Джурабек

Джурабек
Бывший Китабский бек Джурабек (фото 1872 г.)
Дата рождения	1841?
Дата смерти	25 января 1906(1906-01-25)
Место смерти	Ташкент
Принадлежность	Бухарское ханство (Шахрисабз) Россия Россия
Род войск	иррегулярные войска
Звание	генерал-майор
Сражения/войны	Туркестанские походы
Награды и премии	ЗОВО 4-й ст. (1875), ЗОВО 3-й ст. (1875), Орден Святого Станислав а2-й ст. (1876), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1888), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1904)

Джурабек (Джурабий) (1841?—1906) — Шахрисабзский бек, один из основных противников русской армии во время Туркестанских походов, впоследствии генерал-майор русской армии.

Дата рождения неизвестна, происходил из владетельного узбекского рода Кенагас. Ещё молодым человеком стал беком Китаба, который наравне с Шааром был крупнейшим городом Шахрисабзского оазиса. Состоя в формальном подчинении Бухарскому эмиру, проводил фактически независимую политику, которая неоднократно приводила к военным столкновениям с эмиром. Бухарские эмиры неоднократно пытались овладеть Шахрисабским оазисом и туземные летописцы насчитывают около 30 походов совершённых туда эмирами. Походы эти вели только к усилению вражды между династией бухарских Мангытов и шахрисабзскими беками из рода Кенагас.

После взятия в 1865 году Черняевым Ташкента, Джурабек совместно с беком Шаара Бабабеком постоянно угрожал российским границам, зачастую организовывал грабительские набеги на русскую территорию. Однако даже появление русских войск в Джизаке, у ворот Заравшанской долины, не примирило бухарцев и шахрисабзцев, хотя муллы и дервиши проповедовали священную войну и возбуждение против «неверных» было громадное. Тем не менее во время кампании генерала Романовского и разгрома последним войск бухарского эмира Музаффара под Ирджаром и взятия Джизака, Джурабек и Бабабек оставались нейтральными, совершая лишь незначительными отрядами набеги на тыловые районы Бухарского ханства и Русского Туркестана.

На начальном этапе кампании Кауфмана против эмира шахрисабзцы также оставались в стороне, однако после взятия русскими Самарканда и последующего движения русских войск к Катта-Кургану и далее на Зерабулак, Джурабек и Бабабек, собрав значительные силы (в разных источниках оцениваемые от 20 до 40 тысяч человек), 2 мая 1868 г. атаковали Самаркандскую цитадель, защищаемую небольшим русским гарнизоном. В этот же день русские войска на Зерабулакских высотах в генеральном сражении разбили армию Бухарского эмира и, не получая никаких известий из Самарканда, повернули назад. Получив 5 мая сведения о ближайшем возвращении Кауфмана, Джурабек и Бабабек собрав свои войска вернулись через Джамский проход обратно в Шахрисабзскую долину. Осаду Самаркандской цитадели продолжали только горожане и жители окрестных кишлаков. Утром 8 мая русские войска вошли в Самарканд и освободили гарнизон цитадели.

Дальнейшие враждебные отношения Джурабека к России, мешавшие мирному устроению завоёванной русскими Заравшанской долины, ускорили развязку. Летом 1870 г. под стенами Китаба явились русские войска под начальством генерала Абрамова. Военные действия были недолги, но весьма упорны. 14 августа 1870 г. Китаб был взят штурмом, и беки с 3-тысячным отрядом бежали в сначала в Магиан, но, преследуемые отрядом полковника Михайловского, вынуждены были уйти в Кокандское ханство. Однако кокандский хан их схватил и выдал русскому правительству.

Прибыв в Ташкент Джурабек был весьма радушно и милостиво принят генерал-адъютантом Кауфманом и получил дозволение жить в Ташкенте. Одарённый острым и восприимчивым умом, Джурабек быстро сблизился с русским обществом Ташкента.

Когда в 1875 г. открылись военные действия против Кокандского ханства, генерал Кауфман призвал Джурабека к себе и предложил его принять участие в походе. Джурабек принял это предложение и, собрав на свои средства двухсотенный отряд джигитов, поступил в распоряжение Скобелева. Его отряд принимал участие в кровопролитном бою под Махрамом и в первом штурме Андижана, также на него была возложена курьерская служба и ведение разведки в глубине Ферганской долины. За проявленные в Кокандском походе блестящее мужество и отвагу Джурабек был награждён знаками отличия Военного ордена 3-й и 4-й степеней.

