Биография

Томас Персиваль Хейз (англ. Thomas Percival Hayes) родился в Whangaroa, Новая Зеландия, в семье Джона Дейли Хейза и Элизы Харриет Хейз. Джулиан Руперт выступал на сцене в Новой Зеландии и Австралии. В 1911 году эмигрировал в Соединенные Штаты, где начал карьеру в качестве актер в Daly театре в Нью—Йорке и гастроли с Тайроном Пауером, перед работой в немом кино. Начал заниматься режиссурой в 1915 году, часто направляя его жена Элси Джейн Уилсон (режиссёр сама), и заработал солидную сумму за фильм «Кайзер, Зверь Берлина», для которого он написал сценарий и снялся в главной роли кайзера. Это на время сделало его звездой в Голливуде, и открыл двери для более крупных проектов с Universal Studios.

Он был назначен для завершения фильма «Карусель» в 1923 году, после того как режиссёр Эрих Штрогейм отказался продолжать работу. В 1924 году он начал снимать фильм «Призрак оперы» с Лоном Чейни, но прекратил работу незадолго до того, как фильм был завершен. Студия наняла другого режиссёра, чтобы завершить съемку фильма, и изменила его окончание. Джулиан перешел в компанию Сесиля Демилля «Producers Distributing Corporation» для производства серии фильмов, но снял лишь два: «Поступью кошки» и «Любовь приходит» (оба в 1930), после чего прекратил снимать.

Руперт Джулиан умер от инсульта в Голливуде, штат Калифорния, в возрасте 64 лет и был похоронен на кладбище Форест-Лаун в Глендейле, штат Калифорния, в 1943 году, его вдова похоронена рядом с ним в 1965 году.

Отрывок, характеризующий Джулиан, Руперт

Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.