Дзавелас, Фотос
| Фотос Дзавелас | |
| греч. Φώτος Τζαβέλας | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения |
Сули, Эпир |
| Дата смерти | |
| Место смерти | |
| Принадлежность |
Греция |
| Род войск |
армия |
| Командовал |
греческими отрядами |
Фотос Дзавелас (греч. Φώτος Τζαβέλας; 1770, Сули, Эпир[1] — 1811, Керкира) — известный греческий военачальник конца XVIII — начала XIX веков.
Биография
Фотос Дзавелас был сыном известного военачальника и главы самого известного и сильного тогда военного клана сулиотов Ламброса Дзавеласа (греч. Λάμπρος Τζαβέλας, 1745—1792) и известной в греческой историографии Мосхо Дзавела (греч. Μόσχω Τζαβέλα, 1760—1803).
Жители Сули десятилетиями, с оружием в руках, защищали свою автономию и к этому времени отразили 8 походов турок и албанцев[2]. Когда Али-паша Тепеленский утвердился в Янина и взял под контроль Эпир, покорение Сули стало одной из основных его целей. Весной 1792 года, вопользовавшись российско-турецким миром, Али решил действовать. Чтобы ослабить сулиотов, Али обратился к кланам Боцарис и Дзавелас с просьбой послать бойцов для похода на город Аргирокастро, Северный Эпир. Сулиоты, не доверяя Али-паше, но в надежде продлить мирный период, послали к Али в Янина только 70 бойцов, которых возглавлял Ламброс Дзавелас со своим сыном Фотосом[3]. По прибытии в Янина сулиоты были брошены в подземелье, только одному удалось бежать и донести весть в Сули. Сулиоты заняли перевалы, готовые к бою. Не решаясь атаковать Сули, Али начал переговоры со своим заложником Ламбросом Дзавеласом, которому удалось убедить Али, что только он сможет склонить сулиотов к сдаче. Заложником был оставлен сын Ламброса, Фотос. По прибытии в Сули Ламброс возглавил оборону, написав письмо Али, знакомое не одному поколению греческих школьников, так как его записал William Eton:Али, рад что удалось обмануть тебя, вероломного. Я на месте, чтобы защитить Отечество от вора. Мой сын умрёт, но я отомщу за его смерть. Некоторые турки, вроде тебя, могут сказать что я — безжалостный отец и жертвую сыном ради собственного спасения. Отвечаю, что если ты возьмёшь наши горы, то сможешь убить моего сына со всеми другими членами моей семьи и моими соотечественниками, и я не смогу отмстить. Но если мы победим, у меня будут другие дети, жена моя молодая. Если мой сын не рад принести себя в жертву Отечеству, то он не будет достоин жить и называться моим сыном. Иди, неверный, с нетерпением жду мести. Я, твой заклятый враг, капитан Дзавелас.— William Eton. Survey of the Turkish Empire, in wich are considered the subjection of the Greeks, their efforts towards emancipation and the interests of other nations, particularly of Great Britain, in their success. – 3rd ed. – London, 1801.
Али бросил против Сули 10 тыс. албанцев, которым противостояли 1500 сулиотов, во главе с отцом Фотоса и Костасом Боцарисом. После ряда сражений в Киафа погибли, сражаясь до последнего, 16 сулиотов, возглавляемых двоюродным братом Фотоса, Кицосом Дзавеласом. После чего в отчаянный бой бросились 300 сулиоток, возглавляемых матерью Фотоса, Мосхо Дзавелас. Али бежал из Сули, только треть турко-албанцев вернулись в Янина[4]. Али был вынужден заключить мир и обменять заложников, включая Фотоса, на пленных албанцев. Ламброс Дзавелас умер от понесённых ран, и Фотос возглавил клан Дзавеласов и командование Сули, вместе с кланом Боцарис.
Возглавляя Сули
Али оставил Сули в покое на 8 лет. Воспользовавшись наполеоновскими войнами, Али прибрал в свои руки, одно за другим, венецианские владения на побережье Эпира, но Сули не забыл. В июне 1800 года Али предпринял новый поход против Сули, но сулиоты отражали его атаки в течение 4 месяцев[5].Али, потеряв убитыми 3800 человек, решил сломить Сули блокадой и голодом[6].
Советский историк Г. Арш нашёл архивах российского МИДа следующее письмо сулиотов императору Александру от февраля 1803 года:Почти год голодные сулиоты продолжали держаться. В ноябре 1803 года Али потерпел поражение при Кунги от измождённых сулиотов, потеряв 700 человек убитыми. Али вновь бежал, поручив своему сыну Вели заключить соглашение с сулиотами, лишь бы ушли.Император!
