Дуэ, Джулио

Дуэ Джулио
Giulio Douhet
Дата рождения	30 мая 1869(1869-05-30)
Место рождения	Казерта
Дата смерти	15 февраля 1930(1930-02-15) (60 лет)
Место смерти	Рим
Принадлежность	Италия Италия
Годы службы	1882-1918
Звание	Генерал-майор
Командовал	Штабом Миланской дивизии
В отставке	c 1921

Джулио Дуэ (итал. Giulio Douhet; 30 мая 1869, Казерта — 15 февраля 1930, Рим) — итальянский генерал, военный теоретик. Развивал теорию воздушной войны, выдвинул идею проведения массированных бомбардировок городов противника с целью оказания морального воздействия и принуждения к капитуляции.

Биография

Джулио Дуэ родился в 1869 году в городе Казерта на юге Италии. С 1882 года служил в армии в артиллерийских частях. Окончил артиллерийско-инженерное училище в Турине и академию генштаба. В 1912—1915 годах служил в ВВС. В мае 1915 года — начальник штаба миланской дивизии. В 1915 году предложил применить 500 бомбардировщиков в Первой мировой войне против Австрии. Его план был отвергнут, а сам Дуэ за критику руководства был приговорён к тюремному заключению.

После поражения итальянских войск в битве при Капоретто Дуэ выходит на свободу. В 1918 году Дуэ назначен начальником Центрального управления авиации, но через 5 месяцев он уходит в отставку по собственному желанию. В 1921 году опубликована его книга о господстве в воздухе. Дуэ считал, что авиация должна играть в войне ведущую роль, и авиаудары по государственным и экономическим центрам противника способны привести к победе.

В дальнейшем до самой смерти в 1930 году Дуэ развивал свою теорию, отстаивая её положения в спорах с критиками.

Полковник артиллерии Вотье о Дуэ

— так это о Дуэ, Джулио или о ком

Дуэ родился в 1869 г. в Италии в г. Казерта. По окончании военной академии{8} он был выпущен офицером в артиллерию. Окончив академию генерального штаба и будучи в то же время техническим специалистом, он обратил на себя внимание своими работами по штабной службе («Использование автомобилей в действующей армии») и техническими исследованиями («О холоде» и «О моторах»).

Перед войной он командовал авиационным батальоном и составил первый устав этого рода войск. Здесь он начал страдать за свои идеи: его заставили вычеркнуть выражение «род войск» всюду, где он говорил о воздушном флоте{9}. Уйдя из авиационного батальона, он с величайшим трудом добился назначения в штаб.

В 1909 г., т. е. менее чем через год после того, как был покрыт на самолете первый километр, он, предвидя значение новой машины, удивил всех, говоря о господстве в воздухе и его завоевании. [20]

В августе 1914 г., немедленно после объявления войны, он поместил ряд статей в «Гадзетта дэль пополо», в которых настаивал на необходимости вмешательства Италии в войну на стороне Антанты и предсказывал благоприятный для Антанты исход войны.

В мае 1915 г., когда Италия вступила в войну, он состоял начальником штаба Миланской дивизии. Его военный дневник представляет собой необычайный документ, свидетельствующий о его величайшей проницательности.

Он подает один рапорт за другим, одну докладную записку за другой относительно характера операций и о том, как следовало бы вести эту странную войну, представляющую собой больше социальное, чем военное, явление, столкновение скорее между народами, чем между армиями.

Он представляет министру доклад, заключающий в себе резкую критику итальянских методов ведения войны. Доклад пересылают главнокомандующему. Полковника Дуэ предают военному суду и приговаривают к году тюремного заключения. Он выходит из тюрьмы в 1917 г., в дни Капоретто.

Причинами разгрома, по определению следственной комиссии, оказываются именно те, которые Дуэ отметил в докладе, послужившем основанием для его осуждения.

В 1918 г. он назначается директором авиации. В 1920 г. приговор 1916 г. отменен: военный суд устанавливает, что поступок Дуэ был продиктован высшими интересами Италии и что он «для блага родины пожертвовал своими личными интересами и узами дисциплины». В 1921 г. он произведен в генералы.

В это время он был уже в отставке.

В 1921 г. он издает свой труд «Господство в воздухе» под покровительством маршала Диац. И с 1921 г. до самой смерти (март 1930 г.) он не перестает отстаивать в печати свои убеждения по вопросу о воздушном флоте.

Не имея ни одного единомышленника, всеми отвергнутый в начале своей деятельности, он перед смертью мог с радостью увидеть, что его родина пошла по указанному им пути. [21]

Дуэ — выдающаяся личность, сильный характер. Он безусловно искренен. Он неспособен не примкнуть немедленно к тому, что он признал истинным. Он также неспособен отказаться от борьбы за то, в истинность чего он верит. Он обладает в высшей степени боевым темпераментом бойца. Страстно любя свою родину, именно для обороны её он требует, чтобы перевернули существующую организацию. Он преследует свою цель, не считаясь с неприятностями, которые могут вытечь из этого лично для него.

Он пострадал за свои убеждения самым жестоким образом. Приговоренный к году тюремного заключения в самый разгар войны, он видел, как от него отреклись все его товарищи. Но какое блестящее удовлетворение он получил после войны! Он был реабилитирован военным судом, который дал ему самую великолепную аттестацию: ведь проявлять гражданское мужество часто гораздо труднее, чем мужество на поле сражений.

Дуэ обладает ясным и светлым умом. Его рассуждения замечательно четки, его мысль никогда не затемнена.

В противоположность тому, что о нем говорили, его суждения отличаются многогранностью оттенков. Он знает, что действительность сложна; принципиальные положения, кажущиеся крайне жесткими, он смягчает зачастую серьезными оговорками.

Все говорит о том, что он обладает даром обобщений и в этом отношении стоит гораздо выше тех из его противников, которые, не умеют возвыситься над частностями. Объективный, с научным складом ума, он всегда приводит к целому обсуждаемые частные изменения.

Дуэ обладает действенной и заражающей других верой. Когда он говорит об авиации, вы чувствуете его горячность и энтузиазм. С глубокой верой он пишет: «воздушное оружие», «оружие пространства».

Как писатель он не превзойден. Под его пером итальянский язык приобретает особую звучность. Гибкий и четкий язык Дуэ ясно и просто передает его мысли. Будучи пылким, но всегда вежливым полемистом, Дуэ обладает истинным талантом журналиста. Он всегда умеет найти [22]меткое слово и сводит всякий спор к самому существу, т. е. к вопросу в целом{10}.

Сочинения

• Господство в воздухе. Вероятные формы будущей войны (1921). Douhet G. Il Dominio dell’Aria. Probabili Aspetti della Guerra Futura, — A. Mondadori editore, 1932.
• Война 19… года (1930). Douhet G. La Guerra Del 19… // «Rivista Aeronautica», 1930, № 3.

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/bio_d/due_dzhulio.html Биографическая справка]
• [nvo.ng.ru/armament/2000-12-01/5_belov.html Александр Белов. Заглянувший в будущее // Независимая газета, 1 декабря 2000]
• [militera.lib.ru/science/douhet_g1/title.html Господство в воздухе. Сборник трудов по вопросам воздушной войны. — М.: Воениздат НКО СССР, 1936.]
• [militera.lib.ru/science/douhet_g4/index.html Война 19… года. Сборник трудов по вопросам воздушной войны. — М.: Воениздат НКО СССР, 1936.]
• [www.vokrugsveta.ru/vs/article/2569/ Семен Федосеев.Всепобеждающая авиация]

Отрывок, характеризующий Дуэ, Джулио

– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.