Ичиго Куросаки

Куросаки Ичиго
黒崎 一護
Персонаж аниме и манги «Блич»
Произведение	«Блич»
Появление	Манга: 1 глава Аниме: 1 серия
Сэйю	Масакадзу Морита Мацуока Юки (в детстве) Андрей Лёвин (русский дубляж)
Информация
Прозвище	Ичи (Ючиру)
Раса (вид)	человек с силами Шинигами, Вайзард , «Подчиняющий» (ранее) ,Квинси полукровка
Пол	Мужской
Группа крови	II (A)
Возраст	15-17(Ранее) 27 лет
Рост	174 см(5'9") 181 cm (5'11")
Вес	61 кг 66 кг
Дата рождения	15 июля
Род занятий	учащийся средней и старшей школ(ранее), владелец «Клиника Куросаки», «исполняющий обязанности» Шинигами
Звание	Временный Шинигами,Квинси полукровка
Родственники	Куросаки Ишшин (отец)(Шинигами), Куросаки Масаки (мать)(Квинси), Куросаки Карин(младшая сестра), Куросаки Юзу(младшая сестра), также семейство клана Шиба, Иноуэ Орихиме (жена), Куросаки Казуи (сын)

Куросаки Ичиго (яп. 黒崎 一護 Куросаки Итиго, Kurosaki Ichigo) — персонаж аниме и манги «Блич», созданный Тайто Кубо. Имя Ичиго (一護, ичиго) — омоним японского слова «клубника» (яп. 苺 или イチゴ) («клубника» пишется другими иероглифами и является типичным японским женским именем), поэтому некоторые герои обзывают его «Ягодка» или даже «Ягодка-чян» В 21 серии аниме Ичиго говорит, что в его имени иероглиф ичи (一) означает «первый», а го (護) происходит от слова «хранитель».(Отец однажды сказал ему, что его имя значит «тот, кто защищает».)

Ичиго — школьник, который с детства обладает сверхъестественной способностью видеть призраков, даже хорошо знаком с одной девочкой-привидением и приносит цветы на место её смерти. Тем не менее, он не склонен к мистицизму и, хотя читает гороскопы, утверждает, что не верит им.. Однажды на его близких нападает злой дух, «Пустой», но появляется девушка по имени Кучики Рукия, которая вмешивается в сражение и спасает семью Куросаки. Во время битвы она получает серьёзное ранение и становится перед выбором: погибнуть или передать Ичиго часть своих сверхъестественных сил, чтобы он мог биться вместо неё. Так Ичиго знакомится с миром Шинигами — «проводников душ», воинов, которые защищают людей, сражаясь со злыми духами Пустыми, и помогают добрым душам уйти в Мир Иной.

Ичиго является главным героем истории и одним из самых популярных персонажей «Блич». Занимает 20 строчку в списке 25 лучших персонажей аниме по версии IGN. В рейтинге популярности, который регулярно подсчитывается журналом Shonen Jump, он долгое время занимал первое место, хотя по результатам последнего голосования, проведённого в 2008 году, опустился на 3-ю строчку, уступив Кучики Рукии и Капитану десятого отряда Хицугае Тоширо. С ним выпускаются разнообразные товары, в том числе брелки, плюшевые игрушки и статуэтки.

Описание персонажа и сюжетных действий связанных с ним

Внешность и характер

Ичиго почти типичный антигерой. Бунтовщик, плохой парень, который против своей воли вынужден геройствовать, тем не менее, он привязан к друзьям, готов защищать близких людей до последнего и рискует ради них жизнью. В начале манги Ичиго 15 лет. Он школьник с ярко-рыжими волосами, которые раздражают одноклассников и являются причиной постоянных подначек и драк, но он охотно избивает хулиганов, заявляя, что его не волнует чужое мнение, тем самым поддерживая имидж волка-одиночки. Несмотря на это он хорошо учится, много читает и занимается, а также находится на почётной 18-й строчке в списке лучших учеников школы. Как выясняется впоследствии, он тратит столько сил на учёбу затем, чтобы перебороть отрицательное отношение учителей, которое возникло опять же из-за необычного цвета волос, нелюдимости и привычки давать сдачи обидчикам. Из-за цвета волос Ичиго даже не ходит в парикмахерскую, и их ему стрижёт младшая сестра Юзу. Он не в восторге от новоприобретённых сил и поначалу заявляет, что отказывается помогать Рукии, потому что не хочет драться с монстрами ради безопасности незнакомых людей.

У Ичиго есть привычка ошибаться в чтении чужих имен, как было, например, с его одноклассником Садо Ясутора, который из-за невнимательности Ичиго стал Чадом, а после первой встречи с Исидой Урю (ещё одним его одноклассником), Ичиго долго не мог вспомнить его имя и рассматривал такие варианты, как «Вилли Исида» и «Волли Исида», а когда увидел иероглифы 雨竜 (Урюу), прочёл их как «Аметацу». По словам подруги детства Ичиго Арисавы Тацки, он помнит только половину людей из собственного класса.

Семья

Ичиго живёт в вымышленном городке Каракура вместе c двумя младшими сестрами — Карин и Юзу — и отцом Ишшином Куросаки, который заведует маленькой больницей. Когда Ичиго было девять лет, его мать Масаки была убита Пустым, которого Шинигами не могли убить на протяжении 50 лет и называли «большим удильщиком» из-за его способности превращать свои верхние щупальца в разных людей. У Ичиго тёплые отношения с сестрами (он даже как-то раз говорит своей подруге Иноуэ Орихиме, что старшие братья именно потому рождаются первыми, чтобы защищать своих маленьких братьев и сестёр), и даже с отцом, который постоянно нападает из-за угла под разными предлогами: «Поздно!.. Мы всегда ужинаем в 7 вечера!», а когда Ичиго уклоняется от удара, гордо провозглашает: «Мне больше нечему тебя учить». Рецензент на IGN замечает, что «отношения Ичиго с отцом всегда были интересны своей нестандартностью; они больше похожи на двух ссорящихся друзей, чем на отца с сыном».

Масаки — чистокровная Квинси, живущая у своего родственника Исиды. Однажды она спасает от Пустого капитана 10 отряда Иссина Шибу, но Пустой ранит её. Так как Пустой был одним из экспериментов Айзена Соске, укус вызывает пустификацию Масаки. Но Иссин без раздумий принимает предложение подоспевшего на помощь Урахары и позволяет запечатать свои силы Шинигами, чтобы спасти Масаки. Затем Иссин рассказывает Ичиго причину гибели его матери. Оказывается, в момент, когда Масаки вместе с маленьким Ичиго столкнулась с Гранд Фишер (яп. グランドフィッシャー гурандо фисся:, англ. Grand Fisher — «великий удильщик»), Яхве устроил «священный отбор», забрав силу всех нечистокровных Квинси, что и стало причиной гибели Масаки, а также матери Урю.

Детство

Когда Ичиго Куросаки было четыре года, мать водила его на занятия по карате. Там он познакомился с девчонкой-сорванцом Арисовой Тацке и поначалу бывал ею избит, после чего начинал горько плакать, мгновенно успокаиваясь только в объятиях матери. По словам Тацки, Ичиго был маменькиным сыночком, который цеплялся за её руку, выглядел очень счастливым и все время улыбался если Масаки (яп. 黒崎 真咲 Куросаки Масаки, Kurosaki Masaki) была рядом. Когда Ичиго исполнилось девять, Масаки была убита Удильщиком. . Маленький Ичиго вместе с матерью шёл по берегу реки и увидел, как черноволосая девушка падает прямо в воду, он уже тогда мог видеть призраков, но не умел отличать их от живых людей, поэтому бросился на помощь, а когда пришёл в себя, девушка пропала, а Масаки была мертва. Ичиго так и не понял, что произошло. Единственное, что он знал наверняка — мать погибла, защищая его, и на вопрос Рукии о том, кто убил Масаки, он прямо отвечает: «Её убил я». Смерть матери изменила всю семью Куросаки: Карин поклялась никогда больше не плакать и воспитала в себе железный характер, Юзу занялась домашним хозяйством, Иссин повесил на стену огромный плакат с изображением Масаки, а Ичиго мучился чувством вины и впоследствии твердо решил стать достаточно сильным, чтобы защитить тех, кого любит. Ради близких он готов биться до последнего — мотив, возникающий во многих сражениях.

Дальнейшие события

С появления Ичиго Куросаки начинаются аниме и манга «Блич». Он встречается с Кучики Рукией, преследующей очередного Пустого. Рукия, удивленная, что Ичиго может её видеть, рассказывает про работу Шинигами. Между тем появляется Пустой, которого притягивает «аппетитная» духовная энергия Ичиго. В бою Рукии приходится отдать всю силу Ичиго, чтобы он мог спасти его семью, после чего Рукия полностью теряет сверхъестественные способности и фактически превращается в обычного человека. С этих пор Ичиго вынужден исполнять обязанности Шинигами: защищать жителей города, сражаясь с Пустыми, а души Плюс отправлять в Общество душ. Со временем некоторые одноклассники Ичиго начинают видеть духов, а другие получают особые способности — как Садо Ясутора и Иноуэ Орихиме.

Рукия никак не может восстановить силы, что не остается незамеченным в Обществе душ. За ней присылают капитана Кучики Бьякую и лейтенанта Абарай Рэнджи. Ичиго вмешался и внезапно после проигрыша Абараю в нём проснулась сила, позволившая ему одолеть лейтенанта Абарая, но Бякуя в последний момент спасает Рэнджи и наносит Куросаки особый удар, из-за которого тот теряет способности Шинигами. Его подбирает Урахара Киске, помогает возвратить силы, познакомиться со своим Занпакто, а затем отправляет в Общество душ, где Рукию уже собрались казнить за то, что она отдала свои силы смертному. Там Ичиго поочередно сражается с Мадарамэ Иккаку, Абарай Рэнджи и Зараки Енпачи (в процессе битвы лучше узнавая характер своего меча), а также овладевает Банкаем под руководством Шихоин Йороичи. Он вовремя прибывает на место казни и с легкостью побеждает троих лейтенантов. Вмешивается Бякуя, который гораздо опытнее Ичиго и в обычной схватке, и в использовании Банкая. В конце концов, Ичиго удается победить, однако впервые появляется его «Внутренний Пустой». На месте казни появляется Айзэн Соскэ, капитан, считавшийся убитым вторженцами. От него Ичиго узнаёт, что похищение и казнь Рукии были спланированы Айзэном, который искал путь к возможностям, далеко превосходящим силы Шинигами, даже превосходящим силу капитана. Вмешательство Ичиго и его друзей входило в план капитана-отступника как отвлекающий фактор для всего Общества душ, благодаря чему Айзэн смог осуществить главную свою цель — похищение могущественного артефакта под названием «Хоугиоку» (яп. 崩玉 Хо:гёку), дающего невероятную силу. Хогёку был запечатан в теле Рукии и извлечь его можно было с помощью мощного оружия, которое использовалось для ритуальных казней. Айзэн похищает Хоугиоку из тела Рукии с помощью созданной Урохарой Киске технологии помещения и извлечения объектов из души. После чего, преодолев сопротивление подоспевших капитанов, покидает Общество душ, захватив своих сообщников, Ичимару Гина и Дуосэна Канаме. Ичиго с друзьями возвращаются домой, а Рукия остается в Обществе душ.

Во время сюжетной арки с баунто Ичиго и Рукия вновь объединяются; Ичиго побеждает Карию, лидера Баунто - одержимого жаждой мести человека, желающего умереть. Кария Дзин за свою жизнь наблюдал, как история остатков "Зависимых" повторяется из раза в раз - а невозможность оставлять потомство стала роковой для их клана, в результате чего, возможно, помимо самого Карии и остальных наблюдаемых Баунто в живых уже попросту никого не осталось. В итоге, окончательно обезумев, он жертвует оставшимися союзниками, и отправляется на Холм СоуКиоку, дабы использовать Дзё Кай Сёу и либо уничтожить Общество душ - либо умереть самому и тем самым уничтожить любую возможность существования Бануто. Лишь там, израсходовав все свои силы и использовав резервы Дзё Кай Сёу - во время последней самоубийственной атаки на Ичиго он обретает покой.

Ичиго же - поспешно торопится домой.

Затем он возобновляет нормальную жизнь, опять начинает ходить в школу. Вскоре начинается вторжение арранкаров Айзэна. Куросаки сталкивается с Джагерджак Гриммджоу, Гриммджоу, не высвободив свой Занпакто, избивает Ичиго даже в Банкее. Ичиго раздражен своей слабостью и неспособностью защитить друзей, поэтому отправляется к Вайзардам, Шинигами с силами Пустых, умеющим контролировать их внутри себя. Ичиго берет под контроль «Внутреннего Пустого» и учится надевать маску Пустого, хотя может поддерживать её лишь 11 секунд. В следующей битве с Гриммджоу он на короткий период получает преимущество, но маска спадает очень быстро — его спасает только появление Рукии и Вайзарда Хирако Шинджи. Гриммджоу возвращается в Уэко Мундо: он лишь создавал отвлекающий манёвр для похищения Иноуэ Орихимэ. Ичиго, несмотря на запрет главнокомандующего Ямамото-Генрюсая, не бросает подругу в беде и вместе с Исидой и Чадом отправляется в Уэко Мундо. Там он знакомится с Нелл Ту и проводит несколько битв, помогая потерянному в Пустынях уже более сотни лет Шинигами Ашидо Кано. Но чтобы вернуть Орихимэ Ичиго приходится сразится с Улькиоррой Шиффером, одним из сильнейших арранкаров, тот убивает Ичиго проделав ему дыру в том же месте где и его дыра, однако по приказу Гриммджоу Орихиме отрицает своей силой смерть Ичиго и они проводят бой, в котором победителем выходит Ичиго, овладев полностью своей маской. Но после сражения с Гриммджоу на место их битвы приходит Ноитора Джигура и начинает измываться над побежденным Гриммджоу и уставшим Ичиго, их спасает Кенпачи. Вскоре Ичиго снова приходится биться с Улькиоррой, но в этот раз он начинает побеждать его, после чего Улькиорра ,выйдя на крышу Лас Ночес, высвобождает свой Занпакто по имени Мурсьелаго, избивает Ичиго до полусмерти, но Ичиго не сдается, что приводит Улькиорру в ярость и он использует вторую форму Рересурексиона, после чего на крышу поднимаются Исида и Иноуэ и перед ними Улькиорра снова убивает Ичиго проделав в нём дыру при помощи Сэро Оскурас. Через некоторое время, после того как Иноуэ просит мертвого Ичиго им помочь, просыпается его Пустой берсеркер, Пустой становится в разы сильнее Улькиорры и самого Ичиго, но перед своей смертью Улькиорра уничтожает маску Пустого, что приводит Ичиго в обычное состояние и он оживает, Улькиорра понимает, что такое душа человека. Дальнейшая задача Ичиго — одержать победу над Айзэном Соскэ, потому что из всех Шинигами лишь Ичиго не подвержен действию его гипноза. Однако Ичиго не смог нанести раны Айзэну, который после этого одолел всех капитанов и Вайзардов, после чего хитростью побеждает Ямамото Генрюсая, который однако уничтожает кидо-защиту Соскэ своим кидо, что дает возможность Ичиго ранить Айзэна. Раны, нанесённые Айзэну, мгновенно заживают. Он сообщает Ичиго о том, что битвы, через которые тот прошел, и навыки, которые получил, — всё было изначально спланировано самим Айзэном. Подобное заявление шокирует Ичиго, но ему на помощь приходит отец, а также Урахара и Йоруичи, которые начинают сражаться с Айзеном. Сам же Ичиго вступил в бой с Гином. Несмотря на ожесточённое сопротивление, Айзен одолел всех противников и, вместе с Гином, который без труда победил Куросаки, отправился в Каракуру, проходя через Разделитель миров Айзэн уничтожает Катотсу. За ними вдогонку отправились Ишшин и Ичиго. В Разделителе миров Ичиго, при помощи отца, прошёл специальную тренировку и поднял свою силу на невероятный уровень. Прибыв в свой город, продемонстрировал подавляющую мощь, сражаясь с Айзеном, и в конечном счёте, при помощи Урахары, одолел Айзена, но в результате финальной битвы теряет все силы Шинигами.

Параллельно этому происходят несколько относительно второстепенных событий - наподобие вырвавшегося из заточения сумасшедшего Полусинигами-Полузанпакто Бай-Шина, появления таинственной "Розария Памяти", принятия в Третий Отряд нового Капитана Сюске Амагая, попытки нападения на Сообщество Душ странного Синигами Кусаки Соудзиро, восстания Занпакто под предводительством Некого "Муромасы" или нападения двух призраков прошлого Рукии.

В конце концов Ичиго вынужден сразиться с ополоумевшим 7-м офицером 12-го Отряда, Инабой Кагерозой, и даже спуститься в Ад за Юдзу, попутно запечатав Тогабито Какуто на самые Нижние Уровни.

Но ничего не спасло его от полной и окончательной потери своих Сил...

Через семнадцать месяцев после потери своих сил Ичиго встречает человека, Куго Гиндзё, который знакомит его с группой людей, обладающих необычными способностями — они умеют контактировать с любыми окружающими их предметами с помощью взаимодействия их душ (и предмета, и контактирующего), а также изменять их форму или усиливать мощь. Такой контроль был назван «Полным подчинением», сама группа называется "Экзекуция". Помимо того, Гиндзё предлагает помощь и говорит, что может вернуть потерянные способности проводника душ. Ичиго начинает проходить специальные тренировки, где изучает новые способности, к примеру, подчинение значка проводника душ. Тем временем неизвестное лицо начинает совершать нападения на друзей Ичиго. Первой жертвой становится Урю Исида, после чего попадает в больницу. Следующая мишень — Орихимэ, однако она в итоге не получает никаких ранений, но узнает личность нападавшего — Сюкуро Цукишима. Ичиго же продолжает тренироваться. Он узнает, что Ясутора Садо также владеет полным подчинением в виде способности «Правая рука гиганта» и «Левая рука дьявола». Вскоре в штаб группы Гиндзё заявляется Цукишима, и в этот же момент Ичиго высвобождает свою силу, называемую «Покров проводника душ». Гиндзё и Ичиго пришлось отступить, чтобы завершить подчинение Ичиго. Придя поздно ночью домой, Ичиго обнаруживает, что Цукишима своим подчинением изменил воспоминания всех, в том числе жителей Каракуры, лишь Гиндзё и Ичиго знают, что происходит на самом деле. С помощью подоспевшего Исиды Ичиго узнает, что Гиндзё на самом деле в сговоре с Цукисимой, целью которого является поглощение сил Ичиго. Заговорщики побеждают, однако на помощь Куросаки приходят его отец, Урахара, а также Кучики Рукия, которая успешно возвращает ему силы проводника душ, передав часть реяцу капитанов и лейтенантов Готэя 13 с помощью меча, подготовленного Кискэ, и пробудив ту часть силы Ичиго, которую Гиндзё поглотить не смог. Рендзи, Бьякуя, Кэмпачи, Хицугая и Иккаку также появляются в особняке, чтобы помочь Куросаки, облик синигами и мощь которого преобразились после возвращения силы. Хицугая раскрывает причины передачи реяцу Ичиго: первая — вернуть долг, так как Ичиго спас Общество Душ, а вторая — победить Гиндзё, который на самом деле является первым исполняющим обязанности синигами. Во время битвы Куго открывает Ичиго правду о лицензии временного синигами: она была создана Дзюсиро Укитакэ для слежки и контроля реяцу людей, полезных или опасных для Сообщества душ. Таким образом, Гиндзе попытался переманить Ичиго на свою сторону, чтобы тот помог ему в битве с Сообществом Душ. Однако он получает отказ от Куросаки, принявшего сторону Готея 13 и мира синигами, который дал ему возможность и силы защищать близких ему людей. После этого диалога оба Временных проводника душ используют свои Банкаи и вступают в решающую схватку, победу в которой одерживает Ичиго. После поражения X-cution и смерти их лидера Ичиго прибывает в сообщество душ с просьбой о передачи ему тела поверженного Гиндзе для захоронения его в реальном мире и требованием о том, чтобы все проводники душ знали о том, что удостоверение временного синигами является подлинным и его лицензией.