Пожалей десять тысяч душ православных, осаждённых в горах Сули, из которых 1500 непрерывно воюют. Только вражескими трофеями мы держимся в жизни и ещё не умерли. Другой помощи, Господин, мы не просим, только пороха, свинец и хлеб.— Г. Арш – досье 5003, С. 19–21, Албания и Эпир в конце 18-го начале 19-го веков[7].
Заручившись священным для албанца и грека словом «беса» и жизнью албанских пленных в Сули, Фотос Дзавелас повёл 13 декабря 1803 года колонну сулиотов из Сули в Паргу, откуда сулиоты переправились на остров Керкира, находившийся тогда, как и другие Ионические острова, под российским контролем. Сулиоты, оставшиеся на родине под влиянием старика Кицоса Боцариса, подверглись вероломному нападению сил Али-паши и в течение четырёх месяцев непрерывных сражений погибли. Только 50 бойцам и 1 женщине, возглавляемым Кицосом Боцарисом, среди которых был и его сын Маркос, удалось прорваться в Паргу и переправится на Керкиру.
Последние годы
Фотос Дзавелас и другие сулиоты поступили на службу в сформированные представителем российского императора Г. Мочениго и российским генералом Пападопулосом греческие легионы, в ожидании столкновения с Али-пашой и поскольку российско-турецкий союз шёл к концу[8]. После российского поражения при Аустерлице и согласно Тильзитскому соглашению от 8 июля 1807 года, Ионические острова были возвращены французам, которые, не забыв осаду города Превеза в 1798 году силами Али и десятки казнённых пленных французских солдат, решили сохранить созданные русскими греческие легионы. Фотос Дзавелас продолжил службу у французов, получив от них звание тысячника. Здесь на Керкире, Фотос Дзавелас умер в 1811 году, не дожив до Греческой революции всего лишь 10 лет, вероятно, отравленный по приказу Али-паши[9].
Наследие
На Керкире вырос сын Фотоса, Кицос, который возглавил клан в возрасте 19 лет и вернулся с сулиотами на родину в 1820 году.
В годы Освободительной войны Греции 1821—1829 Кицос Дзавелас, превзойдя отца, стал одной из самых известных и героических фигур этой войны, после воссоздания греческого государства был неоднократно военным министром, а в 1847—1848 — премьер-министром Греции.
Напишите отзыв о статье "Дзавелас, Фотос"
Примечания
- ↑ ныне — ном Арта, Эпир
- ↑ Δημήτρη Φωτιάδη, Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ. Α, σελ. 327.
- ↑ «Ιστορία του Σουλίου και Πάργας», Χ. Περραιβός,=85
- ↑ Δημήτρη Φωτιάδη, Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ. Α, σελ. 330.
- ↑ Δημήτρη Φωτιάδη, Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ. Α, σελ. 332.
- ↑ «Ιστορία του Σουλίου και Πάργας», Χ. Περραιβός=151
- ↑ Приводится в труде греческого историка Д. Фотиадиса - Δημήτρη Φωτιάδη, Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ. Α, σελ. 334
- ↑ Μεγάλοι Έλληνες,τομ. Α, σελ. 44-46, ISBN 978-960-6845-32-1
- ↑ Δημήτρη Φωτιάδη, Ιστορία του 21, ΜΕΛΙΣΣΑ, 1971, τομ. Α, σελ. 328.
Отрывок, характеризующий Дзавелас, Фотос
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.
– Ну, бог'ода, – обратился он к мужику проводнику, – веди к Шамшеву.
Денисов, Петя и эсаул, сопутствуемые несколькими казаками и гусаром, который вез пленного, поехали влево через овраг, к опушке леса.
Дождик прошел, только падал туман и капли воды с веток деревьев. Денисов, эсаул и Петя молча ехали за мужиком в колпаке, который, легко и беззвучно ступая своими вывернутыми в лаптях ногами по кореньям и мокрым листьям, вел их к опушке леса.
Выйдя на изволок, мужик приостановился, огляделся и направился к редевшей стене деревьев. У большого дуба, еще не скинувшего листа, он остановился и таинственно поманил к себе рукою.
