Список проводников душ в «Блич»

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Дзараки Кэмпати»)
Перейти к: навигация, поиск

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Проводники душ (яп. 死神 синигами?, досл. «бог смерти») — психопомпы и войны из аниме и манги «Блич», созданные Тайто Кубо. Проводники душ невидимы для обычных людей, они обладающие большим (относительно простых душ) количеством паранормальной энергии - Рэйацу (яп. 霊圧, досл. «давление духа»), и живут в особом месте, называемом Сообщество душ. Они патрулируют обычный мир, помогая душам умерших людей попасть в Сообщество душ, отправляя в ад тех, кто совершил ужасные грехи при жизни, а также помогают (уничтожают) "злых духов", «пустых».[1]





Концепция и история создания

В интервью автор Тайто Кубо рассказывал, что сама идея манги зародилась у него тогда, когда возникло желание нарисовать "синигами" (Проводники душ), одетых в кимоно. Образ синигами — богов смерти, в Японии представляющих собой персонифицированную смерть, наподобие западного скелета с косой — стал основой для создания проводников душ, в частности, первого проводника, появляющегося в манге, — Рукии Кучики.[2][3] Первоначально предполагалось, что Рукия будет ходить с косой, затем он поменял косу на меч.[3][4] Прежде чем окончательно остановиться на кимоно, Кубо рассматривал также идею одевать мужчин-проводников в черные костюмы, но впоследствии передумал, решив, что это было бы слишком банально. Автор упоминал, что заинтересовался мифами и загробной жизнью благодаря манге Saint Seiya (1986—1991), которая основана на древнегреческой мифологии.[5] На вопрос, какие из капитанов и лейтенантов были его любимыми героями, Кубо ответил, что он любит «их всех», но особенно ему нравятся второстепенные герои, которых «не любят читатели».[6]

Оружие:

  • Меч дзампакто (яп. 斬魄刀 дзампакуто:, досл. «разрубающий душу меч») - является личным штатным оружием “синигами”, у которого возможности, форма и размер зависит от владельца. Создателем дзампакто, является член нулевого отряда - Нимайя Оуецу.

Дзампакто имеет три формы:

  • Асаути (яп. 浅打ち asauchi, «слабо бьющий») - в этой форме, дзампакто, имеют два вида: гумоноидное существо, у которого вместо глаз рты (встречались только у Намайя Оуецу), или тати, размер которого прямо зависит, от духовной энергии хозяина, либо от способности контролировать размер меча(умеют все капитаны, и некоторые офицеры). В данной форме, дзампакто созревает, получает некое подобие сознания, имя, собственную волю. Так же, он создаёт внутренний мир, внутри сознания владельца, для общения с ним.
  • Сика́й (яп. 始解 shikai, досл. «начальное освобождение») — первая форма освобождения, в которой дзанпакто превращается в некий индивидуальный предмет или оружие, подходящий владельцу по духу. Для одного дзампакто, один вид "сикая".

Для "освобождения", надо выполнить два условия:

  • услышать свой дзампакто;
  • узнать его имя и просьбу освобождения («Пробудись», «Расти» и т. д.).

Сам процесс "освобождения", осуществляется от произношения имени и слов освобождения. Со временем, это процесс, можно сократить, сначала от называния имени, до вербальной команды. Есть Дзампакто, которые никогда, не возвращаются в Асаути, например "Дзангецу", меч Ичиго Куросаки (других дзампакто не встречались)

Банка́й (яп. 卍解 bankai, досл. «полное освобождение») — вторая, и полная форма освобождения дзампакто. Внешний вид "банкая" абсолютно, не предсказуем, но свойства можно предсказать, они (обычно), основаны на "сикае". После "освобождения", изменяется не только "дзампакто", но владелец, от простого повышения количества "духовной энергии", до полного преображения, внутреннего и внешнего.
Для овладения "банкаем надо":
  • научиться материализовывать внутреннюю сущность "дзампакто";
  • получить признание внутренней сущности;
Сам процесс "освобождения", осуществляется, от произношения слова "Банкай", в специальной индивидуальной позе. В прошлом, до появления самого термина «банкай», эта форма была известна как Синути (яп. 真打 shinuchi, «хедлайнер»). Так же "банкай", отличается от остальных форм, тем что не подлежит восстановлению (исключение — Садзин Комамура).
Овладеть банкаем, за всю историю, смогли немногие. После овладения "банкаем", всех "синигами", записывают в специальный реестр с описанием его формы и свойств, они становятся почитаемыми и уважаемыми "синигами". Так же, они получают право, занять место одного из капитанов.

Магия:

  • Кидо́ (яп. 鬼道 кидо:, «искусство демонов», букв. «путь демона») — магия, которой часто пользуются проводники душ.[7] С её помощью можно лечить, атаковать, защищаться и сковывать движения противника. Не все проводники душ хорошо владеют этим искусством. Заклинания различаются по номерам и могут быть довольно длинными. Некоторые проводники (например, Бякуя Кучики) могут атаковать кидо и без предварительного заклинания, а просто произнеся вслух его название (это является признаком мастерства). Также возможно использование одновременно двух кидо.[8] Демонические искусства классифицируются в соответствии со следующими тремя типами:
    • «Пути связывания» (яп. 縛道 бакудо:) — используются для блокировки или отражения атак врага, а также могут применяться для удержания оппонента на месте.
    • «Пути разрушения» (яп. 破道 хадо:) — используются с целью причинить противнику максимальный ущерб.
    • «Пути возвращения» (яп. 回道 кайдо:) — используются для излечения нанесённых оппонентом ран. В отличие от других видов кидо, не имеют названий и заклинаний.
  • Хохо́ (яп. 歩法 хохо:, «поступь», букв. «правило ходьбы») — искусство молниеносных движений, которое основывается на способности синигами не только чувствовать реяцу, но и управлять этой духовной энергией. Например, проводник душ может стоять и даже ходить по воздуху, опираясь на предварительно уплотнённые духовные частицы (яп. 霊子 рэйси), всегда находящиеся в атмосфере в свободном состоянии.
    • Сюмпо́ (яп. 瞬歩 shunpo, «мерцающий шаг») — техника быстрых шагов, которая позволяет почти моментально передвигаться на большие расстояния — быстрее, чем может уследить глаз нетренированного воина.
  • Хаку́да (яп. 白打 hakuda, «чистые удары») — искусство рукопашного боя. Приёмы этого стиля отличает высокая мощность и скорость.

Готэй 13

Готэй 13 (яп. 護廷十三隊 Готэйдзю:сантай, «Тринадцать придворных защитных отрядов») — главная военная организация Сообщества Душ, куда попадают почти все выпускники Академии духовных искусств (яп. 真央霊術院 сино:рэйдзюцуин). Основными функциями Готэя являются защита Сэйрэйтэя от вторжения и сопровождение душ умерших людей в Сообщество Душ. Готэй состоит из 13 отрядов, в которых состоят капитаны, лейтенанты, офицеры и большое число рядовых. Каждый из отрядов имеет свою эмблему. Некоторые отряды являются узкоспециализированными.

  • Главнокомандующий (яп. 総隊長 со:тайтё:) — управляет всеми отрядами Готэй 13. Подчиняется только Совету 46. В течение последней 1000 лет эту должность занимал Гэнрюсай Сигэкуни Ямамото, основатель Академии проводников душ, а также капитан первого отряда. После его смерти Совет 46 назначил на эту должность Сюнсуя Кёраку.
  • Капитаны (яп. 隊長 тайтё:) — сильнейшие проводники душ, возглавляющие каждый из 13 отрядов Готэй 13. Все капитаны могут выполнить банкай. Единственное исключение за всю историю Готэя — Кэмпати Дзараки.
  • Лейтенанты (яп. 副隊長 фукутайтё:) (вице-капитаны) — проводники душ, которые заменяют капитана в его отсутствие, помогают в различных делах и могут служить чем-то вроде секретарей.
Капитаны и лейтенанты обычно не разлучаются и хорошо уживаются вместе (за редкими исключениями).
  • Офицеры — достаточно сильные проводники душ, состоящие в отрядах. Знают имена своих дзампакто и могут использовать сикай.

Первый отряд

  • Капитан: Сюнсуй Содзоскэ Дзиро Кёраку (яп. 京楽 次郎 総蔵佐 春水 Кё:раку но Дзиро: Со:дзо:сукэ Сюнсуй?, Kyōraku no Jirō Sōzōsuke Shunsui)[K 1]
  • Бывший капитан: Гэнрюсай Сигэкуни Ямамото (яп. 山本 元柳斎 重國 Ямамото Гэнрю:сай Сигэкуни?, Yamamoto Genryūsai Shigekuni)

Гэнрюсай Сигэкуни Ямамото не только капитан первого отряда, но и главнокомандующий всего Готэй 13. Именно он является основателем Готэя. Внешне выглядит, как глубокий старик, но под одеждой скрывается мускулистое тело, покрытое боевыми шрамами. Сколько лет Ямамото — неизвестно. Две тысячи лет назад он основал Академию проводников душ,[9][10] причём Сюнсуй Кёраку и Дзюсиро Укитакэ были первыми выпускниками, ставшими капитанами. По словам Ямамото, он «гордился ими, как собственными сыновьями». С ними у Ямамото наиболее близкие отношения: Укитакэ по-прежнему зовёт его «учителем», а Кёраку — «Дед Яма» (яп. 山じい Яма-дзи).

Он приказывает остановить Ичиго Куросаки и его друзей во время вторжения их в Общество Душ для спасения Рукии Кучики, но в итоге примирился с ними вместе с остальными синигами. Генерал Ямамото активно участвовал в войне с арранкарами под предводительством и инициативой мятежного капитана Соскэ Айдзэна. После того, как синигами победили арранкаров, и, в свою очередь, были побеждены Айдзэном, лично вступил с ним в сражение. В итоге оказался побеждён хитрой стратегией Соскэ и потерял левую руку, пытаясь уничтожить Айдзэна магией самосожжения хадо № 96 Итто Касо (яп. 一刀火葬 Ittō Kasō, «Сожжение клинка») — запрещённым заклинанием, использующим обгоревшее тело как катализатор для магической атаки. Однако с — относительной — лёгкостью справляется с «Рэйгаями» Укитакэ и Кёраку, которые в несколько раз сильнее своих оригиналов, с помощью одной руки — по крайней мере, до появления копии Уноханы. В финальной арке манги организует Готей 13 для борьбы с Ванденрейхом, хотя в итоге квинси одолевают синигами. Когда все капитаны и отряды проиграли, Генрюсай выходит в бой, одним ударом испепеляет Штернриттера Дрискола Берчи, и ищет Яхве, чтобы сразиться. Найдя его, он тяжело ранит ещё трёх напавших на него Штернриттеров, после чего начинает бой с самим Яхве. В итоге погибает от нечестного приёма последнего (император квинси, заменив себя двойником, Штернриттером Ройдом Ллойдом, который в итоге погиб, крадёт банкай у Ямамото и убивает его своим мечом, разрубив пополам, после чего уничтожает его тело своими стрелами). После его смерти приказом Совета 46-ти капитаном первого отряда и главнокомандующим Готэй 13 был назначен Сюнсуй Кёраку.

Ямамото является самым сильным за последние 2000 лет проводником душ и самым сильным персонажем в Бличе. Он обладает высочайшими навыками во всех четырёх видах сражений: владение мечом, рукопашный бой, сюмпо и кидо; кроме того, обладает сильнейшим среди всех остальных дзанпакто. Его духовная сила настолько велика, что он может обездвижить лейтенанта секундным взглядом или же напугать и обездвижить Вандервайса. Дзанпакто скрыт внутри простого длинного посоха, который пропадает по желанию владельца. Меч носит имя Рюдзин Дзякка (яп. 流刃若火 Ryūjin Jakka, «Пламя, струящееся подобно лезвию»). Это самый сильный огненный меч в Сообществе душ, а также оружие, имеющее наивысшую атакующую силу. Команда для раскрытия сикая: «Обрати всё сущее в пепел» (яп. 万象一切灰燼と為せ бансё: иссай кайдзин то насэ).[10] Когда Ямамото освобождает меч, всё пространство вокруг него поглощается пламенем. Ямамото может создавать мощные волны этого пламени одним взмахом меча, при этом контролируя его направление и мощь. Известны несколько техник, используемых Ямамото: Дзёкаку Эндзё (яп. 城郭炎上 Jōkaku Enjō, «Пылающий за́мок») позволяет создавать стену огня, которая в дальнейшем образует сферу вокруг цели, пленяя её внутри; Эннэцу Дзигоку (яп. 炎熱地獄 Ennetsu Jigoku, «Пламя ада») создаёт более семи гигантских столбов пламени, которые окружают цель. Эта способность может испепелить всё, попадающее в радиус поражения, в том числе, и самого Ямамото. Банкай носит название Дзанка но Тати (яп. 残火の太刀 Zanka no Tachi, «Тати из оставшегося огня»). Во время его использования всё пламя, создаваемое мечом, сжимается и помещается в сам меч, лезвие которого при этом достигает температуры, сравнимой с температурой Солнца, и становится чёрным и обугленным. Существует 4 техники банкая:

  1. Дзанка но Тати, Хигаси (Восток): Кёкудзицудзин (яп. 残火の太刀 "東": 旭日刃 Zanka no Tachi, Higashi (East): Kyokujitsujin, «Лезвие восходящего Солнца»). Атакующая техника, которая активируется автоматически. Вся сила пламени меча концентрируется на кромке лезвия, благодаря чему меч аннигилирует всё, к чему прикоснётся, не оставив от него и следа. По словам Ямамото, от неё не спасёт даже Блют Венэ.
  2. Дзанка но Тати, Ниси (Запад): Дзандзицу Гокуй (яп. 残火の太刀 "西": 残日獄衣 Zanka no Tachi, Nishi (West): Zanjitsu Gokui, «Тюремная одежда из остатков Солнца»). Защитная техника, которая также активируется автоматически; команда делает её видимой. Суть данной техники заключается в том, что она окружает Ямамото пламенем (а точнее, мощнейшим потоком его духовной силы, которая принимает форму пламени) огромной температуры (до 15.000.000 градусов), в результате чего генерал Готэй-13 становится фактически неуязвимым. Мощь этого пламени настолько огромна, что продолжительное использование банкая способно уничтожить Сэйрэйтэй и даже самого Ямамото.
  3. Дзанка но Тати, Минами (Юг): Кака Дзюманокуси Дайсодзин (яп. 残火の太刀 "南": 火火十万億死大葬陣 Zanka no Tachi, Minami (South): Kaka Jūmanokushi Daisōjin, «Великая армия 10 триллионов преданных пламени»)[K 2]. Ямамото вонзает свой меч в землю и жаром своего меча поднимает из праха всех, кого испепелил. Мёртвые атакуют врагов Ямамото, пока те сами не станут прахом.
  4. Дзанка но Тати, Кита (Север): Тэнти Кайдзин (яп. 残火の太刀 "北": 天地灰燼 Zanka no Tachi, Kita (North): Tenchi Kaijin, «Земля и небо, превращённые в пепел»). Данная техника создаёт волну концентрированного огня, которая бесследно уничтожает всё, чего коснётся.

В филлере «Материализация дзанпакто» Рюдзин Дзякка выглядит как огненный дракон.

Сэйю — Цукада Масааки.
  • Бывший лейтенант: Тёдзиро Тадаоки Сасакибэ (яп. 雀部 長次郎 忠息 Сасакибэ Тё:дзиро: Тадаоки?, Sasakibe Chōjirō Tadaoki)

Поверх чёрной форменной одежды проводника душ он носит нечто, напоминающее капитанское хаори. Всегда серьёзен и сдержан, с белыми волосами и тонкими чёрными усами. В манге он изображён без зрачков, в аниме у персонажа янтарные глаза. В прямой конфликт с Ичиго Куросаки он вступил лишь однажды, когда вместе с лейтенантами Исанэ Котэцу и Марэтиё Омаэдой бросился преследовать Рэндзи Абараи. Позднее становится известно, что он достиг банкая, и сделал это задолго до того, как Сюнсуй Кёраку и Дзюсиро Укитакэ стали капитанами. Ему неоднократно поступали предложения занять пост одного из капитанов или просто выполнять обязанности капитана, но он всегда отвечал отказом, потому что поклялся остаться лейтенантом первого отряда до тех пор, пока жив его капитан, Ямамото-Гэнрюсай. Самому Тёдзиро на момент начала манги уже более двух тысяч лет. В начале арки «Тысячелетняя война крови» Сасакибэ пронзает гигантская стрела Дрисколла Берчи, который похитил его банкай. Перед своей смертью он успел передать Гэнрюсаю, что они умеют лишать противника банкая. Его дзанпакто Гонрёмару (яп. 厳霊丸 Gonryōmaru, «Суровый дух») в освобождённом состоянии выглядит как французская шпага. Команда для высвобождения — «Прорви» (яп. 穿て угатэ). Его банкай носит название Коко Гонрё Рикю (яп. 黄煌厳霊離宮 Kōkō Gonryō Rikyū, «Блестящая жёлтым королевская вилла сурового духа»). Позволяет ему управлять погодой, а также обрушивать на противника мощные удары молниями. В филлере «Материализация дзанпакто» меч Тёдзиро выглядит как черноглазый длинноволосый человек с посохом, стреляющим молниями. Он также может вызывать дождь. Гонрёмару постоянно жалуется на то, что его хозяин незаметен в толпе, и поэтому он присоединился к Мурамасе, ища славы.

Сэйю — Ямагути Таро.
  • Лейтенант: Нанао Исэ (яп. 伊勢 七緒 Исэ Нанао?, Ise Nanao)
  • Лейтенант: Гэнсиро Окикиба (яп. 沖牙 源志郎 Окикиба Гэнсиро:?, Okikiba Genshirō)

Персонаж появляется в последней сюжетной арке «Тысячелетняя война крови» в ранге третьего офицера отряда. Ямамото-Гэнрюсай, уходя на сражение с Ванденрейхом, просит защитить его казармы первого отряда. Сюнсуй Кёраку, став главнокомандующим Готэй-13, назначает его на должность второго лейтенанта вместе с Нанао Исэ. Имя дзанпакто и его свойства неизвестны.

Второй отряд

Второй отряд тесно связан с Отрядом тайных операций: все высшие должности этого отряда соответственно занимают высшие посты во втором отряде. Предположительно, место лейтенанта закреплено за семьёй Омаэда и передаётся по наследству. Поскольку Омаэды любят окружать себя роскошью, бараки второго отряда выглядят красивее и пышнее, чем остальные.

Сой Фон — нынешний лидер Отряда тайных операций. В третьем рейтинге персонажей, который подсчитывается журналом Shonen Jump, она заняла 16 место. Появляется во всех видеоиграх, за исключением Bleach: Heat the Soul и Bleach: Heat the Soul 2. Сой Фон невысокого роста (150 см[11]), свои тёмные волосы заплетает в косички. День рождения у неё 11 февраля.[11] Из еды предпочитает рыбу, не любит мясо.

Настоящее имя Сой Фон — Шаолинь Фон (кит. трад. 蜂 梢綾, пиньинь: Fēng Shāolíng, иероглиф (fēng) — «оса», «шершень»). Она была рождена в клане Фон, который традиционно служил дому Сихоин, вступая в Отряд тайных операций. Любой, кто не проходил тест и не попадал в Отряд, моментально изгонялся из клана, поэтому на Шаолинь с детства лежала большая ответственность. Хотя и она, и пятеро старших братьев успешно прошли необходимые тесты, двое старших братьев умерли во время первой же миссии, ещё двое — во время второй, а последний — во время шестой. После присоединения к Отряду тайных операций она приняла имя своей бабушки, Сой Фон.[K 3] После долгих и упорных тренировок стала начальником личной охраны Ёруити Сихоин, а также кем-то вроде дочери для неё. После того, как Ёруити покинула Сообщество душ, Сой Фон была повышена до капитанского уровня. Она пытается превзойти во всём свою исчезнувшую сто лет назад наставницу.

Сой Фон — человек твёрдых убеждений, верная, исключительно преданная, умеет всю себя посвятить делу, не привыкла подвергать сомнению приказы; в отличие от своего лейтенанта, всегда собрана и спокойна. Если Сой Фон приняла какое-то решение, её не остановит даже необходимость сражаться с собственными товарищами. Под стандартной формой проводника душ[12] Сой Фон надевает костюм капитана Отряда тайных операций — с открытыми плечами, без рукавов. Ёруити Сихоин, ранее руководившая этим отрядом, изобрела технику Сюнко (яп. 瞬閧 shunkō, «Мгновенный крик»), которая представляет собой гибрид рукопашного боя и кидо. На конечной стадии этой техники высвобожденная духовная энергия разрывает ткань на руках и спине, именно поэтому у формы Отряда тайных операций открыта спина и нет рукавов. Сой Фон также овладела этой техникой, но в её более слабом варианте, и считала её своим собственным изобретением, не зная о причинах изменения костюма. В финальной арке она довела эту технику почти до совершенства, также становится известно, что свойства её Сюнко отличаются от свойств Ёруити — если у той Сюнко принимает форму молнии, то у Сой Фон — ветер. Духовная сила не рассеивается, а кружится вихрем вокруг неё, благодаря чему она может сражаться в Сюнко, сколько она пожелает. Сильнейшая атака у неё в этом режиме — Мукю Сюнко (яп. 無窮 瞬閧 Mukyū Shunkō, «Вечный мгновенный крик»), сильно сконцентрированный удар с помощью давления воздуха.

Важной чертой характера Сой Фон является её восхищение Ёруити, своим бывшим командиром. Сой Фон обожает всё, имеющее отношение к чёрным кошкам, коллекционирует любые предметы, связанные с кошками. В юмористическом омаке про День святого Валентина она пытается подарить Ёруити коробку шоколада в форме сердечка.[K 4]

Дзанпакто Сой Фон, Судзумэбати (яп. 雀蜂 Suzumebachi, «Шершень»), в своей обычной форме больше похож на вакидзаси, чем на классическую катану. Команда для активации сикая: «Жаль врага до смерти» (яп. 尽敵螫殺 дзинтэки сякусэцу). В сикае Судзумэбати превращается в жало наподобие когтя, сидящее на среднем пальце. При первом попадании по противнику коготь оставляет на теле след в виде большой чёрной бабочки — хомонка (яп. 蜂紋華), а второй удар, нанесённый в то же самое место, становится смертельным. Эта способность называется Нигэки Кэссацу (яп. 弐撃決殺 Nigeki Kessatsu, «Смерть в два удара»). Банкай Дзякухо Райкобэн (яп. 雀蜂雷公鞭 Jakuhō Raikōben, «Громовой хлыст шершня») представляет собой увеличенную версию сикая, полностью закрывающего руку. Он выглядит и работает, как огромная ракетница, — с большой скоростью выпускает заряды электрической энергии. Отдача вынуждает Сой Фон предварительно привязываться к ближестоящему объекту. Из-за огромных размеров скрыть такое оружие невозможно, оно не годится для тихого убийства, поэтому Сой Фон предпочитает им не пользоваться — банкай оскорбляет её достоинство как лидера Отряда тайных операций. Из-за его огромной мощности обычно не может делать выстрелы чаще, чем раз в три дня, но в битве с Барагганом использовала два выстрела в один день[13]. Во время первой атаки Ванденрейха на Сообщества душ у Сой Фон похищают банкай, но позже Кискэ Урахара помог его вернуть. В филлере «Материализация дзанпакто» клинок Сой Фон выглядит как фея, у которой вместо руки коготь — копия Судзумэбати в сикае.

Сэйю — Каваками Томоко, после 206 серии — Хоко Кувасима.
  • Бывший лейтенант: Марэносин Омаэда (яп. 大前田 希ノ進 О:маэда Марэносин?, Ōmaeda Marenoshin)

Являлся лейтенантом отряда во время, описываемое в сюжетной арке «Поворачивая маятник вспять». Является отцом Марэтиё, в связи с этим они очень похожи внешне. Одно из немногих отличий — рыжеватый цвет волос.

  • Лейтенант: Марэтиё Ёсиаямэноскэ Никкотароэмон Омаэда (яп. 大前田 日光田郎右衛門 美菖蒲介 希千代 О:маэда Никко:таро:эмон Ёсиаямэносукэ Марэтиё?, Ōmaeda Yoshiayamenosuke Nikkōtarōemon Marechiyo)

Марэтиё Омаэда — здоровенный обжора, глуповат, груб и довольно жаден, обожает печенье. Часто надевает массивные золотые украшения. Вначале не отличается особой преданностью своему капитану (в отличие от многих других лейтенантов), позволяет себе даже ковырять в носу в её присутствии.[14] Однако во время битвы с Эспадой над Лже-Каракурой проявляет неожиданно большую заботу и привязанность к Сой Фон. Резко контрастирует со Сой Фон внешне и внутренне, возвышаясь над ней, как скала.[15]

Как уже сказано, Марэтиё родом из богатой семьи. В омаке показаны его родственники: отец по имени Марэносин (яп. 希ノ進?), мать Марэка (яп. 希華?), старшая сестра Марэми (яп. 希美?), младший брат Марэдзиросабуро (яп. 希次郎三郎?) и младшая сестра Марэё (яп. 希代?) (последние два персонажа появились и в манге). Все, за исключением младшей сестры, внешне напоминают самого Омаэду, Марэё выглядит более нормально и даже симпатично, поэтому брат считает её уродиной.

Его боевые таланты довольно стандартны. Он очень силён физически и, несмотря на свою массивность, хорошо владеет сюмпо. Также имеет некоторые навыки в использовании кидо. Вполне вероятно, он получил место лейтенанта благодаря протекции семьи. Тем не менее, своего противника-арранкара он побеждает, а в момент опасности бросается на защиту Сой Фон. Его дзанпакто Гэгэцубури (яп. 五形頭 Gegetsuburi, досл. «Пятиголовый») выглядит, как обычная катана. С помощью команды «Круши» (яп. 打っ潰せ бутцубусэ) меч трансформируется в огромный кистень без рукояти и на длинной цепи. А в филлере «Материализация дзанпакто» он чрезвычайно похож на самого Марэтиё, только ещё толще, в чём он упрекает своего хозяина, говоря, что если бы Марэтиё сел на диету, он бы так не выглядел.

Сэйю — Касии Сёто.

Третий отряд

Символ 3-го отряда — календула. Этот цветок означает отчаяние, которое в каком-то плане можно назвать гордостью этого отряда. Члены третьего отряда считают, что битва — это не место для героизма или вещь, которая должна приносить удовольствие. Для них битва — это самое чёрное отчаяние, поэтому люди должны избегать их (именно так описывает свой отряд Идзуру Кира во время сражения с фрасьон Бараггана).

  • Капитан: Родзюро Оторибаси (яп. 鳳橋 楼十郎 О:торибаси Ро:дзю:ро:?, Ōtoribashi Rōjūrō)
  • Бывший капитан: Гин Ичимару (яп. 市丸 ギン Итимару Гин?, Ichimaru Gin)
  • Бывший капитан: Сюскэ Амагай (яп. 天貝 繍助 Амагай Сю:сукэ?, Amagai Shūsuke)

Сюскэ Амагай появляется только в аниме. Внешне похож на Кискэ Урахару, но отличается тёмным цветом волос. Вначале Амагай выглядит весьма ответственным капитаном, пытается привнести в Готэй 13 какие-то новшества, например, совместные тренировки отрядов. Он также поддерживает Идзуру, не давая третьему офицеру отряда Макото Кибунэ посягать на права лейтенанта отряда. Однако потом выясняется, что все эти действия были лишь частью плана Амагая; так, например, совместные тренировки отрядов были предложены им только для того, чтобы он смог быстро оценить силу Готэя 13. Истинная цель Сюскэ — отомстить главнокомандующему Ямамото за смерть отца. Ради этого он долгие годы тренировался, связался с кланом Касумиодзи, а также добивался ранга капитана отряда. Однако, поняв, что ошибался и неправильно понял предсмертные слова отца, покончил жизнь самоубийством.

Дзанпакто Амагая зовётся Райка (яп. 雷火 Raika, досл. «Огненная молния»). Команда высвобождения «Разделись» (яп. 断ち切れ татирикэ). В освобождённом виде выглядит как белый меч с крюком на конце и изогнутыми трубками, образующими рукоятку. Сюскэ может сосредотачивать огненные шары в крюке и, ударяя ими в землю, создавать большие трещины, заполненные огнём. Банкай Амагая — Райка Гоэн Каку (яп. 雷火豪炎殻 Raika Gōen Kaku, «Вспышка молнии в огненном панцире») сильно увеличивает клинок и создаёт гигантскую, имеющую форму раковины, защиту на руке Сюскэ, с ручкой лезвия, скрытой в ней. Банкай осуществляет контроль над огнём, а также позволяет использовать сокрушительную технику, создающую двух огненных драконов, чтобы окружить и поразить противника.

  • Бывший лейтенант: Тиканэ Иба (яп. 射場 千鉄 Иба Тиканэ?, Iba Chikane)

Являлась лейтенантом более 100 лет назад, во время событий «Маятника». Выглядит как пожилая женщина с серыми глазами и тёмными волосами с широкой белой полосой. Мать Тэцудзаэмона Ибы.

  • Лейтенант: Идзуру Кира (яп. 吉良 イヅル Кира Идзуру?, Kira Izuru)

Кира принадлежит к тем редким проводникам душ, которые родились непосредственно в Сообществе душ и тем самым относится к аристократии.[16] Он сирота: в сериях-воспоминаниях мы видим его на могиле родителей. В Академию проводников душ Кира поступил с великолепными оценками, учился в классе А (лучшем) и оказался одним из самых успешных учеников в классе по использованию кидо (боевой магии). Он подружился с Момо Хинамори, Рэндзи и Сюхэем Хисаги, они часто проводили время вместе. После выпуска Кира вместе с Рэндзи и Момо был отправлен в 5 отряд, после того, как Гин Ичимару стал капитаном 3 отряда,[17] а затем был назначен к нему лейтенантом. Известно также, что Кира когда-то был членом 4 отряда. Чувствительный и достаточно робкий человек, он верен друзьям, однако на первом месте всегда приказы вышестоящих — так, например, он подчинился приказу Бякуи Кучики арестовать раненого Рэндзи. Идзуру бесконечно предан своему капитану. Когда Момо Хинамори потеряла над собой контроль и напала на Гина, Кира вступил с ней в бой. Мучимый угрызениями совести, Кира впоследствии называл себя «монстром» за то, что атаковал подругу. Во время вторжения Ванденрейха в Общество Душ его тяжело ранил Штернриттер Базз-Би. В последнем рейтинге популярности Shonen Jump занял 9-е место, уступив Улькиорре 101 голос.[18]

Его дзанпакто зовут Вабискэ (яп. 侘助 Wabisuke, досл. «Несчастный человек» или «Извинение»). Команда высвобождения: «Подними голову» (яп. 面を上げろ омотэ о агэро). Дзанпакто Киры удлиняется и изгибается два раза под углом 90 градусов, превращаясь в своеобразный крюк. Меч удваивает вес всего, чего коснётся. После семи или восьми ударов противник вообще не способен поднять оружие и часто падает на колени со склонённой головой, как бы извиняясь, после чего Кира отрубает ему голову. В филлере «Материализация дзанпакто» дзанпакто Идзуру выглядит как длинноволосый человек, который носит на спине каменную плиту. К его руке прикована литая шаровидная гиря.

Сэйю — Сакураи Такахиро.
  • Бывший 3-й офицер: Макото Кибунэ (яп. 貴船 理 Кибунэ Макото?, Kibune Makoto)

Персонаж, также отсутствующий в манге. Пришёл в третий отряд вместе с Сюскэ Амагаем. Сразу после вступления в отряд занял место третьего офицера отряда. Быстро завоёвывает расположение всего отряда; порой к нему прислушивались больше, чем к Кире. В итоге выясняется, что Кибунэ связан с семьей Касумиодзи и помогает этой семье ради обретения большей силы. Лейтенант третьего отряда — Идзуру Кира — с самого начала подозревавший Кибунэ, раскрывает предательство Макото, сражается с ним и побеждает его.

Дзанпакто Макото имеет имя Рэппу (яп. 烈風 Reppū, «Буря»). Команда для высвобождения: «Разгневайся» (яп. 荒れ狂え арэкуруэ). В высвобожденном состоянии выглядит как большое двухпланочное оружие. Когда Кибунэ объединяет Рэппу со своим баккото, у него появляется возможность телекинетического управления дзанпакто.

Сэйю — Мидорикава Хикару.
  • 3-й офицер: Рику Тогакуси (яп. 戸隠 李空 Тогакуси Рику:?, Togakushi Rikū)

Человек с длинной косой. Как и другие офицеры третьего отряда, появился в одной главе, из которой можно судить, что Рику уверенный в себе и храбрый человек. Кира прислушивается к его мнению. Его дзанпакто зовут Сюндзин (яп. 春塵 Shunjin, «Весенняя пыль»). Имя меча — поэтическое слово, которое обозначает снег, похожий на пыль, поднятый в воздух весенним ветром. Команда для высвобождения: «Вскружись» (яп. 巻きて昇れ макитэ ноборэ). Высвобожденный меч принимает форму косы на длинном черенке. Его лезвие заточено снаружи.

  • 5-й офицер: Такэцуна Гори (яп. 吾里 武綱 Гори Такэцуна?, Gori Taketsuna)

Большой, небритый офицер в гоночных шлеме и очках. Его дзанпакто зовут Могарибуэ (яп. 虎落笛 Mogaribue, «Флейта павшего тигра»). Имя меча — также поэтическое слово, которое обозначает зимний ветер, свистящий в бамбуковом заборе. Дзанпакто высвобождается по команде «Свисти» (яп. 吹鳴らせ фукинарасэ). В сикае меч становится похожим на огромный тесак с несколькими отверстиями на тыльной стороне.

  • 6-й офицер: Аска Катакура (яп. 片倉 飛鳥 Катакура Асука?, Katakura Asuka)

Человек с чёрными волосами до плеч. К своим соратникам относится немного с пренебрежением. Его дзанпакто зовут Катакагэ (яп. 片陰 Katakage, «Полутень»). Это имя — также поэтическое слово, которое обозначает тенёк, особенно летним вечером. Высвобождается по команде «Отрицай» (яп. 打消せ утикэсэ). Точный его вид неизвестен, но он раздваивается у гарды.

Все трое были тяжело ранены Базз-Би во время атаки Ванденрейха.

Четвёртый отряд

Задача четвёртого отряда — лечить раненых: именно в бараках этого отряда расположен госпиталь. Отряд считается самым слабым, не пользуется уважением в Готэй 13, и поэтому члены отряда, кроме старших офицеров, помимо своей основной работы лекаря, занимаются непочётной работой, например, чистят канализационные трубы.[19]

  • Бывший капитан: Рэцу Унохана (яп. 卯ノ花 烈 Унохана Рэцу?, Unohana Retsu)

Рэцу Унохана — капитан четвёртого отряда, медицинской службы и службы снабжения. Изначально предстаёт как мягкая, вежливая женщина с тихим голосом, которая всегда использует вежливые именные суффиксы даже в разговоре с подчинёнными и желает помочь всем страждущим. При этом она крайне волевая и сильная женщина, умеющая в нужный момент приструнить своих подчинённых (чаще её боятся больше, чем, например, Кэмпати Дзараки). Несмотря на способность к состраданию, всегда остаётся верна принципам Готэй 13 и непосредственно генералу Ямамото, даже если его политика в корне не гуманна.

В финальной сюжетной арке выясняется, что она является первым капитаном 11-го отряда и первой Кэмпати. Настоящее имя Рэцу — Ятиру Унохана (яп. 卯ノ花 八千流 Унохана Ятиру?, Unohana Yachiru). Сюнсуй Кёраку говорит, что она была самой кровожадной и опасной преступницей Сообщества Душ. В прошлом она сражалась с Кэмпати Дзараки, который тогда был маленьким мальчиком. Он сумел тяжело ранить Унохану в грудь. Чтобы не потерять достойного соперника, он неосознанно начал сдерживать свою силу. Унохана выиграла то сражение, оставив Дзараки шрам на левом глазу, и сказала, что он достоин титула «Кэмпати». Шрам на груди прячет за своей косой.

После атаки Ванденрейха вступила в бой с Кэмпати Дзараки в целях обучить его искусству убивать. С лёгкостью одержала сокрушительную победу, всего лишь используя фехтование, но несмотря на это, последний решил продолжить сражаться. В ходе сражения множество раз наносила ему тяжёлые раны, подводя на грань жизни и смерти, после чего снова и снова лечила его. Таким образом она снимала те печати, которые Дзараки неосознанно на себя наложил. Кэмпати Дзараки постепенно адаптируется к навыкам Уноханы и даже начинает сражаться с ней на равных. После того, как Унохана помогла Кэмпати Дзараки высвободить его запечатанную силу, он пронзил своим дзанпакто её шею насквозь. Несмотря на просьбы Кэмпати Дзараки не умирать, Унохана, однако, не стала себя исцелять и умирает на его руках, сказав ему, что она счастлива, что смогла достигнуть своей цели: пробудить истинную силу Кэмпати Дзараки.

Учитывая показанные боевые навыки Уноханы, очевидно, что она является одним из сильнейших персонажей манги. Она мастерски владеет мечом, зная все виды и школы фехтования. Также на мастерском уровне владеет исцеляющим кидо. Благодаря этому она может залечивать свои раны, чтобы получать удовольствие от сражения вечно. Дзанпакто Минадзуки (яп. 肉雫唼 Minazuki, «Изрыгающая плоть глотка») в запечатанном состоянии практически не отличается от обычной катаны и немного напоминает нодати. Сикай имеет вид гигантского китообразного ската с одним глазом и стоящий на двух лапах, похожих на куриные. Заглатывая раненых в образе ската, Минадзуки может переносить их в своём желудке и лечить. Команда для высвобождения неизвестна. Банкай — Минадзуки (яп. 皆尽 Minazuki, «Уничтожающий всё»). При высвобождении лезвие меча превращается в тягучую тёмно-красную жидкость, которая окружает противника и саму Унохану. После этого меч превращается в короткую катану. Точные свойства этой жидкости неизвестны.

Сэйю — Хисакава Ая.
  • Бывший лейтенант: Сэйноскэ Ямада (яп. 山田 清之介 Ямада Сэйносукэ?, Yamada Seinosuke)

Являлся лейтенантом примерно 110 лет назад, во время событий «Маятника». Выглядит как молодой человек с чёрными глазами и волосами. Известно, что у него был плохой характер, но он очень уважал капитана Унохану. Старший брат Ханатаро Ямады.

  • Лейтенант: Исанэ Котэцу (яп. 虎徹 勇音 Котэцу Исанэ?, Kotetsu Isane)

Исанэ — старшая сестра Киёнэ Котэцу, но более тихая и мягкая. Её рост составляет 187 сантиметров. Необыкновенно верна своему капитану, идеализирует её. По словам Уноханы, Исанэ страдает от кошмарных снов, что часто становится объектом для шуток, потому что Исанэ снятся самые невообразимые и глупые вещи (например, пирожок с рыбой[20]) Как каламбур, её имя содержит кандзи «храбрый», а имя её сестры — кандзи «тихий». Тем не менее, в отличие от многих членов 4 отряда, Исанэ способна принимать самое активное участие в поединках. Талантливый медик.

Её дзанпакто называется Итэгумо (яп. 凍雲 Itegumo, «Замёрзшее облако»), команда для высвобождения: «Мчись» (яп. 奔れ хасирэ). В сикае лезвие меча разделяется на три, прямое посередине, и два по краям под углом в 45 градусов.

Сэйю — Ногами Юкана.
  • 3-й офицер: Ясотика Иэмура (яп. 伊江村 八十千和 Иэмура Ясотика?, Iemura Yasochika)

Иэмура — лидер команды первой помощи, а также вице-президент «Ассоциации мужчин-проводников душ». Любит строить собой крутого лидера, но, поскольку является представителем 4 отряда (наименее сильного), к офицерам других отрядов проявляет уважение. Ведёт дневник, в котором записывает все события, что произошли с ним в госпитале отряда. Силён в использовании лечащих техник. Имя и способности меча не известны.

Сэйю — Аояма Ютака.
  • 7-й офицер: Ханатаро Ямада (яп. 山田 花太郎 Ямада Ханатаро?, Yamada Hanatarō)

Ханатаро очень пуглив и неуверен в себе.[21] Выглядит как мальчик лет пятнадцати, его чёрные волосы закрывают большую часть лица и как бы обрамляют его. Он неуклюж и много нервничает, но, по сути, добр и наивен и потому часто оказывается предметом шуток. На него часто сваливают грязную работу, вроде очистки тюремных камер или канализации. В омакэ к 13 тому манги Ханатаро говорит, что его «дразнят чаще, чем кого угодно в целом свете». Кроме того, ему не повезло родиться 1 апреля, поэтому День смеха для Ямадо проходит в насмешках и издевательствах.[22] Несмотря на всё это, он остаётся в душе решительным и храбрым парнем, верным своим идеалам; искренне старается защитить Рукию Кучики в момент опасности, хотя знает, что его могут серьёзно наказать или даже убить. Он с большим уважением относится к Ичиго Куросаки, хотя Ичиго долгое время не мог запомнить имя Ханатаро, утверждая, что если бы его звали Ханако (женское имя) или Таро (мужское), то процесс запоминания шёл бы гораздо быстрее, а «Ханатаро» сбивает людей с толку.[K 5]

В бою Ханатаро нечасто способен использовать свой дзанпакто: Хисагомару (яп. 瓠丸 Hisagomaru, «Тыква») излечивает раны, собирая их в себя, а потом может высвободить их одним мощным ударом, на время превращаясь в скальпель — Акэйро Хисагомару (яп. 朱色瓠丸 Akeiro Hisagomaru, «Алая тыква»),[23] которым можно пользоваться, как обычным оружием. Команда для вхождения в сикай: «Наполняй» (яп. 満たせ митасэ).[K 6] Так как этот меч не слишком полезен в повседневной жизни, Ханатаро предпочитает не брать его с собой, в отличие от ранца с медикаментами, среди которых есть не менее опасные средства. Как члену 4 отряда, Ханатаро подвластны многие лечащие техники. Например, зелёная жидкость «синтэн» (яп. 震点 shinten) действует как обезболивающее средство и может усыпить любого, кто обладает малым количеством духовной энергии.

Сэйю — Мията Коки.

Пятый отряд

Пятый отряд имеет не очень хорошую репутацию в Готэй 13 по причине дезертирства двух капитанов и лейтенанта.

  • Бывший капитан, бывший лейтенант: Соскэ Айдзэн (яп. 藍染 惣右介 Айдзэн Со:сукэ?, Aizen Sosuke)
  • Бывший лейтенант, бывший третий офицер: Гин Ичимару (яп. 市丸 ギン Итимару Гин?, Ichimaru Gin)
  • Лейтенант: Момо Хинамори (яп. 雛森 桃 Хинамори Момо?, Hinamori Momo)

Момо — оптимистичная и беззаботная девушка, восхищающаяся своим капитаном Айдзэном. Она легко сходится с людьми, но в то же время импульсивна, ранима и наивна. В последнем рейтинге персонажей, который подсчитывается журналом Shonen Jump, заняла 6 место.[24] Момо низенькая (ростом 151 см[25]), хрупкая, с чёрными волосами и карими глазами, волосы собирает в пучок, который в Японии называется оданго (яп. お団子). Спустя 17 месяцев её причёска изменяется: волосы немного короче и распущены.

Она родилась 3 июня,[25] а выросла вместе с капитаном 10 отряда Тосиро Хицугаей, которого она ласково называет «Сиро». Хотя Тосиро отличался вредным характером, Хинамори находила его забавным и воспитывала, как младшего брата. И до сих пор их отношения больше напоминают отношения брата и сестры, чем начальника и подчинённого. Когда Хинамори поступила в Академию проводников душ, то проявила большие способности в кидо, затем познакомилась с Идзуру Кирой и Рэндзи, вскоре ставшими её товарищами. Они втроём были отправлены в 5 отряд под командование Соскэ Айдзэна и Гина Ичимару, который в то время был лейтенантом. Кира и Рэндзи вскоре оставили 5 отряд, а Хинамори осталась и заняла место лейтенанта, что, по словам Хицугаи, потребовало огромных усилий. При своём побеге из Сообщества Душ Айдзэн пронзил её мечом, но её спасла Рэцу Унохана. Также была сильно ранена Хицугаей и другими капитанами, одурманенными иллюзиями Айдзэна в битве над фальшивой Каракурой, но снова выжила.

Её дзанпакто называется Тобиумэ (яп. 飛梅 Tobiume, «Летающая слива»). По команде «Тресни» (яп. 弾け хадзикэ) меч выпрямляется, а по бокам вырастают несколько зубцов дзюттэ. В таком состоянии Момо может стрелять огромными шарами розовой духовной энергии. В игре Bleach: Blade Battlers из меча вырывается красное пламя. В филлере «Материализация дзанпакто» её меч выглядит в точности как хозяйка, с отличием лишь в том, что она одета в бело-лиловое кимоно с привязанными к нему длинными полосками ткани, на конце которых — бубенцы. Волосы у неё распущены. Характер дзанпакто немного жёстче, чем у хозяйки.

Сэйю — Сакума Куми.

Шестой отряд

Место капитана этого отряда закреплено за главой клана Кучики, но на жилищах отряда, в отличие от жилищ второго отряда, это не отражается.

  • Бывший капитан: Гинрэй Кучики (яп. 朽木 銀嶺 Кутики Гинрэй?, Kuchiki Ginrei)

Гинрэй Кучики — дедушка Бякуи. Он был капитаном 6-го отряда на протяжении нескольких веков, и оставил пост за век до того, как начинается основная сюжетная линия «Блич».

  • Бывший лейтенант: Содзюн Кучики (яп. 朽木 蒼純 Кутики Со:дзюн?, Kuchiki Sōjun)

Отец Бьякуи, умерший в бою. У него было слабое здоровье, но из-за принадлежности к семье Кучики и того факта, что он должен был стать следующим главой семьи, Гинрэй взял его к себе лейтенантом.

  • Бывший 3-й офицер: Кога Кучики (яп. 朽木 響河 Кутики Ко:га?, Kuchiki Kouga)

Персонаж появляется только в филлере «Материализация дзанпакто». Кога — молодой, честолюбивый и очень сильный проводник душ, был зятем Гинрэя; во время Гражданской войны в Сэрэйтэе он верно служил шестому отряду и даже удостоился чести быть третьим офицером. Однако, завидуя его силе и опасаясь её, трое других офицеров подстроили ему ловушку: Кога был брошен в тюрьму, откуда его вызволил дзанпакто Мурамаса (яп. 村正 Muramasa?), обладавший силой воплощаться в физическое тело без использования банкая. Кога, вняв голосу гордыни, ворвался в дом, где трое офицеров праздновали его заключение, и перебил всех. Позже его встретил Гинрэй и укорил за то, что Кога не послушался советов и не следил за своей огромной силой. Обезумев, Кога сделал попытку напасть на тестя, но тот отразил все его атаки. После произошедшего Гинрэй был вынужден заточить Когу, который оказался настолько поглощённым своей гордыней, что даже не смог высвободить дзанпакто.

Его дзанпакто Мурамаса является в филлере «Материализация дзанпакто» главным отрицательным персонажем. Выглядит как темноволосый мужчина средних лет с очень длинными ногтями и плаще с меховой оторочкой. Внушил всем дзанпакто, что хочет освободить их от тирании проводников душ, и материализовал их, отделяя от хозяев. Для отделения усиливает их главные инстинкты, например, найти место в жизни или кровожадность. Но настоящая его цель — вызволить из заточения своего хозяина. Для этого он собрал и поглотил своей силой множество пустых, но когда Мурамаса пришёл за Когой, тот сломал свой дзанпакто и его обломок вонзил в Мурамасу. Кога, провёдший много лет в магической тюрьме, считал, что это вина Мурамасы, который не пришёл к нему на помощь в нужный момент. Мурамаса из-за раны и потрясения от поступка Коги не смог удержать пустых под контролем, и был поглощён ими, превратившись в гигантского монстра. Ичиго Куросаки, попавший во внутренний мир Мурамасы, смог освободить его душу от пустых, и тот умер, раскаявшись в своём поступке. Сам Кога был побеждён Бякуей Кучики. Команда высвобождения Мурамасы — «Шепчи» (яп. 囁け сасаякэ).

Седьмой отряд

  • Капитан: Садзин Комамура (яп. 狛村 左陣 Комамура Садзин?, Komamura Sajin)

Могучий великан Комамура во многом очень таинственная персона. Придавая большое значение таким понятиям, как честь и долг, он особенно близок к Ямамото-Гэнрюсаю. Также он поддерживает дружеские отношения с Тосэном Канамэ из 9 отряда: в их мировоззрении много общего, хотя Комамура более радикален в своих взглядах. Он не любит открывать лицо, хотя с развитием сюжета делает это всё чаще и чаще. На самом деле Садзин носит шлем только потому, что его могучее тело венчает голова волка (Акита-ину). Из-за странной внешности Комамуру всегда недолюбливали в среде проводников душ, поэтому Комамура старается как можно сильнее скрывать себя, в связи с чем он подсознательно подавляет свою духовную силу, что, похоже, сказывается на его силе. Слепой Тосэн с самого начала не мог видеть его лица, поэтому стал вторым человеком после генерала Ямамото, который признал и уважал Комамуру как личность.

Дзанпакто Комамуры Тэнкэн (яп. 天譴 Tenken, «Небесная кара») высвобождается по команде «Грохочи» (яп. 轟け тодорокэ). За спиной Комамуры возникают гигантские руки, копирующие движения капитана — например, если тот ударит мечом, то рука сделает то же самое. Банкай Какудзё тэнкэн мё о (яп. 黒縄天譴明王 Какудзё: тэнкэн мё: о:, «Небесная кара короля Какудзё») вызывает всё тело гиганта в доспехах. Эта форма обладает огромной разрушительной силой, но при этом все повреждения, что получит гигант, отразятся и на самом Комамуре. В филлере «Материализация дзанпакто» дзанпакто Садзина имеет вид рослого мужчины, выдыхающего пламя, с пылающими хлыстом и мечом. В арке «Тысячелетняя война крови», в первой битве за Общество душ сражался с Бамбиеттой Бастербайн, которая похитила его банкай. После битвы Комамура приходит к своему прадеду с просьбой научить его техникам его клана, но получает отказ и вступает в битву с ним. В итоге его все-таки обучили секретной технике — превращению в человека. Для этого вырывает своё сердце, на время получив невообразимую мощь. Вернул свой банкай и победил Бамбиетту, после чего умер и воскрес в качестве настоящего волка.

Сэйю — Инада Тэцу.
  • Лейтенант: Тэцудзаэмон Иба (яп. 射場 鉄左衛門 Иба Тэцудзаэмон?, Iba Tetsuzaemon)

Тэцудзаэмон — бывший член 11-го отряда, сохранивший свою любовь к поединкам и похожий на члена якудза. Президент «Ассоциации мужчин-проводников душ». Его тело украшено татуировкой, изображающей пылающую кошку, и иероглифом 招福 (сёфуку, досл. «манящий удачу»). Тэцудзаэмон поддерживает хорошие отношения со своим старым другом Мадарамэ Иккаку, третьим офицером 11-го отряда, хотя вместе они по большей части дерутся, пьют саке и снова дерутся. Имя его дзанпакто неизвестно, но по форме он напоминает танто, а в сикае вырастает и на второй трети лезвия появляется недлинный отросток.

Сэйю — Ниси Ринтаро.

Восьмой отряд

  • Бывший Капитан: Сюнсуй Кёраку (яп. 京楽 春水 Кёраку Сюнсуй?, Kyouraku Shunsui)

Кёраку носит розовую в цветочек накидку поверх капитанского хаори, соломенную шляпу, не бреется, любит поспать, выпить и приударить за женщинами, особенно за собственным лейтенантом Нанао Исэ, которую он называет «Нанао-тян». Несмотря на то, что у Кёраку дешёвая одежда, его заколки с красными цветочками стоят очень дорого.[26] В разговоре он обычно более фамильярен, чем любой другой персонаж «Блич», к капитанам всегда обращается только по имени, без вежливых именных суффиксов, и даже генерала Ямамото называет «Дед Яма» (яп. 山じい Яма-дзи). Не любит битвы и вступает в схватку только тогда, когда другого выхода нет. Он также любит производить на людей впечатление, например, при первой встрече с Садо заставил Нанао Исэ разбрасывать розовые лепестки, чтобы сделать своё появление более эффектным. Сюнсуй Кёраку происходит из благородного семейства Кёраку. Несмотря на аристократическую кровь и древнюю родословную, он терпеть не мог учиться и тренироваться, и был против воли послан в Академию проводников душ. Кёраку и его друг Дзюсиро Укитакэ были первыми выпускниками Академии, ставшими капитанами в Готэй 13.[27]

Сигэкуни Ямамото-Гэнрюсай упоминал, что Кёраку и Дзюсиро Укитакэ — первые и очень талантливые капитаны Готэй 13.[27] Дзанпакто Кёраку носит имя Катэн Кёкоцу (яп. 花天狂骨 катэн кё:коцу?, Katen Kyoukotsu). Он уникален тем, что в запечатанном состоянии представляет собой катану и вакидзаси, а в состоянии сикая они преобразуются в два меча, похожих на две турецкие сабли или китайские изогнутые мечи. Команда для высвобождения: «Ветер цветы тревожит, духи цветов рыдают, буря в небе грохочет, демон небес смеётся» (яп. 花風紊れて花神啼き天風紊れて天魔嗤う хана кадзэ мидарэтэ, касин наки, тэмпу мидарэтэ, тэмма варау). Сила его сикая — претворять детские игры в жизнь. Существует несколько «игр». Дзанпакто Сюнсуя устанавливает в них правила. Все, кто находятся в пределах его рэйацу, обязаны играть по правилам «игры», в том числе и Сюнсуй. По правилам одной из «игр» каждый из участвующих в бою по очереди называет цвет, после чего оба противника могут ударить по этому цвету на теле или одежде и нанести рану; глубина раны зависит от количества этого цвета на теле или одежде и пока «выбран» один цвет, всё, что закрыто одеждой другого цвета, неуязвимо. В битве с Прима Эспадой Старрком Кёраку ещё говорит о том, что чем больше риск получить рану из-за названного цвета самому, тем сильнее рана, нанесённая противнику. Перед последним ударом он назвал чёрный цвет, которого у Старрка было немного, при этом сам капитан был одет во всё чёрное. Эта игра называется Ироони (яп. 艶鬼 Демон цвета?). По правилам другой игры, Кагэони (яп. 影鬼 Демон тени?), — проигрывает тот, на чью тень наступили; если игрок наступает на собственную тень, то он проигрывает, если наступает на тень противника — выигрывает. В этой игре можно прятаться в тени и наносить из неё удары. То есть, когда противник наступает на свою тень, ударь его тень, и меч из тени поразит противника в то место, в которое ты ударил его тень. Третья известная «игра» Такаони (яп. 嶄鬼 Демон гор?), в которой побеждает тот, кто выше. Т.е. тот, кто находится на более высокой точке относительно поверхности земли, тот нанесёт более сильный удар. Так же Кёраку может управлять потоками воздуха. Как утверждает сам Кёраку, ему нравится его меч, но, чтобы использовать сикай, ему приходится соблюдать дурацкие правила[28]. В филлере «Материализация дзанпакто» его оружие выглядит как две девушки: одна — гейша-таю, "пиратка", с повязкой на глазу и причёской с костяным «Весёлым Роджером», а вторая — девочка-подросток в костюме ниндзя, в маске, закрывающей всё лицо, кроме правого глаза, на голове — заколка в виде «Весёлого Роджера». Первая девушка похожа характером на Кёраку (ленива, любит выпить, но довольно рассудительна), вторая же более жестока (предпочитает не убивать противника, а "поиграть с ним). Банкай Кёраку неизвестен, но Укитаке упоминал, что Кёраку не следует использовать его, так как вокруг находилось слишком много людей, и все могли его увидеть. Во время вторжения Ванденрейха в Общество Душ, вступил в схватку с Штерн Риттером "N" — Робертом Акутроном — в ходе которой лишился правого глаза. После смерти Ямамото становится новым главнокомандующим, и первым делом проводит несколько реформ — назначает себе двух лейтенантов и отправляет Унохану Рэцу обучать Дзараки Кэмпати «искусству убийства»

Банкай: Катен Кёкоцу - Куроматцу Шинджу. (Katen Kyoukotsu - Kuromatsu Shinjuu) глава 647. Свойство Банкая пока не указано.

Сэйю — Акио Оцука.[29]
  • Бывший лейтенант: Нанао Исэ (яп. 伊勢 七緒 Исэ Нанао?, Ise Nanao)

Нанао-тян, как её называет Сюнсуй Кёраку, появилась в отряде, когда была совсем маленькой девочкой. Она восхищалась лейтенантом Лизой Ядомару. Нанао — человек практичный, серьёзный, дисциплинированный и собранный, на первый взгляд не имеющий ничего общего с весёлым капитаном. Однако она относится к нему с большим уважением и следует приказам без малейших раздумий. Нанао часто берёт в свои руки управление отрядом, уживаясь с заигрыванием и непутевостью Сюнсуя, терпит бесконечный флирт и пьянки с его стороны. Создаётся ощущение, что вся работа восьмого отряда держится исключительно на ней. Также она не отказывается от шанса посетить вечеринку, что, казалось бы, не соответствует её характеру. Нанао — вице-президент «Ассоциации женщин-проводников душ». Характерной чертой Нанао являются очки, которые она снимает лишь в минуты крайнего раздражения. После смерти Ямамото Генрюсая становится новым лейтенантом первого отряда. Имя её дзанпакто неизвестно. Судя по иллюстрации в графическом альбоме «All Colour But The Black», у Нанао короткий дзанпакто, внешне похожий на вакидзаси. Также умеет создавать барьер от квинси. Он называется Хакудан Кеппеки.

Сэйю — Набатамэ Хитоми.[30]

Девятый отряд

  • Капитан: Кэнсэй Мугурума (яп. 六車 拳西 Мугурума Кэнсэй?, Muguruma Kensei)
  • Бывший капитан: Канамэ Тосэн (яп. 東仙 要 То:сэн Канамэ?, Tōsen Kaname)

Слеп от рождения, ярый поборник справедливости. По его словам, он стал проводником душ лишь для того, чтобы отомстить за своего погибшего друга — так он понимает справедливость. Дзанпакто Тосэна зовут Судзумуси (яп. 清虫 Suzumushi). Команда высвобождения сикая — это определённое движение, а не конкретное слово. К мечу крепится металлическое кольцо, предположительно, создающее вибрацию большой частоты, которая позволяет Тосэну использовать способность «Накэ» (яп. 鳴け, «Кричи»). Когда Канамэ кладет руку на край кольца, Судзумуси звенит на одной чистой ноте, и отражённый звук лишает сознания всех, кто его слышит. Вторая способность — Бэнихико (яп. 紅飛蝗, «Пурпурная Саранча», англ. Crimson Flying Locusts), проявляется после одновременного движения и произнесённой фразы и представляет собой множество падающих с неба клинков. Банкай, Эмма Короги (яп. 閻魔蟋蟀, «Демонический Сверчок»), словно основывается на слепоте Тосэна. Произнеся фразу и положив руку на край кольца на вершине меча, капитан создаёт вокруг врага поле, глушащее все органы чувств, кроме осязания. Кольцо расширяется и крутится, выпуская духовную энергию, вращаясь все быстрее и быстрее. Затем кольцо разделяется, создавая чёрное поле вокруг Тосэна и его жертвы, радиусом около 60 метров. Оказавшись внутри, Тосэн берёт верх над оппонентом, потерявшим чувства: зрение, обоняние, слух, речь и возможность ощущать духовную силу. Сам Тосэн, прикасаясь к Судзумуси, способен сохранять свои ощущения. Единственный способ спастись от банкая и вернуть свои чувства — ухватиться за меч Тосэна, тогда противник получает назад возможность видеть и чувствовать. Единственным проводником душ, который смог победить Тосэна в поле, разгадав секрет его банкая, был Кэмпати Дзараки. Благодаря оставшимся у него осязанию, физической силе и боевому опыту он позволил Тосэну пронзить себя мечом, чтобы определить его место нахождения и поймать, а затем, поняв принцип действия банкая Судзумуси, следующей атакой он нанёс Тосэну очень тяжёлую рану, разрушив банкай и едва не убив Канамэ.

После присоединения к Айдзэну в Уэко Мундо Тосэн меняет костюм и распускает волосы. Айдзен пустифицировал душу Тосэна с помощью Хогёку так же, как когда-то группу Синдзи Хирако, но, в отличие от последних, Тосэн пошёл на это сознательно, дабы обрести большую силу, и это превратило его в более совершенного с точки зрения физиологии, чем вайзарды, гибрида пустого и синигами, владеющего мгновенной регенерацией и ресуррексьоном. Маска пустифицированного Тосэна, в отличие от масок других персонажей, покрывает не только лицо, но и верхнюю половину груди, и выглядит как сплошная белая кость с вертикальной щелью посередине. Может раскрываться в области рта. Ресуррексьон называется «Судзумуси Хякусики — Грийяр Грийо» (яп. 鈴虫百式狂枷蟋蟀 [グリジャル・グリージョ] Судзумуси хякусики гуридзяру гури:дзё, «Сотая церемония сверчка — Стрекочущий сверчок»). В форме ресуррексьона Тосэн выглядит как крупное, покрытое чёрной шерстью существо, с четырьмя длинными руками, коротенькими ножками, длинным хвостом, двумя парами крыльев, как у насекомого и двумя наростами на плечах, похожими на рога. Маска выглядит как голова насекомого и покрывает только верхнюю часть головы. В этом состоянии Тосэн может видеть, а также использовать способность Девять аспектов (яп. 九相輪殺 (ロスヌウェベアスペクトス) Росу Нуэбэ Асупэкутосу, исп. Los Nueve Aspectos), эффект, которой предположительно основан на звуке и является усиленной способностью Накэ. Был смертельно ранен Сюхэем Хисаги. Его ресуррексьон развеялся, а потом тело Тосэна взорвалось. Перед смертью он раскаялся перед Хисаги и Комамурой за совершённые им ошибки.[31]

Сэйю — Морикава Тосиюки.
  • Лейтенант: Сюхэй Хисаги (яп. 檜佐木 修兵 Hisagi Shuuhei?)

Храбрый, но часто резкий Сюхэй с отличием окончил Академию проводников душ и ещё до окончания получил место в Готэй 13. Его боевые качества потребовались (на тот момент он ещё ученик шестого курса академии проводников душ), во время практических занятий, когда на его группу напал пустой. В одиночку сдерживая его натиск, он приказал (тогда ещё первокурсникам) Рэндзи, Хинамори и Кире Идзуру отступать. После этого сражения на правой стороне лица Хисаги остались шрамы. На левой щеке Сюхэя есть татуировка в виде цифры 69. Вероятно, она сделана в честь Кэнсэя Мугурумы, который однажды спас маленького Хисаги. Лучший друг Рангику и Киры. Его дзанпакто зовут Кадзэсини (яп. 風死 Kazeshini, «Ветер Смерти»), по команде «Коси» (яп. 刈れ карэ) меч превращается в парные камы, со сдвоенными клинками в виде буквы s, соединённые длинной цепью (данное оружие нельзя считать двойным дзанпакто, так как камы считаются единым оружием — отдельно они никогда не применяются). Хисаги может посылать камы как вращающиеся с огромной скоростью бумеранги, тем самым доставая противника даже в дальнем бою. Сюхэй очень неохотно высвобождает свой меч, так как боится его силы и смертоносности. В филлере «Материализация дзанпакто» Кадзэсини выглядит как длинноволосый эльф с красно-коричневым цветом кожи. Его характер воплощает в себе всё то, чего Сюхэй боялся — жажду боя и неудержимую ярость. Хисаги временно исполнял обязанности капитана. В финальной арке достигает банкая.

Сэйю — Кониси Кацуюки.[32]

Десятый отряд

  • Лейтенант: Рангику Мацумото (яп. 松本 乱菊 Мацумото Рангику?, Matsumoto Rangiku)

Мацумото — лейтенант Хицугаи, а раньше Иссина Сибы. Красивая рыжеволосая женщина с большой грудью, довольно способный и верный лейтенант, но иногда ужасно ленивый. Рост Рангику — 172 см. Родилась 12 августа. Её днём рождения считается 29 сентября, хотя на самом деле это день, когда она впервые встретила Гина. Поддерживает хорошие отношения со своим капитаном. Мацумото любит готовить и увлекается гороскопами. Её дзанпакто зовут Хайнэко (яп. 灰猫 Haineko, «пепельная кошка»). Команда для высвобождения: «Рычи» (яп. 唸れ унарэ). В сикае лезвие клинка преобразуется в пепел, которым Рангику может управлять силой мысли, как Бякуя лепестками своего меча. Пепел достаточно прочен, чтобы служить щитом, а также любой предмет, на который осядет пепел, может быть разрублен Рангику, которая при этом взмахнёт рукоятью, как при ударе. Иногда остаётся порез от пепла в виде следов когтей. В филлере «Материализация дзанпакто» дзанпакто Рангику выглядит как девушка с большой грудью, с причёской, напоминающей кошачьи уши, и одетая в костюм кошки, который, тем не менее, костюмом не является. Во время нападения Айдзэна на Каракуру сражалась с фрасьон третьей эспады Тии Харрибэл и получила тяжёлые ранения. Позже встречает Айдзэна и Гина, пытается их остановить, но безуспешно. В итоге оказывается обезврежена Гином Ичимару, но не мертва. Долго оплакивала Гина, умершего у неё на руках. Вспоминая его, она сказала: «Ты опять ушёл, ничего не оставив мне на память… именно это я всегда ненавидела в тебе, но ты знал, что если уйдёшь и оставишь мне хоть что-то, то я никогда не смогу идти вперёд. Спасибо, Гин… я всегда… любила это в тебе». В финальной арке тренировалась вместе со своим капитаном и научилась вместе с ним совместной способности - создавать ледяную стену, полую внутри (на самом деле Мацумото вызывает сикай своего меча, который впоследствии замораживается способностями Хёринмару, а затем она снова запечатывает меч). Вместе с капитаном сражалась с Штернритером H Базз Би, но после того, как последнего заменил Штернриттер I Цан Ду, в битву не вступала. Погибла в время второй атаки Вандеррейха, стала зомби Жизель.

Сэйю — Мацутани Кая.

Одиннадцатый отряд

Одиннадцатый отряд специализируется на ближнем бою и считается сильнейшим отрядом. Члены отряда не пользуются кидо и кидотипными приемами дзанпакто, так как считают, что такие приемы «для слабаков». Капитан одиннадцатого отряда носит титул Кэнпачи (яп. 剣八 Кэмпати, Kenpachi, досл. "меч" и "восемь"), который употребляется как его имя. Известно, что все Кэнпачи (кроме первого, второго и девятого) получили звание капитана, убив предыдущего капитана на поединке.

  • Бывший капитан, 1-я Кэмпати: Ятиру Унохана (яп. 卯ノ花 八千流 Унохана Ятиру?, Unohana Yachiru)
  • Бывший капитан, 7-й Кэмпати: Кэнпачи Куруясики (яп. 刳屋敷 剣八 Куруясики Кэмпати, Kuruyashiki Kenpachi)
  • Бывший капитан, 8-й Кэмпати: Соя Адзасиро (яп. アザ史郎 宗谷 Адзасиро Со:я, Azashiro Sōya)
  • Бывший капитан, 10-й Кэмпати: Госкэ Кигандзё (яп. (鬼厳城 五助 Кигандзё: Госкэ, Kiganjō Gosuke)
  • Капитан, 11-й Кэмпати: Кэнпачи Зараки (яп. 更木 剣八 Zaraki Кenpachi)

Живёт лишь с одной целью — сражаться, всё остальное считает вторичным и незначительным. Несмотря на испытываемую радость от битвы, не видит разницы между победой и поражением. Главное, по мнению Кэмпати, — это сам процесс схватки. Для Дзараки не существует абсолютно никаких авторитетов[K 7]. В молодости ему часто приходилось отстаивать своё право на жизнь, так как жил он в худшем, последнем, 80-м по удалённости от Сэйрэйтея, районе Руконгая — Дзараки , гнезде воров, насильников и прочего отребья. Пройдя через многие испытания, Дзараки не остался незамеченным: его пригласили в Готэй 13. Здесь он очень быстро добился повышения в звании, а впоследствии убил капитана 11 отряда, заняв его место и получив титул — Кэмпати. Дзараки очень сильно привязан к своему лейтенанту Ятиру, чья милая внешность резко контрастирует с массивностью и грубостью капитана. Их совершенно невозможно представить порознь. Кэмпати относится к ней скорее как к дочери, а потому она — единственный человек, которого он никогда не тронет. Дзараки сильнее практически любого из капитанов, за исключением, конечно, Ямамото и Уноханы (ведь именно она его учила, и вылечила его полностью восстановив его реяцу, оставив себе и еще продолжая лечить других), Иссина, Кёраку и Укитакэ, кроме того, он — единственный из капитанов, кто до поры до времени не знал имени своего дзанпакто, считая, что это ему просто не нужно — он просто не может его запечатать. Объёмы его духовной силы настолько огромны, что для того, чтобы не всегда сражаться в полную силу (и получать удовольствие от битв, а не просто убивать всех, кто встанет на пути), попросил учёных сделать ему специальную повязку-демона, всегда поглощающую большую часть духовной энергии Дзараки, которую он носит на правом глазу. У Дзараки нет собственного имени, ведь Дзараки — название его родного округа, а Кэмпати — прозвище, дающееся самому сильному человеку в своём поколении в Сэйрэйтэе. Капитаном 11 отряда может стать только Кэмпати. Во время вторжения Ванденрейха в Общество Душ в одиночку убил троих Штерн Риттеров. Был побеждён Яхве, который играючи победил Дзараки довольно быстро. Позже сражается с Уноханой, побеждает её и впервые слышит голос своего дзанпакто. После этого приходит на помощь Ячиру и Исанэ, спасая их от Штерн-Риттера Грэмми и начинает с ним сражение, демонстрируя многократно усиленные навыки в управлении духовной силой и физические возможности, благодаря чему теснил оппонента и вынудил сражаться серьёзнее, в связи с чем Грэмми создал метеорит, способный разрушить весь Сейеритэй, и обрушил его на Кенпачи, но тот, активировав шикай, одним ударом разрезал метеорит на мелкие кусочки. Его духовный меч носит имя Нозараши (Nozarashi). При высвобождении приобретает форму гигантского топора и обладает способностью разрубать любой существующий предмет, каким бы твёрдым он ни был. По команде "Пей" Нозараши превращается в здоровенный топор-тесак с дырой в одном из углов, из которой свешивается пучок веревок. Как и Зангецу, до того как тот был сломан, Нозараши не имеет нормальной рукояти и гарды в сикае, но имеет обмотку чем-то вроде бинтов.

Сэйю — Татики Фумихико.
  • Лейтенант: Ятиру Кусадзиси (яп. 草鹿 やちる Kusajishi Yachiru?)

Выглядит как девочка лет шести. У неё короткие розовые волосы, а сама она очень маленькая и симпатичная. Называет всех забавными прозвищами, которые обожает давать людям. Большую часть времени Ятиру проводит на спине своего капитана, Дзараки. Она весёлая, энергичная, всегда в хорошем настроении, но когда она чем-то поглощена, её лучше не беспокоить. Как и Дзараки, абсолютно не ориентируется на местности. Физически она гораздо более сильная, чем кажется.[K 8] И, несмотря на свою безобидную и милую внешность, Ятиру всё же лейтенант сильнейшего из отрядов в Готэй 13. В серьёзные моменты она показывает свою огромную духовную силу и невероятную скорость. Ятиру — президент «Ассоциации женщин-проводников душ».[K 9] Любит сладости и, несмотря на всю свою силу, во многих отношениях ещё ребёнок. Была найдена Кэмпати Дзараки много лет назад в лесах Кусадзиси в 79-м районе Руконгая, откуда и получила своё имя. Имя, Ятиру получила от Кэмпати Дзараки в честь «человека, на которого я бы хотел быть похожим», то есть в честь Уноханы. Эта малышка обладала огромнейшей реяцу с самого рождения. При встрече с Дзараки она его укусила до крови, а как нам известно, его может ранить только тот, у кого реацу приближается к его собственному. С тех самых пор всюду следует за Дзараки, скрашивает его жизнь и регулярно указывает неправильный путь. Владеет кидо. Имя меча - Санпо Кенджу, представляет собой вызов двух существ, большого, похожего на меноса, и толстого пушистого. Существа повторяют удары Ячиру, причём большой бьёт сзади неё, а толстый — намного впёред, из-за чего от её ударов становится очень сложно увернуться. Во второй битве за Общество душ сражалась с Гвенаэлем Ли, раскрыв секрет своего шикая и ранив штернриттера, несмотря на все его уловки. Но Гвенаэль был убит ещё одним штернриттером по имени Гурэмии, который потом ломает ей руку. От смерти, Ячиру и Исанэ спасает Кэмпати.

Сэйю — Мотидзуки Хисаё.
  • 3-й офицер: Иккаку Мадарамэ (яп. 斑目 一角 Madarame Ikkaku?)

Импульсивный лысый молодой человек, лишь 3-й офицер в отряде, но, по словам Юмитики, является вторым по силе после Кэмпати Дзараки. Действительно, несмотря на своё положение, он уже овладел банкаем и по силе может быть сравним с капитанами. Вообще, Иккаку — типичный представитель своего отряда: грубый, прямолинейный, верный капитану и мужественный. Как и Дзараки, любит сражения и готов биться до последнего, не рассчитывая на помощь извне. Предпочитает как можно дольше не высвобождать свой меч, считая главным в схватке удовольствие от неё. В бою использует дзанпакто Ходзукимару (яп. 鬼灯丸 Hoozukimaru, «демоническая лампа»), которое при команде «Расти!» (яп. 延びろ нобиро) превращается в сань-цзе-гунь, разделённый на три части посох, с лезвием на конце, хотя до команды «расколись» кажется простым копьём. Скрывает то, что способен вызвать банкай, так как не хочет становиться капитаном, поскольку уважает своего капитана и хочет оставаться верным ему. О том, что он владеет банкаем, знают только Юмитика и Абарай Рэнджи. Однако во время сражения с фрасьон Бараггана выясняется, что лейтенант седьмого отряда и друг Иккаку — Тэцузаэмон Иба тоже знает о наличии банкая у Иккаку, в последней арке манги Ичиго также узнал, что у Иккаку есть банкай (капитан 12 отряда случайно рассказал ему это). Банкай Иккаку называется Рюмон Хозукимару (龍紋鬼灯丸, Драконий Гребень Демонической Лампы) и выглядит как гигантский топор на плечах Иккаку и два прикреплённых к нему цепями лезвия. По утверждению самого Мадарамэ, Ходзукимару очень ленив, и чтобы его банкай вошёл в полную силу, топор необходимо «расшевелить», крутя тот с большой скоростью. В филлере «Материализация дзанпакто» Ходзукимару предстаёт в виде обезьяночеловека, высокого и с лохматыми рыжими волосами.

Сэйю — Хияма Нобуюки.
  • 5-й офицер: Юмитика Аясэгава (яп. 綾瀬川 弓親 Ayasegawa Yumichika)

Страдающий типичным нарциссизмом, Юмитика больше всего внимания уделяет своей внешности и всему прекрасному. Число 4 (яп. ) считает ужасно некрасивым, а раз Иккаку Мадарамэ занимает место 3 () офицера, то Юмитика отказался от четвёртого места и стал пятым (так как (5) похоже на (3)). В бою использует меч Фудзи Кудзяку (яп. 藤孔雀 Fuji Kujaku, «лиловый павлин»), «фальшивый» сикай, в котором дзанпакто высвобождается частично, в виде оружия из четырёх серпов, расходящихся под углом. Команда для «фальшивого» сикая — «Цвети!» (яп. 咲け сакэ). Истинное имя дзанпакто — Рурииро Кудзяку (яп. 瑠璃色孔雀 Ruri'iro Kujaku, «лазурный павлин»). В сикае, при команде «Рвись безумно» (яп. 裂き狂え сакикуруэ), он опутывает противника лианами. Вся духовная энергия оппонента, даже атаки, базирующиеся на ней, поглощаются дзанпакто и по мере этого на лианах начинают распускаться лилии. Распустившиеся цветы говорят о том, что энергия противника полностью поглощена. Очень редко пробуждает истинный сикай, опасаясь негативной реакции Иккаку и своего капитана на столь «подлые» способности. Использовал его дважды — во время сражения с лейтенантом девятого отряда Сюхэем Хисаги и во время сражения с одним из фрасьон Бараггана — Шарлотта Кулхорном. Однако, по словам самого Юмитики, он сделал это только потому, что противник закрыл его от проводников душ, наблюдавших за поединком. Если бы этого не случилось, Аясэгава предпочел бы проиграть и умереть от рук врага, чем раскрывать секрет своего меча. В этом же сражении открыл ещё одну способность меча — подобрал один из опадающих цветков и надкусил его, выпивая энергию противника. В этой же битве выясняется, что «Фудзи Кудзяку» — кличка, придуманная Юмитикой для своего меча. Цвет истинного имени дзанпакто соответствует любимому цвету самого занпакто — лазурному, а лиловый — его нелюбимый цвет, поэтому на свою фальшивую кличку высвобождается лишь на половину. В филлере «Материализация дзанпакто» дзанпакто выглядит очень похожим на своего хозяина, но он обнажён по пояс, гребешок на голове и крылья, соединённые с руками.

Сэйю — Фукуяма Дзюн.
  • 10-й офицер[33]: Макидзо Арамаки (яп. 荒巻真木造 Арамаки Макидзо:?)

Лейтенант 11-го отряда дала ему прозвище Маки-Маки. При первом появлении был спасен Орихимэ Иноуэ от взрыва, созданного Маюри Куроцути, взорвавшего бойцов своего отряда. После чего унёс Иноуэ от битвы Маюри с Урю Исидой.

Сэйю — Юйти Нагасима.
  • Бывший офицер: Маки Итиносэ (яп. 一之瀬 真樹 Ichinose Maki?)

Служил в 11-м отряде, звание неизвестно. Когда Кенпачи Зараки стал капитаном, ушёл из отряда и после скитаний примкнул к зависимым. Дзанпакто: меч света Нидзигасуми (яп. 虹霞, англ. Rainbow Mist, Радужный туман), команда освобождения: «Сияй ярко!» (яп. 光華閃け ко:ка хирамэкэ). Когда он засияет, то соединяется со световыми волнами, а тени, в которых можно спрятаться, исчезают. Также может делать своего хозяина невидимым. Ещё одна способность шикая захватывает противника в сияющюю сферу, которая постепенно сужается. Когда сфера сузится до конца, противнику придёт конец. Появляется только в аниме.

Сэйю — Сусуму Тиба.

Двенадцатый отряд

  • Капитан, бывший 3-й офицер: Маюри Куроцути (яп. 涅 マユリ Куроцути Маюри?, Kurotsuchi Mayuri)

Глава исследовательского института проводников душ. До этого работал под предводительством Киске Урахары, который высвободил его из камеры для особо опасных преступников, принадлежащей второму отряду. Карикатурно похож на сумасшедшего учёного, он долгое время вплотную занимался проблемами изменения собственного тела. Результаты оказались впечатляющими. В Готэй 13 пришёл благодаря Кискэ Урахаре, который вытащил его из тюрьмы. Когда был 3-м офицером, всегда ругался с лейтенантом Хиери Саругаки. Главная цель Маюри — владеть знанием любой ценой, причём ради этого он готов прибегнуть даже к садистским опытам или убийству. Жизнь для Маюри ничего не значит: может начинить своих собственных людей взрывчаткой. Жесток и холоден, но всё же имеет одного верного подчинённого — Нэму Куроцути. Скрывает вполне обычную, правда, израненную (172 глава манги, 61 серия аниме), внешность под маской, с помощью особых препаратов вызывает уникальные способности к быстрой регенерации. После битвы за Каракуру меняет свою маску. Будучи капитаном, Маюри обладает большой духовной силой и особенно мощным духовным давлением - с легкостью смог напугать Урю Исиду и Орихимэ Иноуэ выбросом духовной энергии. Маюри не настолько силен в фехтовании, как некоторые другие капитаны и больше полагается на особые силы шикая и банкая, но вполне способен противостоять врагу и обычными приемами. Он обладает хорошими навыками сюнпо, без всякого труда опережая Исиду, и является очень квалифицированным пользователем кидо, одним из лучших в Готее 13 (с легкостью пробивал стены бесшумным кидо и мгновенно ставил мощные барьеры, которые выдерживали удар Тосиро Хитсугаи в сикае). Дзанпакто Маюри зовут Асисоги Дзизо (яп. 疋殺地蔵 Ashisogi Jizō, «головорез-убийца бог детей»), по приказу «Разорви когтями!» (яп. 掻き毟れ какимусирэ) он растраивается, получает голову младенца у основания, приобретает золотой цвет и способность обездвиживать части тела (при этом поражённый всё ещё способен чувствовать боль). В банкае — Кондзики Асисоги Дзизо (яп. 金色疋殺地蔵 Konjiki Ashisogi Jizō, «Золотой головорез-убийца бог детей») — превращается в огромную гусеницу жёлтого цвета с головой младенца и огромными глазами, которая выдыхает токсичные фиолетовые пары и имеет начинённые ядом лезвия у подбородка с металлическим нимбом вокруг головы. Ядовитую составляющую своего дзанпакто Маюри периодически меняет. В филлере «Материализация дзанпакто» Асисоги Дзизо выглядит как большеглазый младенец жёлтого цвета, с крыльями за спиной и нимбом. Первым догадался о двойственности Общества Душ и защитил свою лабораторию от перенесения в параллельное измерение, когда началась вторая битва за Общество Душ.

Сэйю — Накао Рюсэй.
  • Лейтенант: Нэму Куроцути (яп. 涅 ネム Куроцути Нэму?, Kurotsuchi Nemu)

«Дочь» Куроцути Маюри, созданная им собственноручно — он очень сильно преуспел в создании искусственных тел и искусственных душ. Неизменно предана «отцу», послушна и спокойна, несмотря на ужасное к ней отношение. Однако не стоит её и недооценивать: Маюри наделил её недюжинным разумом, так же, как и физической силой. Её тело подвергнуто множеству модификаций. Имя дзанпакто неизвестно.

Сэйю — Кугимия Риэ.
  • 3-й офицер: Акон (яп. 阿近 Акон?, Akon)
  • Бывший 7-й офицер: Кагероза Инаба (яп. 影狼佐 因幡 Инаба Кагэро:дза?, Inaba Kagerōza)

О Кагерозе, как таковом, мало что известно. Он появляется только в аниме — филлеры «Нападение Заград. Отрядов на Сообщество Душ», также известные как «Восстание Рей-Гаев Кагерозы». Около сотни лет до начала Канона перспективный ученик Академии, Юшима Оуко, так и не сумевший попасть в боевой отряд, был отправлен в только-только появившееся «Бюро Технологического Развития», тогда ещё под командованием предыдущего Капитана — Кирио Хикифуне. В итоге, Юшима был одним из основателей как проекта «Наконечник» в частности, так и всего комплекса «Души+» — в целом; однако после признания Наконечника неудачным — он едва ли не сошёл с ума. Дабы не допустить уничтожения всех его трудов — всего, что он мог сделать действительно полезным — Оуко разделяет себя на две различные души, помещая их в гиконганы и смешивая с Душами+; к тому моменту, когда стражники-синигами — а возможно, и Урахара Киске — прибывают на место, прорвавшись сквозь блокады, тело Юшимы уже ни на что не реагировало… Спустя некоторое время в отряд поступает весьма перспективный учёный, назвавший себя — Инаба Кагероза. И вот, спустя практически сотню лет со дня своего поражения — глядя на разрушенный после вторжения Айзена СейРейТей, Кагероза наконец решает начинать свои действия.

Тринадцатый отряд

  • Капитан: Дзюсиро Укитакэ (яп. 浮竹 十四郎 Укитакэ Дзю:сиро:, Ukitake Jūshirō)

Благородный, умный человек, который заботится о своих подчинённых. Укитакэ в детстве был смертельно болен (возможно, туберкулёзом) и его родители, в целях спасения, отвели его в храм к падшему богу Мимихаги (правой руке Короля Душ) и неистово ему молились, в результате чего тело мальчика стало сосудом для божества и он был спасен. Тем не менее, последствия болезни до сих пор отзываются припадками, и ему приходится часто пропускать различные мероприятия. В свои лучшие моменты он сильный боец, отличный лидер и просто душевный человек. Его лучший друг — Сюнсуй Кёраку, вместе они учились в Академии проводников душ. В отряде его очень любят, практически идеализируют. Как капитан Рукии он озабочен её будущим. Дзанпакто: Согё но Котовари (яп. 双魚理 Sogyo no Kotowari, «Притча о рыбах-близнецах») — В запечатанном состоянии выглядит как одна катана. Однако в сикае разделяется на две катаны, соединённые не очень длинной цепью, на тыльной же стороне клинков появляется один обратный зубец дзюттэ. Несмотря на то, что меч Укитакэ раздваивается только в сикае, как и меч лейтенанта Хисаги, тем не менее, по словам Ямамото, только он и Кёраку — единственные во всем Сообществе душ, кто обладают двойными дзанпакто. Для активации сикая используется длинная фраза: «Все волны, станьте моим щитом! Все молнии, станьте моим мечом!» (яп. 波悉く我が盾となれ雷悉く我が刃となれ Нами котоготоку, вага татэ то нарэ! Икадзути котоготоку, вага яйба то нарэ!). Способность дзанпакто — поглощение энергии атаки противника и атака ею же, но с изменением скорости и плотности, которое происходит с помощью ярлыков на соединяющей катаны цепи. В филлере «Материализация дзанпакто» меч Укитакэ выглядит, как двое мальчиков в остроконечных шляпах.

Сэйю — Исикава Хидэо.
  • Бывший лейтенант: Кайэн Сиба (яп. 志波 海燕 Shiba Kaien)

Внешне напоминает Ичиго (отличие состоит только в цвете волос и глаз: у Кайэна чёрные волосы и зелёные глаза), был хорошим другом Рукии. Его жена Мияко (Симамото Суми) была 3 офицером, но однажды ночью возглавляемый ею отряд был уничтожен. Сиба, Укитакэ и Рукия выследили убийцу — пустого Метастазию. В попытке отомстить за жену Сиба вступил в битву, но потерпел поражение. Перед тем, как пустой завладел его телом, просил Рукию убить его, что она и сделала. Рукия до сих пор считает себя виновной в событиях той ночи. Его меч зовут Нэдзибана (яп. 捩花 Nejibana, «Сплетённый цветок», «скрученник»), для активации сикая использует фразу: «Подними свои волны до небес!». В сикае он преображается в трезубец, извергающий потоки воды. Позже его тело было использовано арранкаром Аарониро Арруруэри, чтобы победить Рукию Кучики.

Сэйю — Сэки Тосихико.
  • 3-ие офицеры: Киёнэ Котэцу (яп. 虎徹 清音 Kotetsu Kiyone) и Сэнтаро Коцубаки (яп. 小椿 仙太郎 Kotsubaki Sentarou)

Каждый хочет занять место лейтенанта, а потому они постоянно пытаются доказать свою пригодность капитану. Каждую секунду ссорятся и поэтому чаще выглядят в глупом свете, нежели действительно что-либо доказывают. Несмотря на свои нелепые и необдуманные действия, двое третьих офицеров, как и остальные члены 13 отряда, очень преданы своему капитану и готовы последовать за ним хоть на край света.

Сэйю — Нисимура Тинами и Тотика Койти.
  • Бывший 3-й офицер Мияко Сиба
  • Бывший 6-й офицер: Хидетомо Кадзёмару (яп. 可城丸 秀朝 Кадзё:мару Хидэтомо, Kajōmaru Hidetomo)

Мудрый синигами в очках, неплохо разбирающийся в истории. Попытался остановить Штерн Риттера Хашвальда, но после отказа от предложения отступить — был хладнокровно убит им.

Королевская гвардия

Королевская секретная служба (яп. 王属特务 О:дзукутокуму), также известна как Нулевой отряд (яп. 零番隊 Зеробантай) — специальная организация, которая ответственна за защиту короля Сообщества душ, королевской семьи и королевского дворца.[35] Набирает в свои ряды бывших капитанов отрядов Готэй 13.[36] Всего в гвардии пять членов, причём суммарная сила членов гвардии превышает совокупные силы синигами Готея.[37] Каждый из них создал что-то для Сообщества Душ и тем самым сыграл огромную роль в её истории. Нулевой отряд ответственен за охрану Короля душ, королевской семьи и королевского дворца. Его военная мощь и исполнительная власть гораздо больше, чем у других подобных организаций. В список его обязанностей также входят сражения с меносами гранде, но неизвестно, при каких обстоятельствах она этим занимаются. Основная задача королевской охраны — служить королевской семье; они обычно не вмешиваются в дела Готея 13 и, что видно по войнам с армией Айзена и Ванденрейхом, не защищают Общество душ. Они подчиняются только Королю душ. Власть королевской охраны превосходит власть всех организаций Общества душ. Каждый из членов нулевого отряда обладает силой Ключа Короля в своих костях, данном им Королём душ. У каждого из них есть личный дворец внутри Дворца Короля. Королевская охрана обычно располагается во дворце короля. Если же им приходится куда-то отправиться, то они обычно используют Небесные колонны-паланкины. Эти колонны прилетают из измерения в измерение и садятся с мощным ударом в землю. Но они не могут вернуться во дворец Короля сами, так что для того, чтобы запустить его обратно, нужна пушка Куукаку Шибы. Известные члены:

  • Тэндзиро Кириндзи (яп. 麒麟寺 天示郎 Кириндзи Тэндзиро:?, Kirinji Tenjirō) — знакомый Рэцу Уноханы, который учил её лечащим техникам. Киринджи — очень высокий худощавый человек. Его длинные чёрные волосы собраны в длинный помпадур. Он почти постоянно жуёт соломинку. Вместо формы синигами он носит короткую рубашку до пояса с символикой нулевого отряда, которую он не застёгивает, целиком обнажая торс. Также в его обычную одежду входят чёрные хакама, большой жёлтый пояс и сандалии. Тенджиро обращается с Готеем 13, как с детьми, разговаривая свысока с большинством его членов, даже с некоторыми капитанами. Замечая такое пренебрежительное отношение, остальные члены отряда приструняют его, обычно физической силой — ударом по голове. Носит титул Демон горячих источников (яп. 泉湯鬼 Сэнто:ки). Его дворец называется Дворец Кирин (яп. 麒麟殿 Kirinden). Его лечащая техника заключается в выпускании повреждённой рейацу вместе с кровью в источнике адской белой кости (яп. 白骨地獄 Hakkotsu Jigoku) и её переливании в адском кровавом пруду (яп. 血の池地獄 Chi no Ike Jigoku). На основе анализа этих источников Кискэ Урахара создал свой лечебный источник в Сообществе Душ. Погиб в время атаки Вандеррейха дворца Короля Душ.
  • Кирио Хикифунэ (яп. 曳舟 桐生 Хикифунэ Кирио?, Hikifune Kirio) — бывший капитан 12-го отряда, которая перешла в гвардию за 110 лет до начала повествования. Когда-то в прошлом Кирио изобрела искусственные души, что, по мнению Короля, стало значительным вкладом в историю Общества душ. Когда она была капитаном двенадцатого отряда, её лейтенант, Хиори Саругаки, была привязана к ней, как к матери. Примерно 110 лет назад Кирио покинула пост капитана, чтобы стать частью королевской охраны. Её сменил Кисуке Урахара. Кирио не смогла присутствовать на церемонии его назначения. В первый раз Кирио появляется как полная женщина с фиолетовыми волосами, отметками в виде спирали на щеках и чёрными губами. Её причёску держит большая серебряная заколка в форме ложки. Она носит форму синигами и хаори члена нулевого отряда с длинными рукавами. Капитан Шинджи Хирако заметил, что её внешность настолько изменилась с тех пор, как она ушла в королевскую охрану, что он даже не узнал её. Обычно же Кирио выглядит, как стройная пышногрудая женщина. Её технология приготовления еды отнимает у неё огромное количество духовной силы, и поэтому ей приходится заранее набрать как можно больше веса, чтобы быть уверенной, что её тело выдержит процесс. Носит титул Королева злаков (яп. 穀王 Кокуо:). Её дворец называется Дворец спящей свиньи (яп. 臥豚殿 Gatonden). Разработала искусственные души (яп. 義魂 гикон) и таблетки искусственной души (яп. 義魂丸 гиконган). Погибла в время атаки Вандеррейха дворца Короля Душ.
  • Оэцу Нимайя (яп. 二枚屋 王悦 Нимаия О:эцу?, Nimaiya Ōetsu) — создатель дзанпакто. Оэцу — темнокожий мужчина с густыми курчавыми чёрными волосами, часть которых по бокам коротко выбрита и покрашена в ярко-зелёный. Он носит форму синигами с зелёным ситаги и короткими хакама. Поверх этого он носит белую рубашку без рукавов с символом нулевого отряда на спине и рядом из ромбов по нижнему краю (как на хаори капитана). Также на нём красуются солнцезащитные очки с синими линзами в золотой оправе и зелёно-золотые шлёпки-ботинки. По словам Кирио Хикифуне, он непредсказуемый человек. Оэцу — энергичный человек, он любит превращать приветствие в представление. Похоже, он не любит показывать людям своё скромное жилище. Носит титул Бог меча (яп. 刀神 То:син). Его дворец называется Дворец феникса (яп. 鳳凰殿 Hōōden). Способен перековать сломанный дзампакто, если сочтёт его хозяина достойным своего меча. Погиб в время атаки Вандеррейха дворца Короля Душ.
  • Сендзюмару Сютара (яп. 修多羅 千手丸 Сютара Сэндзюмару?, Shutara Senjumaru) — давняя знакомая Маюри Куроцути, вероятно, участвовала в его исследованиях до его заключения в тюрьму. Сенджумару — стройная молодая женщина с длинными чёрными волосами. На голове она носит украшение в виде большого золотого полумесяца и множества полос, исходящих от него. Под белым хаори с длинными рукавами она носит форму синигами. Поверх этого она одевает белую накидку необычного вида. Также она обувается в окобо на очень толстой подошве. Сенджумару несколько игривая, она исполняет музыкальное сопровождение к высадке нулевого отряда в Обществе душ и подкалывает Маюри Куротсучи. Также она сосредоточена на данном ей задании: пока остальные члены отряда разговаривали с Готеем, она выполнила свою миссию. К спине Сенджумару прикреплены шесть скелетоподобных рук, которыми она управляет так ловко, будто они являются её собственными. Носит титул Великая защитница ткачества (яп. 大織守 О:оригами). Название её дворца пока неизвестно. Предположительно, создала форму синигами. Погибла в время атаки Вандеррейха дворца Короля Душ.
  • Ичибей Хёсубе (яп. 兵主部 一兵衛 Хё:субе Итибей?, Hyōsube Ichibei). Ичибей — крупный лысый мужчина с кустистыми бровями и длинной чёрной бородой. Он одевается в форму синигами и белое хаори с символикой нулевого отряда, обнажая при этом часть своей волосатой груди. Также он носит большие красные буддийские чётки на шее и обувается в гета на одной платформе. Говорит громко, все его эмоции читаются на лице. Он предпочитает сначала выполнить задание, а уже потом, скажем, поболтать. Носит титул Монах проницательности (яп. まなこ和尚 Манако осё:). Название его дворца пока неизвестно. Является создателем всей терминологии Общества душ (дзанпакто, сикай, банкай и др.), а также знает названия всех дзанпакто и их банкаев со времени их создания. Позже становится известно, что он является лидером Королевской охраны и предводителем всех синигами.

Отряд тайных операций

Отряд тайных операций (яп. 隠密機動 Оммицукидо:)[38] — организация, в задачи которой входит выполнение секретных заданий Совета 46, например, убийство синигами, нарушивших закон. Если Готей 13 считается охраной от внешних врагов и действует открыто, то Тайный отряд является внутренней охраной и действует скрытно. Хотя этот отряд является самостоятельной организацией и действует отдельно от Готей 13, в течение многих столетий им руководят члены благородной семьи Сихоин, а лидер этого клана традиционно становился капитаном Второго отряда. Ёруити Сихоин, ставшая одновременно и капитаном Второго отряда и главнокомандующей Отряда тайных операций, объединила эти организации.

Отряд тайных операций делится на пять корпусов, каждый со своей специализацией. В настоящее время все командиры корпусов (яп. 军団长 gundanchō) являются пятью высшими офицерами Второго отряда.

Исполнительный корпус

Корпус наказания (яп. 刑军 кейгун) — основной обязанностью является выполнение миссий, требующих применения силы. Они специализируются в Хакуда, особом стиле рукопашного боя проводников душ. Его члены одеты во все чёрное и известны своим хладнокровием. Как правило, командиром этого корпуса является командующий отряда тайных операций и капитан второго отряда.

Патрульный корпус

Корпус защиты (яп. 警逻队 кейрэтэй) — главная задача — сбор разведывательной информации. Также в случае побега заключённых они должны найти и задержать беглецов. Их имена скрыты в целях сохранения конфиденциальности. Обычно командир корпуса — это лейтенант второго отряда.

Следственный изолятор

Корпус управления (яп. 槛理队 канритэй) несёт ответственность за лишение свободы и надзор за всеми преступниками Сообщества душ. Кроме того, они охраняют изолятор для жителей Сообщества душ, признанных слишком опасными для окружающих.

Четвёртый корпус

Названия и функции неизвестны.

Внутренние судебные войска

Внутренние судебные войска (яп. 里廷队 ритейтэй) служат для передачи важной, срочной и секретной информации в Сообществе душ. Многие члены корпуса являются мастерами сюмпо.

Отряд Кидо

Отряд Кидо (яп. 鬼道衆 Кидосю?) — специальная организация, состоящая из опытных пользователей кидо. Её операции выполняются в абсолютной тайне, а лица членов скрыты. Среди прочего, в их компетенцию входит открытие портала между Сообществом душ и миром живых, а также подготовку Сокёку, лезвия с силой миллиона дзанпакто, которое используют для казней.

Полная структура корпуса неизвестна, но во главе стоит командир корпуса (яп. 鬼道众総帅?), которым, как правило, является Гранд-начальник Кидо (яп. 大鬼道长?) — самый сильный мастер кидо в Сообществе душ. Его помощником является заместитель начальника Кидо (яп. 副鬼道长?).

Единственные известные члены корпуса — бывший командир Тэссай Цукабиси, и его заместитель Хатигэн Усёда, которые были изгнаны из Сообщества душ.

Вайзарды

Проводники душ-отступники, получившие силы пустых в результате эксперимента Соскэ Айдзэна в Сообществе душ. Живут отдельно и от проводников душ, и от людей, но поддерживают хорошие отношения с Ичиго Куросаки. Состоящая из 8-ми человек, группа вайзардов обладает огромной силой. Их происхождение описывается в сюжетной арке «Обращая маятник вспять». Впервые появляются в 109 серии аниме.

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

  • Синдзи Хирако (яп. 平子 真子 Хирако Синдзи?, Hirako Shinji) — бывший капитан 5-го отряда проводников душ. Высокий блондин, чья маска пустого напоминает посмертную маску фараона. Лейтенантом Синдзи был Соскэ Айдзэн, но между ними не возникло тех дружеских отношений, которые часто связывают капитанов и их подчинённых. Синдзи никогда не доверял Айдзэну и взял к себе лейтенантом лишь затем, чтобы приглядывать за вызывающим подозрения проводником душ, а потому держался довольно холодно и отстранённо. По словам Айдзэна, именно поэтому Хирако не заметил, как попал под гипноз меча своего лейтенанта. Однако Синдзи был в хороших отношениях с остальными капитанами и лейтенантами, особенно с Хиёри Саругаки. Хирако нравится подшучивать над Хиёри, называя каждую встречную симпатичную девушку своей «первой любовью». Например, он якобы был влюблён в Лизу Ядомару, которая тоже стала вайзардом, и в Орихимэ Иноуэ.[39] В ответ Хиёри бьёт его тапкой по голове. Помимо всего, Синдзи силён в бою; так, например, он справился с Гриммджоу Джагерджаком, не получив ни царапины. Как персонаж, он был создан задолго до первого появления: лицо Синдзи присутствует на иллюстрации к первой главе манги.[40] Дзанпакто носит имя Саканадэ (яп. 逆撫?, букв. «гладить против шерсти»), высвобождается по команде «распадайся» (яп. 倒れろ таорэро). Как и меч Айдзэна, он контролирует органы чувств людей: «переворачивает» верх и низ, право и лево.[41][42] В высвобожденном состоянии у дзанпакто появляется большое кольцо на рукояти, а на поверхности лезвия — пять отверстий. Спустя 17 месяцев после войны вернулся на должность капитана 5 отряда. Во время второй атаки Вандеррейха вместе с Комамурой сражался с Бамбиэттой Бастербайн, и своим шикаем вынудил Штерн-Риттера применить Фольштеинг, однако оказался повержен ею в Фольштеинге.
Сэйю — Масая Оносака.
  • Хиёри Саругаки (яп. 猿柿 ひよ里 Саругаки Хиёри?, Sarugaki Hiyori) — худенькая блондинка с лютым характером, бывший лейтенант 12-го отряда проводников душ. Постоянно бранит и лупит Синдзи, причём такие отношения начались ещё в бытность проводником душ, хотя Синдзи был капитаном, а Хиёри — лишь лейтенантом. Она состояла под началом капитана Кирио Хикифунэ, впоследствии получившей повышение, а затем — у Кисукэ Урахары. Хиёри относилась к Кирио Хикифунэ, как к матери, поэтому тяжело восприняла назначение Урахары. Кроме того, Хиёри постоянно ругалась с Маюри Куроцути, который был в то время третьим офицером 12-го отряда проводников душ. Подчинение внутреннего пустого и превращение в вайзарда у неё заняло больше времени, чем у всех остальных (кроме Ичиго Куросаки), а именно, 69 минут и 2 секунды. Её дзанпакто — Кубикири Ороти (яп. 馘大蛇 Обезглавливающий змей), и по призыву «Кромсай» он превращается в тесак, как у Куросаки, но меньше размером, с гардой, как у катаны, и огромными зазубринами. Хиёри была сильно ранена Гином Ичимару. Во время атаки Хиёри на Соскэ Айдзэна Гин одним ударом разрезал её напополам, использовав способность своего дзанпакто удлиняться. В аниме всего лишь пронзил насквозь. Но Хатигэн Усёда и Капитан 4 отряда Унохана спасли её от смерти. Маска похожа на маску Гиллиана. В состоянии пустого может использовать серо.
Сэйю — Такаги Рэйко.
  • Хатигэн Усёда (яп. 有昭田 鉢玄 Усё:да Хатигэн?, Ushouda Hachigen) или Хати (яп. ハッチ Hachi) — самый большой и полный из вайзардов. Бывший лейтенант Кидо-отряда под командованием Тэссая Цукабиси. Специализируется в магии кидо, в особенности, на создании различных барьеров. Может использовать кидо 99 уровня без произнесения заклинания. Согласно его собственному замечанию, его способности напоминают силы Орихимэ Иноуэ. Несмотря на свой необычный размер, Хатигэн довольно вежлив и добр. Его маска напоминает ритуальные маски коренного населения Америки.[43] Хати помог Сой Фон в битве против Бараггана Луизенбарна и одержал победу ценой своей руки.
Сэйю — Нагасако Такаси.
  • Лиза Ядомару (яп. 矢胴丸 リサ Ядо:мару Риса?, Yadomaru Risa) — темноволосая девушка в очках, одетая в школьную униформу. Бывший лейтенант 8-го отряда под командованием капитана Кёраку. Легко раздражается. Читает мангу порнографического содержания. В отличие от своей сестры, занявшей её место лейтенанта, видимо, какие-то чувства к своему бывшему капитану испытывает. По крайней мере, она единственная из вайзардов согласилась предварительно пообщаться (хоть и весьма своеобразно). Её дзанпакто зовут Хагуро Томбо (яп. 鉄漿蜻蛉 Железная стрекоза). Команда «Дроби» раскрывает сикай, который представляет собой алебарду с очень большим овальным клинком. Маска Лизы представляет собой вырез в виде креста на самой маске.
Сэйю — Хаттори Канако.
  • Кэнсэй Мугурума (яп. 六車 拳西 Мугурума Кэнсэй?, Muguruma Kensei) — юноша с пирсингом, бывший капитан 9-го отряда. Носит форму, как у баскетбольных игроков. На животе Кэнсэя татуировка в виде числа 69 (точно такая же, как у Сюхэя Хисаги), так как когда-то он спас мальчика от поглощения его пустым, — это и был Хисаги. Обычно серьёзнее своих товарищей. Дзанпакто Кэнсэя называется Татикадзэ (яп. (断地風 Tachikaze?, букв. «ветер, режущий землю»). Команда освобождения «Сдувай». Меч сжимается в форму ножа, после чего Кэнсэй может заряжать его духовной энергией и запускать её из лезвия в виде разрезающих всё на своём пути нитей. Банкай Кэнсэя называется Тэккэн Татикадзэ (яп. 鐡拳・断風 букв. «Железный кулак ветра, режущего землю»?), в нём у Мугурумы появляются два кастета с ножами по краям, а руки окутывают бинты. Его пустая форма выглядит, как гуманоид с девятью цилиндрическими структурами, вырастающими из спины и плеч, а маска выглядит подобно хоккейной маске, но имеет квадратную форму с шестью глазами и простирается вокруг спины и его головы. Спустя 17 месяцев после войны вернулся на должность капитана 9 отряда. После первой атаки Вандеррейха стал тренировать Хисаги Сюхея и заставил его применить его недавно освоенный банкай. Погиб в время второй атаки Вандеррейха, стал зомби Жизель.
Сэйю — Томокадзу Сугита.
  • Лав Айкава (яп. 愛川 羅武(ラブ)[44][45] Айкава Рабу?, англ. Love — «любовь») — бывший капитан 7-го отряда проводников душ, высокий мужчина в чёрных очках и с афро-косичками. Гарда его дзанпакто имеет форму сердца. Постоянно читает Shonen Jump или порно-мангу Лизы. Его меч носит имя Тэнгумару (яп. 天狗丸, «тэнгу», досл. «Длинноносый гоблин»). В сикае он трансформируется в огромный металлический посох канабо, по размерам в два раза превосходящий самого Лава. Маска Лава внешне напоминает лицо дьявола. Она держится 3 минуты.
Сэйю — Инада Тэцу.
  • Родзюро Оторибаси (яп. 鳳橋 楼十郎 О:торибаси Ро:дзю:ро:?) или Роуз (яп. ローズ Ро:дзу, англ. Rose — «роза») — бывший капитан третьего отряда проводников душ (занял свой пост примерно за год до того, как Кисукэ Урахара стал капитаном двенадцатого отряда).[46] Женоподобный мужчина с длинными светлыми волосами. Всегда сохраняет хладнокровие и ясный ум. Имя его дзанпакто — Кинсяра (яп. 金沙羅, «золотая шорея») — по команде «Играй!» преображается в длинный хлыст с металлическим цветком на конце. Атаки этого хлыста называются «сонатами». Маска Роуза похожа на венецианскую маску, имитирующую клюв птицы. Спустя 17 месяцев после войны вернулся на должность капитана 3 отряда и во время первой атаки Вандеррейха сражался со Штерн-Риттером НаНаНаной Наджакулом. Испытывает нежные чувства к Кире Изуру. Его банкай называется Кинсяра Бутодан («Труппа танцующих золотых салов») — материализует группу гуманоидов, выглядящих сплетёнными из шикайного хлыста, также с металлическими цветками на «лицах». Способности банкая называются действиями (театральными действиями) — это иллюзии, которые, будучи принятыми за реальность, наносят вполне реальный вред. Первое действие называется «Морской дрейф» — создаёт иллюзию водоворота. Второе действие — «Прометей» — создаёт иллюзию сгорания в огне. Третье действие — «Смерть героя» — не успело показать свою силу. Эти способности, по словам Роуза — музыка, а посему не действуют на тех, кто ничего не слышит. Роуз, сражаясь со Штернриттером-лучадором Маском де Маскулини, неосторожно выболтал ему эту слабость и потому проиграл. Погиб в время второй атаки Вандеррейха, стал зомби Жизель.
Сэйю — Касии Сёто.
  • Масиро Куна (яп. 久南 白, Куна Масиро?, Kuna Mashiro) — бывшая лейтенант 9-го отряда под командованием Кэнсэя Мугурумы. Худая девочка с зелеными волосами и в белом гимнастическом костюме. Все время называет Ичиго «Ягодка-тян» (в связи с тем, что его имя созвучно японскому слову «клубника»). Её маска пустого внешне напоминает голову муравья или пчелы, а также в пустой форме у неё появляется костяная броня на ногах. Единственная из всех вайзардов, кто с самого начала, без тренировок, могла удерживать силы пустого в течение 15 часов.
Сэйю — Канда Акэми.