После этих событий Ичиго возвращается к патрулированию родного города вместе со своими друзьями. Во время одного из ночных обходов их компания спасает 2 синигами-новичков, поставленных на защиту Каракуры - молодого паренька Юки и его семпая, девушку Сино. Спустя какое-то время в доме Куросаки появляется таинственная личность в белом костюме и с маской на лице, представившаяся как Эберн Азгияро. Вместо ответа на вопрос о том, арранкар ли он, Эберн нападает на Ичиго, используя Крест Квинси. Во время боя он провоцирует Куросаки на использование Банкая и, в тот момент, когда ему это удается, пытается его запечатать с помощью неизвестной техники. Однако Ичиго удается прервать технику, разрушив её с помощью Гэцуги и вынуждая Эберна отступить. Вскоре через Юки Ичиго и его друзья узнают о том, что на Сообщество Душ было совершено нападение, во время которого погиб лейтенант Первого отряда Готэй 13. После этого в одну из ночей Куросаки встречает плачущую Нэлл, которая просит его о помощи в Уэко Мундо, захваченного Вандеррейхом — организацией квинси во главе с императором Яхве (который играет роль в событии гибели матери Ичиго, но тот не знает этого), новоявленным противником Готэя 13. Вместе с Нэлл, её франсьоном Пеше, а также Урахарой, Чадом и Иноуэ Ичиго отправляется в измерение пустых, где компания сталкивается с Штерн-Риттером, капитаном Охотничьего отряда Вандеррейха - Киргэ Опье. Ичиго в схватке вынужден применить банкай, так как Киргэ использует Фольштеинг. После этого битве с ним помогают фрасьоны Харибелл (Сун-Сун, Мила-Роза, Апатти). Они используют против предельного стиля Киргэ своего Айона, но им так и не удается одолеть врага. Однако Ичиго, после долгого боя и помощи кидо Урахары, удаётся победить врага и торопясь на помощь в Общество душ попадает в ловушку, которую подстроил тяжело раненный Опье. Позже Ичиго, с помощью неожиданно пробудившихся способностей квинси, удаётся выбраться из клетки и прибыв в Сэрэйтэй сталкивается с лидером Вандерейха — Яхве и начинает с ним сражение. В ходе секундной битвы Яхве с легкостью гасит гэцугу Куросаки и одним ударом побеждает и вырубает Ичиго, сбив тому дыхание, приказывая Штейн-Риттеру Хашвальду отнести пленного в резиденцию Вандеррейха, но Куросаки в это время приходит в себя, тогда император пытается добить врага мечом, но Ичиго вдруг подсознательно начинает использовать силу квинси и даже блокирует удар Яхве по шее ею, получая лишь след и вновь приготовившись использовать силы синигами и беря меч, однако его сильнейшая гэцуга была попросту проигнорирована Яхве, который не получил ни царапины. Хашвальд разрубает меч Куросаки и готовится убить того, но Яхве останавливает своего заместителя и напоследок рассказывает Ичиго о его происхождении, говоря, что мать его была квинси. Квинси уходят из Общества Душ из-за прихода Королевской Гвардии, а император оставляет Куросаки в раздумьях, говоря что ещё вернется за ним. После этого Ичиго забирают члены Нулевого Отряда, которые проверяют его и готовят к битве с Яхве. Но Оэцу Нимайя, создатель зампакто, отправляет его обратно в реальный мир, так как у Куросаки нет зампакто и он не смог победить асаути. Ичиго идет к отцу, который рассказывает ему о его происхождении. Отец Ичиго — Иссин Сиба, бывший капитан 10 отряда, отправился десять лет назад на поиски пустого, убивающего синигами. В битве с ним Иссина ранит Айзэн Соскэ в спину, из-за чего тот не может использовать банкай. Но его спасает Масаки Куросаки, квинси из погибшего рода (и будущая мать Ичиго), убив пустого луком, однако в неё проникает пустой, начинается пустофикация. Её спасает Урахара Кискэ с помощью Иссина, который решает защищать Масаки всю жизнь. Масаки была невероятно сильной квинси, убивая пустого на уровне сильного капитана одним выстрелом, а её блют вене был очень крепким. Однако девять лет назад Яхве, как создатель квинси, восстановил свои силы, выпив их у Канаэ Катагири и у Масаки, а также убрав у последней блют. Ичиго возвращается в измерение Короля и получает у Оэцу свой асаути, где проходит тренировку по освоению своего зампакто, Нимайя объясняет, что тому придется расстаться с Зангэцу. Зангецу рассказывает Ичиго, что он не является Дзанпакто, а является воплощением генов и части квинси в Ичиго. Нимайя перековывает Ичиго его зампакто, в котором сливаются и остаются, как и внутренний пустой Хичиго Сиросаки, так и внутренний квинси Зангецу. Один из мечей, олицетворяющий пустого, является тесаком чёрного цвета, как в старом сикае, а второй меч, олицетворяющий квинси, стал напоминать не обычный тесак и нож. После тренировки возвращается в Сэйрейтей. Прибыв в Сэйрейтей, во время второй атаки "Ванденрейх", вступил в сражение с Лильтотто Лэмпард, Менина МакЭллон, Кандиса Кэтнипп и Жизель Жевель, защищая тяжело раненного Дзараки Кэмпати, которых он побеждает, однако на поле боя прибывают Базз Би, НаНаНа Наджакуп, ПеПе Ваккабрада и Роберт Акутронэ, чтобы сразиться с ним. После чего с Ичиго связывается Яхвэ, который благодаря одежде Ичиго, созданный Нулевым отрядом, открыл портал во дворец Короля душ. На помощь к Ичиго приходят Рукия, Рэндзи, Бякуя, Иккаку, Юмиттика и Хисаги, которые начали сражение с квинси, в то время как Ичиго отправился за Яхвэ, чтобы помешать ему войти в портал. Прибыв к Яхвэ Ичиго видит рядом с ним Юграма Хашвальта и Урю Иссиду. Он шокирован тем что его друг перешёл на сторону врага и пытается его образумить, но тот не слушает его и атакует стрелами, которые отбивает, прибывшая вместе с Чадом, Орихиме. Яхве вместе с Хашвальтом и Урю уходят через портал. Ичиго решает во что бы то ни стало вернуть Иссиду и спасти Сообщество душ. С помощью Урахары, Ичиго вместе с Орихиме, Чадом, Ёруити Сихон и Гандзю Сибой отправляется вслед за Яхвэ во дворец Короля душ.

Боевые навыки

На протяжении нескольких десятков серий способности Ичиго растут слабо, практически оставаясь на одном месте, но даже в такой ситуации он достаточно успешно ведёт войну с Пустыми. Хотя Ичиго формально не является Шинигами, его силы находятся на уровне капитанских. Айзэн Соскэ и Урахара Киске говорили, что главный козырь Ичиго — изумительная скорость обучения, а Рукию несколько раз поражал тем, что схватывал новую технику (на изучение которой обычному Шинигами требуются недели или даже годы) буквально за несколько дней. Например, он научился использовать Щумпо («поступь») за два дня тренировки с Шихоин Йоруичи, причем одновременно овладевая банкаем. Урахара называет его способности «пугающими». Что касается физических характеристик, то Ичиго с раннего детства изучал боевые искусства, постоянно дрался и с одноклассниками, и c Арисавой Тацуки (в Японии она вторая по боевым искусствам среди женщин). Ичиго сочетает в себе силы Шинигами, Квинси и Пустого, что уникально в своём роде: для Квинси реяцу Пустых является натуральным ядом, разрушающим их тела, что было продемострированно Урахарой и Куроцучи, при помощи Пилюль Пустофикации вернувших украденные Банкаи Капитанам - никто, кроме Ичиго, не может сочетать в себе их силы...

Силы Шинигами

Ичиго является сыном Шинигами Иссина Шибы (Позже сменил фамилию на Куросаки) и поэтому получил в наследство эти силы. В качестве Шинигами (проводника душ) Ичиго может победить в рукопашном бою троих лейтенантов, даже не доставая меч Занпакто. Как отмечал Улькиорра, реацу (духовные силы) Ичиго в теории даже выше его собственных, но они очень неустойчивы из-за постоянных противоречий с внутренним Пустым. Ичиго обладает таким количеством реацу, что не в состоянии её сдерживать, и сила льется непрерывно, а потому он не может скрыть своё присутствие от других Шинигами и Пустых. В битве он в большой степени полагается на Занпакто и "Щунпо (поступь)» . Ичиго никогда не обучался Кидо, не умеет пользоваться заклинаниями и в целом с трудом контролирует реацу (из-за её количества), зато хорошо чувствует местонахождение своих товарищей. В отличие от лейтенантов и капитанов, Ичиго может в полную силу драться и в обычном мире, и в Обществе душ. В то время как офицерам, начиная с лейтенантов, ставят ограничения на силу в 80%, Ичиго не состоит в Готэй 13 и не имеет никаких сдерживающих печатей. Однако ему удалось произвести впечатление на Общество душ, поэтому Джуширо Укитаке назначил Ичиго «Исполняющим обязанности Шинигами (Временным Шинигами)» и вручил удостоверение в знак того, что Ичиго отныне товарищ и союзник Шинигами, кроме того это удостоверение может превращать его в Шинигами, а также предупреждает о появлении поблизости Пустых.

Занпакто

Занпакто Ичиго по сравнению с оружием других Шинигами имеет огромные размеры, что говорит об огромной реацу Ичиго. Оно также уникально в своём роде, так состоит полностью из силы Пустого, по этой причине цвет реацу, испускаемый мечом при банкае имеет тёмный окрас, как у пустого, в отличие от Зампакто других Шинигами. Формально Занпакто Ичиго зовут Зангецу (яп. 斬月 Zangetsu, «Рубящая луна»). Долгое время сила Квинси, которая в подсознании Ичиго представала в облике темноволосого мужчины 30-40 лет, вводила Ичиго в заблуждение, утверждая, что именно он является Зангецу. В конце концов становится ясно, что внутренний Пустой Ичиго, который представал перед ним в облике белого клона, и есть его настоящее Зампакто.

Сам Зангецу появляется далеко не сразу. Когда Ичиго только становится Шинигами, Занпакто выглядит как обычная Катана, сильно увеличенная в размере. Ичиго даже не знал о существовании имён у мечей, поэтому мог биться только прямыми атаками. Оружие казалось слишком большим и неуклюжим, что связано с неспособностью Ичиго контролировать свою реацу, а также вливать её в меч, поэтому само лезвие было слабым и довольно непрочным — например, Кучики Бякуя с легкостью перерубает его пополам во время первой встречи с Ичиго. Похожую операцию проводит Урахара Кискэ, в ходе тренировки меч вообще остался без лезвия, просто изрезав его на кусочки. В конце первой сюжетной арки Ичиго узнает имя своего меча и пробуждает шикай. В шикае Зангецу похож на огромный кухонный нож, по размерам сопоставимый с ростом Ичиго (174 см). Обычно он находится на перевязи за спиной, а лезвие обернуто бинтами, с помощью которых можно вращать меч, как кистень.

Банкай носит название Тэнса Зангецу (яп. 天鎖斬月, «Небесная цепь, разрубающая луну»). Он несколько необычен: меч не увеличивается в размерах и не превращается в некое монстрообразное создание, а наоборот сжимается наподобие дайто, делается полностью чёрным и приобретает новую гарду. Однако в бою можно заметить как лезвие меча отсвечивает синим. Чёрная цепь, прикрепленная к рукояти, напоминает Цепь судьбы, которая есть у всех плюсов (обычные духи). Из-за малых размеров этот «элегантный» банкай часто недооценивается врагами («Это не банкай», «Банкай не может быть таким маленьким» и т. д.). По словам Бякуи, данный банкай представляет из себя не расширение способностей, как обычно, а их спрессованный вариант. Ичиго, находясь как бы под давлением, может развивать огромную скорость, сильно превышающую «Щунпо», а также сверхбыструю реакцию — герой не двигается, а практически летает и как бы находится в нескольких местах одновременно. Он даже смог отбить каждое из тысячи лезвий, призванных Бякуей. Но, по словам Пустого, неопытность Ичиго в использовании банкая привела к тому, что давление духовных сил переломало ему все кости; со временем он научился использовать банкай без вреда для здоровья.

Особая способность Зангецу — удар Гецуга Теншоу (яп. 月牙天衝, «Клыки Луны, рязящие небеса»), во время использования техники Зангецу поглощает реацу Ичиго и высвобождает её из кончика меча, создавая огромную волну реацу с разрушительной мощью, иногда она похожа на полумесяц, иногда просто на беспорядочную волну. Поначалу этот удар использовался интуитивно, Ичиго научился его контролировать во время тренировки банкая, как узнал имя Зангецу. Сам Зангецу говорил, что «знание или незнание имени атаки влияет на мощность удара». В форме банкая удар выглядит чёрным с красным контуром, так что Бякуя поначалу называет Курой гецуга (яп. 黒い月牙, «Чёрный лунный клык»). Однако эта формулировка отражает только цвет (яп. курой — «чёрный»), но не является настоящим названием. Также в банкае Ичиго может управлять гецугой, изменяя её форму, а также высвобождать её в момент физического контакта с противником, усиливая удар. Курой гецуга Ичиго позаимствовал у своего внутреннего Пустого. В состоянии банкая Ичиго становится в разы быстрее, также его Шихакушо меняется. Существует также приём под названием «Финальная Гецуга Теншоу», но Зангецу поначалу отказывается обучать Ичиго ей. Однако в результате долгой тренировки оказывается, то финальная Гецуга — ни что иное, как превращение самого Ичиго в гецугу, дающее на краткое время колоссальную силу, но ценой её использования является последующая потеря всей реацу и сил Шинигами. Побочным эффектом трёхмесячной тренировки с Тэнса Зангецу и внутренним Пустым стало овладение Ичиго новой силой. Его реяцу возросла настолько, что перестала ощущаться, а занпакто изменился — узор гарды увеличился и цепь удлинилась до такой степени, что обвивается вокруг правой руки Ичиго, символизируя возросшее единство занпакто и проводника душ.

После того, как Гинджоу Куго с возвращенной благодаря Цукишиме памятью поглощает силы Ичиго своим «Крестом Казни», Рукия вернула Ичиго силы Шинигами. Выученное ранее Подчинение душ преображает обычную форму Шинигами — у Ичиго появляются воротник, нагрудник, поножи и наручи в форме креста, похожего на символику его удостоверения. Также изменился и Занпакто — теперь Зангецу имеет рукоять, сильно напоминающую рукоять его прежнего Банкая (переплетенная кожей с куском цепи на конце), а его лезвие стало более чёрным, изогнутым и большим. Физическая сила Ичиго настолько возросла, что взмах меча сильнее, чем оригинальная Гецуга Теншоу. Сама Гецуга становится колоссально огромной и разрушительной (одной такой «Гецуги» хватило, чтобы разогнать облака над всей Каракурой). Банкай Ичиго также претерпел изменения: оригинальный костюм обновился наручами белого цвета, черными перчатками, и плетениями в виде креста, плащ разделился на 3 части у основания, гарда Тэнса Зангецу приобрела более устрашающий вид, цепь стала длиннее, а лезвие изогнулось и дополнилось 3 зазубринами на конце.

Обновленный Занпакто

Когда Ичиго сражался с Яхве, Тэнса Зангецу был сломан. Для восстановления и своих сил, и своего Занпакто, сломанного в банкае, Ичиго отправляется во Дворец Короля душ. Там он доходит до Дворца Феникса, где проживает создатель всех Занпакто - Оэцу Нимая. Нимая объясняет Ичиго и Рэнджи, что всем Шинигами в начале обучения выдается асаучи, созданный Нимаей. Вливая свою реяцу в меч, Шинигами превращает его в Занпакто. Так как Ичиго никогда не учился в академии Шинигами, то у него нет асаучи, а следовательно и Занпакто. Поэтому первоначально Ичиго проваливает испытание, где ему надо победить материализованных асаучи. Однако узнав правду о своём происхождении, Ичиго вновь проходит испытание, и на этот раз успешно. Нимайя говорит, что "старик Зангецу" - образ материализованного Занпакто Зангетсу, на самом деле сила Квинси, так как это застывший образ Яхве 1000-летней давности. Пока куется меч, Ичиго в духовном мире говорит со "стариком Зангецу" и понимает, что тот не желал ему зла, хотя и солгал об имени. В результате Ичиго принял настоящего Зангецу - Пустого и свою силу Квинси сказав, что она оба его сила и они оба Зангецу. В результате у Ичиго в руках оказался двойной Занпакто Зангетсу. Зангетсу-квинси принимало форму ножа наподобие чёрного тесака батчамдоу, а Зангецу-пустой - полностюь чёрный Зангетсу в шикае, но появился своеобразный вырез в клинке.

Силы квинси

Роль озвучивает Суго Такаюки

Ичиго, как сын представительницы Квинси обладает этой силой с самого рождения. Олицетворением этой силы является частица души Яхве, которая долгое время выдавала себя под именем Дзангэцу — воплощением дзампакто Ичиго, хотя на самом деле Дзангэцу зовут внутреннего пустого Ичиго. Является самостоятельным персонажем «Блич» и выглядит как темноволосый мужчина 30-40 лет. Известно, что прародитель квинси — Яхве с давних пор передавал людям части своей души, чтобы позже вернуть их обратно, не ясно, как Ичиго получил часть души Яхве, но точно известно, что эта часть души воплощает Яхве 1000-летней давности, поэтому личность и внешность «фальшивого Яхве» кардинально отличается от «настоящего» гораздо меньшей жестокостью и более молодой внешностью. Сам утверждает, что одновременно является Яхве, и нет. Изначально, как воплощение Яхве был категорически против того, чтобы Ичиго становился синигами и даже всеми силами подавлял его потенциал в надежде сбить с пути, в противном случае он был бы вынужден убить его. Однако, видя чистые мотивы Ичиго, отказывается от своих первичных мотивов и решает помогать ему. Ичиго постоянно называет его «старик» (яп. オッサン оссан), однако в состоянии Банкая внешний вид меняется, и он уже выглядит как молодой человек с длинными волосами. Дух Яхве всегда очень спокоен и собран, может дать мудрые советы, уважает силу и порой устраивает Ичиго проверки. Несмотря на то, что он кажется равнодушным к проблемам своего владельца, это впечатление обманчиво. Мир духа Яхве в большей степени зависит от Ичиго:

Я ненавижу дождь, Ичиго. Дождь идет и в этом мире. Когда твоё сердце испытывает беспокойство, небо покрывается тучами. Когда тебе грустно, начинает идти дождь. Мое сердце разрывается от этого. Понимаешь ли ты? Как невыносимо, когда идет дождь, а ты один в совершенно пустом мире? Чтобы не допустить этого, я готов дать столько силы, сколько тебе нужно! Если ты доверишься мне, я не позволю упасть с небес ни одной капле! Ичиго, доверься мне. Ты сражаешься не один.