Денисов и Петя подъехали к нему. С того места, на котором остановился мужик, были видны французы. Сейчас за лесом шло вниз полубугром яровое поле. Вправо, через крутой овраг, виднелась небольшая деревушка и барский домик с разваленными крышами. В этой деревушке и в барском доме, и по всему бугру, в саду, у колодцев и пруда, и по всей дороге в гору от моста к деревне, не более как в двухстах саженях расстояния, виднелись в колеблющемся тумане толпы народа. Слышны были явственно их нерусские крики на выдиравшихся в гору лошадей в повозках и призывы друг другу.
– Пленного дайте сюда, – негромко сказал Денисоп, не спуская глаз с французов.
Казак слез с лошади, снял мальчика и вместе с ним подошел к Денисову. Денисов, указывая на французов, спрашивал, какие и какие это были войска. Мальчик, засунув свои озябшие руки в карманы и подняв брови, испуганно смотрел на Денисова и, несмотря на видимое желание сказать все, что он знал, путался в своих ответах и только подтверждал то, что спрашивал Денисов. Денисов, нахмурившись, отвернулся от него и обратился к эсаулу, сообщая ему свои соображения.
Петя, быстрыми движениями поворачивая голову, оглядывался то на барабанщика, то на Денисова, то на эсаула, то на французов в деревне и на дороге, стараясь не пропустить чего нибудь важного.
– Пг'идет, не пг'идет Долохов, надо бг'ать!.. А? – сказал Денисов, весело блеснув глазами.
– Место удобное, – сказал эсаул.
– Пехоту низом пошлем – болотами, – продолжал Денисов, – они подлезут к саду; вы заедете с казаками оттуда, – Денисов указал на лес за деревней, – а я отсюда, с своими гусаг'ами. И по выстг'елу…
– Лощиной нельзя будет – трясина, – сказал эсаул. – Коней увязишь, надо объезжать полевее…
В то время как они вполголоса говорили таким образом, внизу, в лощине от пруда, щелкнул один выстрел, забелелся дымок, другой и послышался дружный, как будто веселый крик сотен голосов французов, бывших на полугоре. В первую минуту и Денисов и эсаул подались назад. Они были так близко, что им показалось, что они были причиной этих выстрелов и криков. Но выстрелы и крики не относились к ним. Низом, по болотам, бежал человек в чем то красном. Очевидно, по нем стреляли и на него кричали французы.
– Ведь это Тихон наш, – сказал эсаул.
– Он! он и есть!
– Эка шельма, – сказал Денисов.
– Уйдет! – щуря глаза, сказал эсаул.
Человек, которого они называли Тихоном, подбежав к речке, бултыхнулся в нее так, что брызги полетели, и, скрывшись на мгновенье, весь черный от воды, выбрался на четвереньках и побежал дальше. Французы, бежавшие за ним, остановились.
– Ну ловок, – сказал эсаул.
– Экая бестия! – с тем же выражением досады проговорил Денисов. – И что он делал до сих пор?
– Это кто? – спросил Петя.
– Это наш пластун. Я его посылал языка взять.
– Ах, да, – сказал Петя с первого слова Денисова, кивая головой, как будто он все понял, хотя он решительно не понял ни одного слова.
Тихон Щербатый был один из самых нужных людей в партии. Он был мужик из Покровского под Гжатью. Когда, при начале своих действий, Денисов пришел в Покровское и, как всегда, призвав старосту, спросил о том, что им известно про французов, староста отвечал, как отвечали и все старосты, как бы защищаясь, что они ничего знать не знают, ведать не ведают. Но когда Денисов объяснил им, что его цель бить французов, и когда он спросил, не забредали ли к ним французы, то староста сказал, что мародеры бывали точно, но что у них в деревне только один Тишка Щербатый занимался этими делами. Денисов велел позвать к себе Тихона и, похвалив его за его деятельность, сказал при старосте несколько слов о той верности царю и отечеству и ненависти к французам, которую должны блюсти сыны отечества.
– Мы французам худого не делаем, – сказал Тихон, видимо оробев при этих словах Денисова. – Мы только так, значит, по охоте баловались с ребятами. Миродеров точно десятка два побили, а то мы худого не делали… – На другой день, когда Денисов, совершенно забыв про этого мужика, вышел из Покровского, ему доложили, что Тихон пристал к партии и просился, чтобы его при ней оставили. Денисов велел оставить его.
Тихон, сначала исправлявший черную работу раскладки костров, доставления воды, обдирания лошадей и т. п., скоро оказал большую охоту и способность к партизанской войне. Он по ночам уходил на добычу и всякий раз приносил с собой платье и оружие французское, а когда ему приказывали, то приводил и пленных. Денисов отставил Тихона от работ, стал брать его с собою в разъезды и зачислил в казаки.