6 апреля 1876 г. по ходатайству К. П. фон Кауфмана император Александр II повелел: «бывшего шахрисябзского бека Джурабека наградить чином подполковника с зачислением по армейской кавалерии и орденом св. Станислава 2-й степени». Затем Джурабек был зачислен в распоряжение туркестанского генерал-губернатора с назначением за особые заслуги содержания в размере 3500 рублей в год.

По случаю производства в офицеры Джурабек посетил Санкт-Петербург, где представлялся императору Александру II, который желая оказать новую милость Джурабеку за его услуги, приказал зачислить сына Джурабека в Собственный конвой — это был первый подобный случай для выходцев из Средней Азии.

Во время русско-турецкой войны 1877—1878 гг. в Санкт-Петербурге было принято решение произвести демонстрацию против Британской Индии, для чего в селении Джам на полпути между Самаркандом и Шахрисабзом был собран специальный отряд; Джурабек, как близко знакомый с предполагаемым маршрутом следования отряда и пользующийся в этих краях громадным авторитетом, был назначен чиновником особых поручений при начальнике отряда. Однако демонстрация не состоялась и отряд был возвращён на постоянные квартиры.

В 1880 года Джурабек участвовал в подавлении смут в Ферганской области и 30 августа 1882 года за отличие был произведён в полковники. В 1888 году награждён орденом св. Владимира 4-й степени.

Состоя в распоряжении Туркестанского генерал-губернатора, полковник Джурабек, пользуясь большим доверием и расположением русского правительства, нередко исполнял возлагаемые на него весьма серьёзные и секретные поручения по дипломатической части в Бухаре, Афганистане, Кашгаре; в частности, он был одним из организаторов тайного «бегства» будущего афганского эмира Абдуррахмана из Ташкента через Бухарские пределы до афганской границы.

6 мая 1901 года по ходатайству Туркестанского генерал-губернатора Н. А. Иванова, поддержанному А. Н. Куропаткиным полковник Джурабек был произведён в генерал-майоры. В 1903 году состоялось его полное примирение с Бухарским правительством, которому после кампании 1870 году отошли родовые владения Джурабека. В доказательство такого примирения эмир бухарский Абдулахад пожаловал Джурабеку золотую бухарскую звезду 1-й степени и назначил пожизненную ренту. В 1904 году он был награждён орденом св. Владимира 3-й степени.

Живя в Ташкенте Джурабек приобрёл себе близ города небольшое поместье, в котором хранилась одна из лучших в Туркестане библиотека старинных восточных рукописей; некоторые из них были преподнесены Джурабеком в дар Российской Академии наук в Санкт-Петербурге; академик В. В. Бартольд, приезжая в Ташкент, неоднократно работал в библиотеке Джурабека.

25 января 1906 года Джурабек был тяжело ранен грабителями в собственном доме и в ночь на 26 января скончался, похоронен 26 января в собственном поместье близ Ташкента.

В некрологе, опубликованном в «Историческом вестнике» приведена следующая характеристика Джурабека: «Духовные качества Джурабека вполне соответствовали его атлетическому телосложению. Это была крупная личность во всех отношениях. Природный ум, изощрённый удивительными перипетиями жизни, выдающаяся сила характера, справедливость и полное достоинства самообладание приобрели ему популярность и уважение среди туземцев. … Со стороны религии Джурабек далеко не был узким фанатиком, как по-видимому следовало ожидать от среднеазиатского туземца, выросшего и воспитавшегося в среде, ещё совершенно не тронутой европейской цивилизацией».

Кроме сына, зачисленного в Собственный конвой Его Величества, у Джурабека была дочь, которую он выдал замуж за внука бывшего кокандского хана Худояра.

Источники

• Бокиев О. Б. Завоевание и присоединение Северного Таджикистана, Памира и Горного Бадахшана к России. Душанбе, 1994
• Некролог // «Исторический вестник». 1906, т. 105
• Некролог // «Туркестанские ведомости». 1906, № 17.
• Терентьев М. А. История завоевания Средней Азии. Т. 1—2. СПб.., 1903
• Список генералам по старшинству. Составлен по 1 мая 1903 года. СПб., 1903

Отрывок, характеризующий Джурабек

Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.