они сдружились с мечом.

Силы квинси появились у Ичиго довольно поздно, так как он является полукровкой и могли вовсе не проявиться, но во время битвы Ичиго с квинси из Ванденрейха — Киргэ Опье, последний был близок к проигрышу и ещё сильно ранен. Тогда он, используя свою сильнейшую способность, запечатал Куросаки в тюрьме между мирами. Вырваться может только квинси, и неважно, насколько пленник силен, если конечно он не в разы превосходит обладателя тюрьмы. Но Ичиго быстро вырвался из тюрьмы благодаря своим способностям квинси, которые активировались генетической памятью в результате взаимодействия с тюрьмой. Тогда же он вступил в бой с Штерн-Риттером Шазом Домино, во время это поединка Ичиго использовал свои новые силы (подсознательно), в короткое время одолев врага. Сразу после этого он сразился с настоящим Яхве, владыкой Вандеррейха. Поскольку тот был гораздо сильнее Куросаки, то временный синигами был повергнут в считанную секунду. Однако когда император ткнул Ичиго мечом в шею, то у того подсознательно активировалась другая способность квинси - Блют Вене, в результате чего он получил только царапину. После этого, во время перепалки с Кириндзи, членом нулевого отряда, последний ударил Ичиго так, что тот отлетел в сторону, но Куросаки неосознанно вернул ему удар через Блют Артериэ и нисколько не получил урона благодаря Блюту Вене. Известно, что Масаки, мать Ичиго, была мастером Блюта, благодаря чему это передалось по наследству. Также известно, что костюм Тенса Дзангэцу связан с Блютом. Другие способности Ичиго в этой форме неизвестны, однако они явно велики, так как он смог отразить удар меча Яхве, одного из сильнейших персонажей Блича, а также Кириндзи, синигами, намного превосходящего уровень среднего капитана. Частица души Явхе является воплощением сил квинси в крови Куросаки, и поэтому силы синигами у Ичиго подсознательно сочетаются с силой квинси.

Пустой

История пустого уходит своими корнями задолго до рождения самого Ичиго. В обществе душ Айдзэн в лаборатории тайно проводил эксперименты по созданию искусственных пустых, сотканных из душ синигами. Все созданные пустые умирали, единственный удачный образец сбежал и, слепо следуя инстинктам, убивал всех подряд, его внешность была практически полностью идентична полной форме пустого Ичиго. При стычке с Иссином (отцом Ичиго), пустого обезвреживает Масаки, однако тот успевает проникнуть в её душу и начинает холлоуфицировать её. Чтобы спасти девушку, Иссин, жертвуя силой синигами привязывает свою силу к душе Масаки и начинает жить, как человек. Когда Масаки рожает Ичиго, пустой проникает в его душу, долгое время он никак не проявлял себя до событий тренировки Ичиго с Кискэ Урахарой, когда цепь души Ичиго была практически уничтожена, что обычно приводит к превращению в пустого. Ичиго удалось справиться и пробудить в себе силу проводника душ, но пустой частично пробудился. Пустой к тому моменту приобрёл разум и самосознание, а также крепко слился с силой синигами Ичиго, став его дзампакто. Себя называет безымянным (по своим же словам), которого большинство фанатов называет Хичиго Сиросаки (англ. Hichigo сокр. от Hollow Ichigo - Пустой Ичиго; Сиросаки - видоизменненая фамилия Ичиго, куро (яп. 黒) — чёрный, сиро (яп. 白) - белый) — это его злобное альтер-эго, он неизменно ухмыляется, издевается, унижает и подначивает Ичиго, а также мечтает полностью завладеть телом, смакуя открывающиеся перспективы. Пустой, по собственным словам, является воплощением жажды битвы и убийства. Он может использовать все техники Ичиго, причем делает это более успешно, в отличие от своего «хозяина», сражается как берсеркер и совершенно игнорирует ранения, которые получает тело. Во внутреннем мире дзанпакто появляется в белом кимоно с чёрным поясом; выглядит, как брат-близнец Ичиго с белоснежной кожей и черными глазами с оранжевыми зрачками.

На разных сюжетных этапах Пустой проявляет себя по-разному. В критические моменты на теле (например, спрятанная за пазухой) просто появлялась маска пустого, которая защищала от смертельного ранения и о которой сам Ичиго не подозревал. Впервые пустой появляется во время сражения с Бякуей Кучики, когда маска закрыла половину лица Ичиго и Пустой на какое-то время полностью взял Ичиго под контроль. Второй раз похожая ситуация повторилась, когда Ичиго защищал от зависимых своего друга Кэйго, причем поверхность одного глаза сначала чернела, а затем появлялся Пустой — спасая, как он утверждал, их обоих от неминуемой смерти.

Сначала Ичиго паниковал и даже не использовал занпакто, боясь что полностью потеряет над собой контроль и Пустой захватит его тело. Через некоторое время он узнал о существовании вайзардов — группы проводников душ, которая сражается именно таким образом, то есть буквально надевая маску пустого и получая огромное преимущество в бою. Когда Ичиго пришел к вайзардам просить помощи, его заставили устроить сражение со своим «внутренним я», и на какое-то время тот полностью превратился в пустого, внешне похожего на огромную белую ящерицу в костяной броне и с длинными рыжими волосами. В таком виде Ичиго использовал несколько боевых техник, которые обычно подвластны только пустым, например, огненный выстрел Серо. Тем не менее, он покорил Пустого и с тех пор может использовать маску, сохраняя рассудок. В маске Ичиго становится очень сильным, но может поддерживать её не более одиннадцати секунд. В битве с Гриммджо временной лимит сильно увеличился, видимо, сравнявшись с вайзардами. Когда время истекает, маска крошится и осыпается, а Ичиго теряет все преимущества формы в бою. Однако, по мере повышения контроля над маской, время её использования увеличивается, а узор на ней меняется. Так, изначально, маска имела три полосы над глазницей, в дальнейшем появились ещё пять полос под ней.

В 350 главе манги и в 271 серии аниме выясняется, что Ичиго приобрел вторую форму полного высвобождения силы пустого: у него отрастают длинные волосы, в груди появляется дыра как у пустого, на теле появляется узор, на руках и ногах вырастают когти, маска увеличивается и на ней вырастают рога, между которыми концентрируется серо, сила которого больше, чем у сэро оскурас (по словам Улькиорры — сэро, которое можно использовать только в ресуррексьоне). Также появляется способность использовать сонидо, регенерацию и телекинез (используется для притягивания дзанпакто), сильно возрастают объём рэйацу, физическая сила и скорость движения. Однако в данной форме Ичиго не способен сознательно контролировать себя. Это преображение также изменило обычную маску Ичиго: асимметричные полосы на правой половине маски исчезли, вместо них появились две продольные полоски, пересекающие глаза. Но новая форма маски держится буквально несколько секунд и по словам Ичиго кажется «тяжёлой». В сражении с Айдзэном, время удержания маски, снова сильно возросло. Так же как и её сила

В четвёртом анимационном фильме «Hell Chapter» вторая форма высвобождения пустого появляется снова: оказывается, что сила сэро в этом облике велика настолько, что способна уничтожить неуязвимые ранее цепи ада, которые сдерживают грешников и не дают им попасть в мир живых.

