Гринберг, Джозеф

Джозеф Гринберг

Джо́зеф Гри́нберг (англ. Joseph Harold Greenberg, 28 мая 1915, Бруклин — 7 мая 2001, Станфорд) — американский лингвист, профессор Стэнфордского университета, один из выдающихся лингвистов XX века. Один из основателей современной лингвистической типологии; внёс также существенный вклад в африканистику и семитологию. Труды по общей морфологии и синтаксису, генетической классификации языков Старого и Нового Света, типологии, диахронической и ареальной лингвистике, проблемам происхождения языка. Член Национальной академии наук США (первый лингвист, избранный в это сообщество), Американского философского общества и Американской академии наук и искусств; президент Американского лингвистического общества (1976), лауреат многих американских и международных премий.

Биография

Родился в семье еврейских эмигрантов из Германии; с детства обнаружил значительную одарённость в музыке (подростком выступал с фортепианными концертами) и иностранных языках (владел древнееврейским, арабским, древнегреческим и латинским, в семье говорили на немецком и идишe). Изучал антропологию в Колумбийском (у Франца Боаса) и Северо-Западном университетах; в последнем защитил диссертацию в 1940 г. (по истории ислама в Африке). Во время Второй мировой войны служил шифровальщиком в действующей армии (в Северной Африке и в Италии). После войны преподавал в Миннесотском и Колумбийском университетах, с 1962 г. и до конца жизни — в Стэнфордском университете, где был профессором антропологии (с 1985 г. — почётный профессор в отставке) и руководителем отделения антропологии, а также одним из основателей лингвистического отделения и Центра африканистики.

Вклад в науку

Компаративистика

Первой работой Гринберга, принесшей ему широкую известность, стало его исследование о генетической классификации языков Тропической Африки, содержавшее как ряд революционных предложений относительно радикального пересмотра существовавших до этого способов классификации языков Африки, так и обоснование нетрадиционного метода «массового сравнения», впоследствии использованного Гринбергом в других исследованиях по компаративистике. Его поначалу казавшиеся смелыми предложения по классификации африканских языков (замена понятия «семито-хамитские языки» понятием афразийские языки с несколько иным составом, гипотеза о нигеро-конголезской макросемье и др.) в целом приняты научным сообществом; более сдержанную оценку получили его гипотезы о койсанской и особенно нило-сахарской макросемьях. Наиболее убедительным результатом Гринберга в африканистике считается доказательство принадлежности языка фула к атлантическим языкам (до этого он ошибочно относился к «хамитским»). Некоторыми сторонниками ностратической гипотезы было также принято его предложение исключить афразийские языки из ностратических.

Основанная на том же методе «массового сравнения» более поздняя «индо-тихоокеанская гипотеза» Гринберга о родстве между папуасскими, тасманийскими и андаманскими языками, а также языками кусунда и нихали, практически не встретила поддержки; серьёзной критике подверглись также его теории макросемей коренных языков Америки и некоторые другие макрогенетические построения последних лет.

Типология

Другим общепризнанным научным достижением Гринберга стала разработка им оснований лингвистической типологии, связанной в его понимании прежде всего с поиском языковых «универсалий», то есть общих свойств всех естественных языков. Первый список таких универсалий был предложен Гринбергом в статье 1962 г. и в написанном им позднее в соавторстве с Ч. Осгудом и Д. Дженкинсом «Меморандуме о языковых универсалиях»: они касались фонологических, морфологических и синтаксических свойств языков и подразделялись на несколько типов. Наибольшую известность в дальнейшем получили обобщения Гринберга, касавшиеся возможных типов порядка слов в естественных языках.

Наряду с поиском и классификацией языковых универсалий, Гринберг уделял большое внимание возможностям применения количественных методов для определения языкового типа; он считается одним из основателей современной «квантитативной лингвистики». Его «квантитативная типология» языков получила очень большой резонанс в 1960—1970 гг., породив целую волну исследований в этой области.

Завершением цикла типологических исследований Гринберга стал фундаментальный четырёхтомный коллективный труд 1978 г. «Универсалии естественного языка» (подготовленный Гринбергом совместно с Ч. Фергюсоном и Э. Моравчик), в котором были подведены итоги так наз. «стэнфордского проекта» по комплексному изучению грамматической типологии языков мира. Эта классическая публикация до сих пор не утратила своего значения для лингвистической типологии.

Последователи

Взгляды Гринберга на проблемы палеолингвистики, не будучи поддержаны большей частью современных исследователей, тем не менее оказали влияние на таких авторов, как М. Рулен, Дж. Макуортер, В. В. Шеворошкин. По вопросам палеолингвистики и гипотез о макросемьях Гринберг дискутировал с Сергеем Старостиным, который, поддерживая исследования в области дальнего родства языков, предлагал альтернативные методы и гипотезы.

Память

С 1999 года Ассоциация лингвистической типологии вручает премию имени Джозефа Гринберга за лучшую диссертацию в области типологии.

Основные труды

• Some universals of grammar with particular reference to the order of meaningful elements. In: Universals of Language. Cambridge (MA): MIT Press, 1963, 73—113.
• Языки Африки (англ. The Languages of Africa). Bloomington: Indiana University Press, 1966.
• Anthropological linguistics: an introduction. New York: Random House, 1968.
• Language, culture and communication. Essays by Joseph Greenberg. / Selected and introducted by Anwar S. Dil. Stanford: Stanford University Press, 1971.
• Language typology; a historical and analytic overview. The Hague: Mouton, 1974.
• Universals of human language / Ed. by Joseph H. Greenberg, Charles A. Ferguson & Edith A. Moravcsik. Stanford: Stanford University Press, 1978, vol. I—IV.
• Language in the Americas. Stanford: Stanford University Press, 1987.
• On language: selected writings of Joseph H. Greenberg. Ed. by Keith Denning and Suzanne Kemmer. Stanford: Stanford University Press, 1990.
• Indo-European and Its Closest Relatives: The Eurasiatic Language Family. Stanford: Stanford University Press, Volume I: Grammar, 2000; Volume II: Lexicon, 2002.
• Genetic Linguistics: Essays on Theory and Method. / Ed. by William Croft. Oxford: Oxford University Press, 2005.

Русские переводы

• [www.philology.ru/linguistics1/greenberg-63.htm Квантитативный подход к морфологической типологии языков]. — Новое в лингвистике. Вып. III. М., 1963, 60—94.
• Некоторые обобщения, касающиеся возможных начальных и конечных последовательностей согласных. — Вопросы языкознания, 1964, № 4.
• Некоторые грамматические универсалии, преимущественно касающиеся порядка значимых элементов. — Новое в лингвистике. Вып. V. М., 1970, 114—162.
• Гринберг Дж., Осгуд Ч., Дженкинс Д. Меморандум о языковых универсалиях. — Новое в лингвистике. Вып. V. М., 1970, 31-44.
• Антропологическая лингвистика: Вводный курс. М., 2004.

Ссылки

• [www.krugosvet.ru/articles/87/1008755/1008755a1.htm Статья П. Б. Паршина в энциклопедии «Кругосвет»]
• [www.libfl.ru/win/service/grinberg.html Биографический очерк на сайте ВГБИЛ]
• [news-service.stanford.edu/news/2002/april24/greenbergmem-424.html Некролог Стэнфордского университета]

Отрывок, характеризующий Гринберг, Джозеф

«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая: