Джули Ньюмар

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джули Ньюмар
Julie Newmar

Ньюмар в 1965 году.
Имя при рождении:

Джулия Чейлин Ньюмейер

Дата рождения:

16 августа 1933(1933-08-16) (90 лет)

Место рождения:

Лос-Анджелес, США

Профессия:

актриса, певица

Карьера:

1952—наст. время

Награды:

«Тони» (1959)

Джули Ньюмар (англ. Julie Newmar, род. 16 августа 1933) — американская актриса, певица и танцовщица, более всего известная по роли Женщины-кошки в телесериале «Бэтмен».





Биография

Карьера

Джулия Чейлин Ньюмейер родилась 16 августа 1933 года в Лос-Анджелесе, старшей из трёх детей в семье. Её мать, Хелен Джесмер, была танцовщицей в шоу «Безумства Зигфелда», а её отец Дональд Ньюмейер — учителем и инвестором недвижимости. В начале своей карьеры она исполняла роли «танцовщицы-убийцы» в шоу «Рабы Вавилона» (1953), а также «позолоченной девушки» в «Змее Нила» (1953). Как танцовщица она появилась и в нескольких фильмах, среди которых «Театральный фургон» (1953) и «Деметрий и гладиаторы» (1954) и даже некоторое время работала балериной в Оперном театре Лос-Анджелеса. Затем Джули взяли в кинокомпанию «Universal Studios», где она стала хореографом и танцовщицей.

Её первая крупная роль была в фильме «Семь невест для семерых братьев» (1954), в котором она сыграла одну из невест. В 1956 году в бродвейском мюзикле «Крошка Абнер» Джули исполнила роль Стапфин Джонс, а в 1959 году ей досталась эта же роль в одноимённом кинофильме.

В 1958 году Джули появилась в бродвейской пьесе «Брак ходит кругами», где главную роль исполняла Клодетт Колбер. Спустя год эта роль принесла ей премию «Тони» в номинации «Лучшая начинающая актриса в пьесе». Позже Джули участвовала в национальном турне мюзикла «Остановите мир — я хочу выйти», а также ей досталась роль Лолы в «Проклятых янки!».

Популярность актрисе принесла её работа на телевидении, в частности роль Женщины-кошки в телесериале «Бэтмен», которую она играла с 1966 по 1967 год. Джули также появилась в таких сериалах как «Сумеречная зона», «Защитники», «Деревенщина из Беверли-Хиллз», «Величайшее шоу на Земле» и «Звёздный путь».

В 1980-х и 1990-х годах Джули снялась в нескольких низкобюджетных фильмах, помимо этого в 1992 году она появилась в клипе Джорджа Майкла «Too Funky», а также в роли самой себя в фильме «Вонгу Фу, с благодарностью за всё! Джули Ньюмар» (1995) и в одном из эпизодов телесериала «Мелроуз-Плейс» (1996).

Собственный бизнес и личная жизнь

В 1970-е и в 1980-е годы Джули занималась реализацией своей собственной марки колготок. После окончания Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе в начале 1980-х годов она начала собственное дело по инвестированию недвижимости.

2 ноября 2004 году Ньюмар был предъявлен иск от её соседа Джеймса Белуши на сумму $4,000,000. Белуши утверждал, что она постоянно его беспокоит, включая громко музыку, браня его соседей и даже разрушая его имущество. Джули, напротив, утверждала, что стала жертвой невоспитанного и высокомерного Белуши. Тем не менее в январе 2006 году конфликт был дружно урегулирован и актриса даже появилась в эпизоде ситкома Белуши «Как сказал Джим».

В начале 1950-х годов у Джули была связь с новелистом Луи Л’Амуром. В 1977 году она вышла замуж за юриста Джей. Холта Смита, с которым развелась спустя 7 лет. У них был один ребёнок, Джон Джевл Смит, который родился с синдромом Дауна и к тому же был глухим.[1]

Избранная фильмография

Напишите отзыв о статье "Джули Ньюмар"

Примечания

  1. [www.womenswallstreet.com/topics/topic.aspx?aid=918&p=2 Holy Catsuit! To the Original Catwoman, Her Son is the Cat’s Meow (Cont’d)]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Джули Ньюмар

– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.