Подчинение душ

Спустя 17 месяцев, после встречи с «Подчиняющими», Ичиго узнает, что с их помощью он может вернуть себе силы синигами обратно. Приняв их помощь, во время тренировок он осваивает способности «Полного Подчинения». Предметом, активирующим их для Ичиго становится его удостоверение синигами (Все битвы Ичиго оставляли отпечаток на «душе» его значка, когда он им пользовался, сохраняя воспоминания о них). Вначале «Подчинение» выглядело как гигантская гарда Тэнса Дзангэцу, сформированная из рэяцу (то есть в виде свастики, в аниме форму изменили в крест). С его помощью Ичиго мог совершать выстрелы рэяцу, которые выглядели как колеса с некоторым количеством спиц (оно менялось с каждым новым выстрелом, от 3 до 6, причем чем меньше спиц, тем слабее выстрел). По словам самого Ичиго, чувство при использовании Подчинения было очень схожим с Гэцугой.

Во время второй тренировки Подчинение Ичиго эволюционирует. Оно становится похоже на его форму синигами, сотканной из рэяцу. На правой руке при этом появляется клинок, по форме схожий с сикаем Дзангэцу. На этом этапе развития способностей Ичиго становится понятно, что истинная форма его Подчинения — это покров из рэяцу, в который он буквально себя окутывает (это интересно: одежда Ичиго при использовании банкая также была его частью, как и меч). «Быть одетым в силу — это и есть его подлинная сущность».

Во время первой своей схватки с Сюкуро Цукисимой, Куросаки уже инстинктивно использует подчинение окружающих предметов, чтобы помочь себе в бою (например, подчиняя землю под собой, он способен оттолкнуться на куда большее расстояние, нежели при обычном прыжке, и разогнаться, при этом также подчинив воздух вокруг себя). Однако после неё становится ясно, что эта форма — ещё не завершенное Подчинение, так как Цукисима легко одерживает победу над Ичиго, и лишь вмешательство Гиндзё в битву спасает его.

На последней тренировке с «Подчиняющими» Ичиго, ослепленный Куго Гиндзё, начинает снова чувствовать реяцу окружающих людей, и с его же помощью полностью завершает своё Подчинение. Оно также принимает форму покрова, но теперь выглядит как броня белого цвета с костяными пластинами на лице Ичиго. Само удостоверение становится гардой меча, который появляется вместе с броней и хранится в ножнах на спине. Пока активировано «Подчинение», Ичиго может использовать Гэцугу тэнсё, при этом скорость этой атаки очень высока.

После того, как Цукисима вернул Гиндзё память, последний поглотил «Подчинение» Ичиго своим «Крестом Казни».

Упоминания в других произведениях

Как главный герой аниме и манги, Ичиго появляется в анимационных фильмах Bleach: Memories of Nobody, Bleach: The DiamondDust Rebellion и Bleach: Fade to Black, I Call Your Name, и в двух OVA. В рок-мюзикле Rock Musical BLEACH его роль исполняет Тацуя Исака.

Ичиго есть в каждой видеоигре по «Блич», включая линейку Bleach: Heat the Soul и Jump Super Stars.А также есть семья Куросаки в аниме Наруто.

Отрывок, характеризующий Ичиго Куросаки

Графиня взглянула на дочь, увидала ее пристыженное за мать лицо, увидала ее волнение, поняла, отчего муж теперь не оглядывался на нее, и с растерянным видом оглянулась вокруг себя.
– Ах, да делайте, как хотите! Разве я мешаю кому нибудь! – сказала она, еще не вдруг сдаваясь.
– Маменька, голубушка, простите меня!
Но графиня оттолкнула дочь и подошла к графу.
– Mon cher, ты распорядись, как надо… Я ведь не знаю этого, – сказала она, виновато опуская глаза.
– Яйца… яйца курицу учат… – сквозь счастливые слезы проговорил граф и обнял жену, которая рада была скрыть на его груди свое пристыженное лицо.
– Папенька, маменька! Можно распорядиться? Можно?.. – спрашивала Наташа. – Мы все таки возьмем все самое нужное… – говорила Наташа.
Граф утвердительно кивнул ей головой, и Наташа тем быстрым бегом, которым она бегивала в горелки, побежала по зале в переднюю и по лестнице на двор.
Люди собрались около Наташи и до тех пор не могли поверить тому странному приказанию, которое она передавала, пока сам граф именем своей жены не подтвердил приказания о том, чтобы отдавать все подводы под раненых, а сундуки сносить в кладовые. Поняв приказание, люди с радостью и хлопотливостью принялись за новое дело. Прислуге теперь это не только не казалось странным, но, напротив, казалось, что это не могло быть иначе, точно так же, как за четверть часа перед этим никому не только не казалось странным, что оставляют раненых, а берут вещи, но казалось, что не могло быть иначе.
Все домашние, как бы выплачивая за то, что они раньше не взялись за это, принялись с хлопотливостью за новое дело размещения раненых. Раненые повыползли из своих комнат и с радостными бледными лицами окружили подводы. В соседних домах тоже разнесся слух, что есть подводы, и на двор к Ростовым стали приходить раненые из других домов. Многие из раненых просили не снимать вещей и только посадить их сверху. Но раз начавшееся дело свалки вещей уже не могло остановиться. Было все равно, оставлять все или половину. На дворе лежали неубранные сундуки с посудой, с бронзой, с картинами, зеркалами, которые так старательно укладывали в прошлую ночь, и всё искали и находили возможность сложить то и то и отдать еще и еще подводы.
– Четверых еще можно взять, – говорил управляющий, – я свою повозку отдаю, а то куда же их?
– Да отдайте мою гардеробную, – говорила графиня. – Дуняша со мной сядет в карету.
Отдали еще и гардеробную повозку и отправили ее за ранеными через два дома. Все домашние и прислуга были весело оживлены. Наташа находилась в восторженно счастливом оживлении, которого она давно не испытывала.
– Куда же его привязать? – говорили люди, прилаживая сундук к узкой запятке кареты, – надо хоть одну подводу оставить.
– Да с чем он? – спрашивала Наташа.
– С книгами графскими.
– Оставьте. Васильич уберет. Это не нужно.
В бричке все было полно людей; сомневались о том, куда сядет Петр Ильич.
– Он на козлы. Ведь ты на козлы, Петя? – кричала Наташа.
Соня не переставая хлопотала тоже; но цель хлопот ее была противоположна цели Наташи. Она убирала те вещи, которые должны были остаться; записывала их, по желанию графини, и старалась захватить с собой как можно больше.


Во втором часу заложенные и уложенные четыре экипажа Ростовых стояли у подъезда. Подводы с ранеными одна за другой съезжали со двора.
Коляска, в которой везли князя Андрея, проезжая мимо крыльца, обратила на себя внимание Сони, устраивавшей вместе с девушкой сиденья для графини в ее огромной высокой карете, стоявшей у подъезда.
– Это чья же коляска? – спросила Соня, высунувшись в окно кареты.
– А вы разве не знали, барышня? – отвечала горничная. – Князь раненый: он у нас ночевал и тоже с нами едут.
– Да кто это? Как фамилия?
– Самый наш жених бывший, князь Болконский! – вздыхая, отвечала горничная. – Говорят, при смерти.
Соня выскочила из кареты и побежала к графине. Графиня, уже одетая по дорожному, в шали и шляпе, усталая, ходила по гостиной, ожидая домашних, с тем чтобы посидеть с закрытыми дверями и помолиться перед отъездом. Наташи не было в комнате.
– Maman, – сказала Соня, – князь Андрей здесь, раненый, при смерти. Он едет с нами.
Графиня испуганно открыла глаза и, схватив за руку Соню, оглянулась.
– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.
– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.


1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.
2 го сентября в десять часов утра была такая погода. Блеск утра был волшебный. Москва с Поклонной горы расстилалась просторно с своей рекой, своими садами и церквами и, казалось, жила своей жизнью, трепеща, как звезды, своими куполами в лучах солнца.
При виде странного города с невиданными формами необыкновенной архитектуры Наполеон испытывал то несколько завистливое и беспокойное любопытство, которое испытывают люди при виде форм не знающей о них, чуждой жизни. Очевидно, город этот жил всеми силами своей жизни. По тем неопределимым признакам, по которым на дальнем расстоянии безошибочно узнается живое тело от мертвого. Наполеон с Поклонной горы видел трепетание жизни в городе и чувствовал как бы дыханио этого большого и красивого тела.
– Cette ville asiatique aux innombrables eglises, Moscou la sainte. La voila donc enfin, cette fameuse ville! Il etait temps, [Этот азиатский город с бесчисленными церквами, Москва, святая их Москва! Вот он, наконец, этот знаменитый город! Пора!] – сказал Наполеон и, слезши с лошади, велел разложить перед собою план этой Moscou и подозвал переводчика Lelorgne d'Ideville. «Une ville occupee par l'ennemi ressemble a une fille qui a perdu son honneur, [Город, занятый неприятелем, подобен девушке, потерявшей невинность.] – думал он (как он и говорил это Тучкову в Смоленске). И с этой точки зрения он смотрел на лежавшую перед ним, невиданную еще им восточную красавицу. Ему странно было самому, что, наконец, свершилось его давнишнее, казавшееся ему невозможным, желание. В ясном утреннем свете он смотрел то на город, то на план, проверяя подробности этого города, и уверенность обладания волновала и ужасала его.
«Но разве могло быть иначе? – подумал он. – Вот она, эта столица, у моих ног, ожидая судьбы своей. Где теперь Александр и что думает он? Странный, красивый, величественный город! И странная и величественная эта минута! В каком свете представляюсь я им! – думал он о своих войсках. – Вот она, награда для всех этих маловерных, – думал он, оглядываясь на приближенных и на подходившие и строившиеся войска. – Одно мое слово, одно движение моей руки, и погибла эта древняя столица des Czars. Mais ma clemence est toujours prompte a descendre sur les vaincus. [царей. Но мое милосердие всегда готово низойти к побежденным.] Я должен быть великодушен и истинно велик. Но нет, это не правда, что я в Москве, – вдруг приходило ему в голову. – Однако вот она лежит у моих ног, играя и дрожа золотыми куполами и крестами в лучах солнца. Но я пощажу ее. На древних памятниках варварства и деспотизма я напишу великие слова справедливости и милосердия… Александр больнее всего поймет именно это, я знаю его. (Наполеону казалось, что главное значение того, что совершалось, заключалось в личной борьбе его с Александром.) С высот Кремля, – да, это Кремль, да, – я дам им законы справедливости, я покажу им значение истинной цивилизации, я заставлю поколения бояр с любовью поминать имя своего завоевателя. Я скажу депутации, что я не хотел и не хочу войны; что я вел войну только с ложной политикой их двора, что я люблю и уважаю Александра и что приму условия мира в Москве, достойные меня и моих народов. Я не хочу воспользоваться счастьем войны для унижения уважаемого государя. Бояре – скажу я им: я не хочу войны, а хочу мира и благоденствия всех моих подданных. Впрочем, я знаю, что присутствие их воодушевит меня, и я скажу им, как я всегда говорю: ясно, торжественно и велико. Но неужели это правда, что я в Москве? Да, вот она!»
– Qu'on m'amene les boyards, [Приведите бояр.] – обратился он к свите. Генерал с блестящей свитой тотчас же поскакал за боярами.
Прошло два часа. Наполеон позавтракал и опять стоял на том же месте на Поклонной горе, ожидая депутацию. Речь его к боярам уже ясно сложилась в его воображении. Речь эта была исполнена достоинства и того величия, которое понимал Наполеон.
Тот тон великодушия, в котором намерен был действовать в Москве Наполеон, увлек его самого. Он в воображении своем назначал дни reunion dans le palais des Czars [собраний во дворце царей.], где должны были сходиться русские вельможи с вельможами французского императора. Он назначал мысленно губернатора, такого, который бы сумел привлечь к себе население. Узнав о том, что в Москве много богоугодных заведений, он в воображении своем решал, что все эти заведения будут осыпаны его милостями. Он думал, что как в Африке надо было сидеть в бурнусе в мечети, так в Москве надо было быть милостивым, как цари. И, чтобы окончательно тронуть сердца русских, он, как и каждый француз, не могущий себе вообразить ничего чувствительного без упоминания о ma chere, ma tendre, ma pauvre mere, [моей милой, нежной, бедной матери ,] он решил, что на всех этих заведениях он велит написать большими буквами: Etablissement dedie a ma chere Mere. Нет, просто: Maison de ma Mere, [Учреждение, посвященное моей милой матери… Дом моей матери.] – решил он сам с собою. «Но неужели я в Москве? Да, вот она передо мной. Но что же так долго не является депутация города?» – думал он.
Между тем в задах свиты императора происходило шепотом взволнованное совещание между его генералами и маршалами. Посланные за депутацией вернулись с известием, что Москва пуста, что все уехали и ушли из нее. Лица совещавшихся были бледны и взволнованны. Не то, что Москва была оставлена жителями (как ни важно казалось это событие), пугало их, но их пугало то, каким образом объявить о том императору, каким образом, не ставя его величество в то страшное, называемое французами ridicule [смешным] положение, объявить ему, что он напрасно ждал бояр так долго, что есть толпы пьяных, но никого больше. Одни говорили, что надо было во что бы то ни стало собрать хоть какую нибудь депутацию, другие оспаривали это мнение и утверждали, что надо, осторожно и умно приготовив императора, объявить ему правду.
– Il faudra le lui dire tout de meme… – говорили господа свиты. – Mais, messieurs… [Однако же надо сказать ему… Но, господа…] – Положение было тем тяжеле, что император, обдумывая свои планы великодушия, терпеливо ходил взад и вперед перед планом, посматривая изредка из под руки по дороге в Москву и весело и гордо улыбаясь.
– Mais c'est impossible… [Но неловко… Невозможно…] – пожимая плечами, говорили господа свиты, не решаясь выговорить подразумеваемое страшное слово: le ridicule…
Между тем император, уставши от тщетного ожидания и своим актерским чутьем чувствуя, что величественная минута, продолжаясь слишком долго, начинает терять свою величественность, подал рукою знак. Раздался одинокий выстрел сигнальной пушки, и войска, с разных сторон обложившие Москву, двинулись в Москву, в Тверскую, Калужскую и Дорогомиловскую заставы. Быстрее и быстрее, перегоняя одни других, беглым шагом и рысью, двигались войска, скрываясь в поднимаемых ими облаках пыли и оглашая воздух сливающимися гулами криков.
Увлеченный движением войск, Наполеон доехал с войсками до Дорогомиловской заставы, но там опять остановился и, слезши с лошади, долго ходил у Камер коллежского вала, ожидая депутации.


Москва между тем была пуста. В ней были еще люди, в ней оставалась еще пятидесятая часть всех бывших прежде жителей, но она была пуста. Она была пуста, как пуст бывает домирающий обезматочивший улей.
В обезматочившем улье уже нет жизни, но на поверхностный взгляд он кажется таким же живым, как и другие.
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]


Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.