В 535 главе манги Урахара Киске рассказывает синигами Иссину Сибе и квинси Исиде Рюукену, что вайзарды получились не в результате непосредственно пустофикации, то есть внедрению души пустого в душу синигами и последующем стирании границ между ними, а взаимодействия пустофицированной души с вакциной, которую создал Киске. Вакцина, в случае вайзардов-синигами, состояла из специального гигая, который уравновешивал душу пустого (так как души человека и пустого равнозначны, но противоположны), и вытяжки из стрел квинси, что уравновешивало душу синигами. В результате и получался вайзард. По стечению обстоятельств, Ичиго Куросаки стал человеком, рождённым от пустофицированной матери-квинси и запертого в гигае отца-синигами, поэтому является единственным природным вайзардом.

Бывшие проводники душ

  • Рантао (яп. 蘭島 Rantao) — учёная, ранее являвшаяся лидером исследовательского института проводников душ. Проводила опыты с человеческими душами по исследованию вечной жизни. Вследствие несчастного случая в ходе проведения эксперимента появились «баунто». За это Рантао была изгнана из Сэйрэтэй, а на её способности проводника душ наложена печать. Появляется в сериях, посвящённых расе баунто.
Сэйю — Кацуки Масако.
  • Асидо Кано (яп. 狩能 雅忘人 Кано: Асидо) — таинственный проводник душ, живущий в Лесу меносов, прямо посреди пустынь Уэко Мундо. Он появляется только в аниме. Появление этого персонажа в манге также планировалось, однако затем Тайто Кубо изменил планы из-за нехватки времени.[47] Носит чёрную робу проводника душ и шерстяную накидку, к которой прикреплено несколько масок пустых. Несколько сотен лет назад он попал в этот лес со своими товарищами-проводниками душ, которые были убиты пустыми. В аниме Асидо встречает Рукию Кучики, помогая ей найти своих товарищей. После чего защищает проход в Уэко Мундо от пустых, пока Ичиго и остальные выбираются из леса.
Сэйю — Касэ Ясуюки.
  • Иссин Куросаки (яп. 黒崎 一心 Куросаки Иссин, Kurosaki Isshin) — отец Ичиго. Был капитаном десятого отряда в Готэй 13. Покинул сообщество Душ из-за Масаки (матери Ичиго и своей жены), чтобы сдерживать пустого внутри неё. Его дзанпакто носит имя Энгецу («Уничтожающий луну»).[48]
Сэйю — Морикава Тосиюки
  • Ёруичи Сихоин (яп. 四楓院夜一 Сихо:ин Ёруити ?, Shihouin Yoruichi) — бывшая главнокомандующая Отряда тайных операций и капитан второго отряда проводников душ. Была вынуждена сбежать из Сообщества душ из-за помощи Урахаре. Ныне скрывается в образе кошки.
  • Кискэ Урахара (яп. 浦原 喜助 Урахара Кискэ?, Urahara Kisuke) — бывший капитан 12-го отряда проводников душ, основатель и первый глава исследовательского института проводников душ. Был изгнан из-за экспериментов по приданию синигами сил пустых (его подставил Айдзэн). Ныне владелец магазина с товарами для проводников душ.
  • Тэссай Цукабиси (яп. 握菱鉄裁 Цукабиси Тэссай?, Tsukabishi Tessai) — бывший капитан отряда Кидо. Был изгнан за использования запретных техник. Теперь работает помощником Урахары в его магазине.

Временные проводники душ

Отзывы и критика

Несколько интернет-порталов, посвящённых манге и аниме, опубликовали рецензии, содержавшие отзывы о проводниках душ. Рецензенту Anime News Network понравились и сами персонажи, и Сообщество душ в качестве поля боя. «Это привносит в привычную соревновательную схему творческий элемент, — пишет он. — Перед нами не только тренировки и сражения. Перед нами приключение».[49]

Напишите отзыв о статье "Список проводников душ в «Блич»"

Комментарии

  1. но Дзиро Кёраку переводится как «второй сын семьи Кёраку».
  2. 10 триллионов, по-видимому, означают «бессчётное множество»
  3. В аниме это имя было дано ей одним из членов семьи.
  4. Подобных примеров множество. Например, во время встречи Ассоциации женщин-проводников обсуждался вопрос о новой модели мобильных телефонов. Сой Фон предложила телефон, не только имеющий «кошачий» дизайн, но и напрямую соединённый с номером Ёруити, чтобы она могла «говорить с Ёруити-сама, сколько захочет».
  5. В действительности слово Ханатаро образовано от имён Таро Ямада и Ханако Ямада (японские эквиваленты Васи Пупкина). Вероятно, Кубо Тайт таким образом подчёркивает незначительность, ничтожность Ханатаро.
  6. Упоминается в 22 томе манги, в 134 серии аниме, а также после эндинга серий 120—122.
  7. Даже генерала Ямамото он называет не иначе как «Старый пердун»
  8. Поскольку смогла без проблем унести Дзараки после боя с Ичиго Куросаки.
  9. Ассоциация появляется в юмористических ответвлениях аниме и манги.

Примечания

  1. Тайто Кубо. Глава 1 // Книга 1. Смерть и клубника. — М.: Эксмо, 2008. — Т. 1. — С. 25.
  2. Дэб Аоки. [manga.about.com/od/mangaartistinterviews/a/TiteKubo.htm Interview: Tite Kubo (стр. 1)] (англ.). About.com. Проверено 25 сентября 2008. [www.webcitation.org/61DGCXDSa Архивировано из первоисточника 26 августа 2011].
  3. 1 2 Charles Solomon. [www.latimes.com/entertainment/la-etw-kuboweb28-2008aug28,0,3099871.story Creator Tite Kubo surprised by Bleach success] (англ.)(недоступная ссылка — история). The Los Angeles Times (28 августа 2008 года). Проверено 25 сентября 2008. [web.archive.org/20080831101228/www.latimes.com/entertainment/la-etw-kuboweb28-2008aug28,0,3099871.story Архивировано из первоисточника 31 августа 2008].
  4. Tite Kubo's Big Comic-Con Adventure! // Американский Shonen Jump. — Viz Media, 2008. — Т. 6, № 71. — С. 18—22.
  5. Tite Kubo's Big Comic-Con Adventure! // Американский Shonen Jump.. — Viz Media, 2008. — Т. 6, № 71. — С. 18—22.
  6. Shonen Jump #51. Volume 5, Issue 3. March 2007. VIZ Media. 328.
  7. Angela Hanson. [www.wizarduniverse.com/013008bldicd.html Bleach: Dictionary of Death] (англ.). Wizard Entertainment (30 января 2008 года). Проверено 25 сентября 2008.
  8. Кубо Тайт. Глава 266 // Bleach. — Shueisha, 2007. — Т. 30. — ISBN 4-08-874423-0.
  9. Манга Bleach'; глава −17, стр. 6
  10. 1 2 Манга Bleach; глава 155
  11. 1 2 Absolute Anime:. [www.absoluteanime.com/bleach/soi.htm Character Profile: Soi Fon] (англ.). Проверено 19 апреля 2008. [www.webcitation.org/65tnUrmGa Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  12. См. также [www.mooncostumes.com/item/14930 костюм Сой Фон для косплея]. Moon Costumes. Проверено 21 апреля 2008. [www.webcitation.org/65tnVgB3o Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  13. Манга Bleach; глава 370, стр. 3.
  14. Манга Bleach; том 16, глава 138, стр. 11.
  15. [www.bleachportal.net/bleach/information/gotei13_guide Bleach Portal: Bleach Gotei 13 Guide] (англ.). Проверено 19 апреля 2008. [www.webcitation.org/65tnWDvRb Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  16. Интервью для журнала Shonen Jump, 2004 г., № 42
  17. Манга Bleach; глава 173, стр. 14
  18. Манга Bleach; глава 307, стр. 1 и 2
  19. [tv.ign.com/articles/782/782631p1.html «Renji's Confrontation» Review]. IGN (23 апреля 2007 года). Проверено 11 марта 2008. [www.webcitation.org/65tnWzDr6 Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  20. Манга Bleach; глава 179, стр. 19. Исанэ подскакивает с воплем: «Пирожок с рыбой?! Уф… Это всего лишь сон…» Затем она выходит проветриться и встречает капитана Унохану, совсем не удивлённую её появлением: «Очередной кошмар, Исанэ?»
  21. Absolute Anime:. [www.absoluteanime.com/bleach/hanatarou.htm Character Profile: Hanatarou Yamada] (англ.). Проверено 27 мая 2008. [www.webcitation.org/65tnc6ewA Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  22. Интервью в журнале Shonen Jump, 2004 г., № 42.
  23. Кубо, Тайт. Bleach Official Character Book SOULs. — Токио: Shueisha, 2006. ISBN 4-08-874079-3
  24. Манга Bleach; глава 307, стр. 1 и 2.
  25. 1 2 Absolute Anime:. [www.absoluteanime.com/bleach/momo.htm Character Profile: Momo Hinamori] (англ.). Проверено 21 апреля 2008. [www.webcitation.org/65tncoXyR Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  26. Манга «Блич», том 18, стр. 207
  27. 1 2 Манга «Блич», том 18, глава 155, стр. 8
  28. Манга Bleach; глава — 374, стр. 7.
  29. [world-art.ru/people.php?id=1218 Оцука Акио / Ohtsuka Akio]. World-Art. Проверено 27 марта 2009. [www.webcitation.org/65tndWRme Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  30. [world-art.ru/people.php?id=2390 Набатамэ Хитоми / Nabatame Hitomi]. World-Art. Проверено 27 марта 2009. [www.webcitation.org/65tneQ5p6 Архивировано из первоисточника 4 марта 2012].
  31. Манга Bleach, глава 387, стр. 19
  32. [www.animenewsnetwork.com/encyclopedia/people.php?id=780 Katsuyuki KONISHI] (англ.). Anime News Network. Проверено 10 февраля 2009.
  33. Манга Bleach, глава 122, стр. 1.
  34. Манга Bleach; глава 459
  35. Манга Bleach; глава 223, стр. 7.
  36. Манга Bleach; глава 108, стр. 14-15.
  37. Манга Bleach; глава 516, стр. 14-15
  38. В английском переводе Special forces — Спецотряд, Отряд особых войск. Иногда переводят как «разведывательный отряд».
  39. Манга Bleach; глава 226, стр. 1.
  40. Тайто Кубо. Глава 1 // Книга 1. Смерть и клубника. — М.: Эксмо, 2008. — Т. 1. — С. 6.
  41. Манга Bleach; глава 385, стр. 6.
  42. Манга Bleach; глава 387, стр. 8.
  43. Манга Bleach; глава 370, стр. 9.
  44. Манга Bleach'; глава 217, стр. 7.
  45. Манга Bleach; глава -102, стр. 6.
  46. Манга Bleach ; глава −108, стр. 13
  47. Кубо. Тайто. «Блич», том 29. — Shueisha, 2007. — P. 196-199. — ISBN 4-08-874398-1.
  48. Манга Bleach; глава 409, стр. 14
  49. Сантос, Карло. [www.animenewsnetwork.com/review/bleach «Блич», обзор] (англ.). Anime News Network (21 августа 2005 года). Проверено 1 ноября 2008.

Отрывок, характеризующий Список проводников душ в «Блич»

– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.


В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Владыко господи! Услыши нас, молящихся тебе: укрепи силою твоею благочестивейшего, самодержавнейшего великого государя нашего императора Александра Павловича; помяни правду его и кротость, воздаждь ему по благости его, ею же хранит ны, твой возлюбленный Израиль. Благослови его советы, начинания и дела; утверди всемогущною твоею десницею царство его и подаждь ему победу на врага, яко же Моисею на Амалика, Гедеону на Мадиама и Давиду на Голиафа. Сохрани воинство его; положи лук медян мышцам, во имя твое ополчившихся, и препояши их силою на брань. Приими оружие и щит, и восстани в помощь нашу, да постыдятся и посрамятся мыслящий нам злая, да будут пред лицем верного ти воинства, яко прах пред лицем ветра, и ангел твой сильный да будет оскорбляяй и погоняяй их; да приидет им сеть, юже не сведают, и их ловитва, юже сокрыша, да обымет их; да падут под ногами рабов твоих и в попрание воем нашим да будут. Господи! не изнеможет у тебе спасати во многих и в малых; ты еси бог, да не превозможет противу тебе человек.
Боже отец наших! Помяни щедроты твоя и милости, яже от века суть: не отвержи нас от лица твоего, ниже возгнушайся недостоинством нашим, но помилуй нас по велицей милости твоей и по множеству щедрот твоих презри беззакония и грехи наша. Сердце чисто созижди в нас, и дух прав обнови во утробе нашей; всех нас укрепи верою в тя, утверди надеждою, одушеви истинною друг ко другу любовию, вооружи единодушием на праведное защищение одержания, еже дал еси нам и отцем нашим, да не вознесется жезл нечестивых на жребий освященных.
Господи боже наш, в него же веруем и на него же уповаем, не посрами нас от чаяния милости твоея и сотвори знамение во благо, яко да видят ненавидящий нас и православную веру нашу, и посрамятся и погибнут; и да уведят все страны, яко имя тебе господь, и мы людие твои. Яви нам, господи, ныне милость твою и спасение твое даждь нам; возвесели сердце рабов твоих о милости твоей; порази враги наши, и сокруши их под ноги верных твоих вскоре. Ты бо еси заступление, помощь и победа уповающим на тя, и тебе славу воссылаем, отцу и сыну и святому духу и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь».
В том состоянии раскрытости душевной, в котором находилась Наташа, эта молитва сильно подействовала на нее. Она слушала каждое слово о победе Моисея на Амалика, и Гедеона на Мадиама, и Давида на Голиафа, и о разорении Иерусалима твоего и просила бога с той нежностью и размягченностью, которою было переполнено ее сердце; но не понимала хорошенько, о чем она просила бога в этой молитве. Она всей душой участвовала в прошении о духе правом, об укреплении сердца верою, надеждою и о воодушевлении их любовью. Но она не могла молиться о попрании под ноги врагов своих, когда она за несколько минут перед этим только желала иметь их больше, чтобы любить их, молиться за них. Но она тоже не могла сомневаться в правоте читаемой колено преклонной молитвы. Она ощущала в душе своей благоговейный и трепетный ужас перед наказанием, постигшим людей за их грехи, и в особенности за свои грехи, и просила бога о том, чтобы он простил их всех и ее и дал бы им всем и ей спокойствия и счастия в жизни. И ей казалось, что бог слышит ее молитву.


С того дня, как Пьер, уезжая от Ростовых и вспоминая благодарный взгляд Наташи, смотрел на комету, стоявшую на небе, и почувствовал, что для него открылось что то новое, – вечно мучивший его вопрос о тщете и безумности всего земного перестал представляться ему. Этот страшный вопрос: зачем? к чему? – который прежде представлялся ему в середине всякого занятия, теперь заменился для него не другим вопросом и не ответом на прежний вопрос, а представлением ее. Слышал ли он, и сам ли вел ничтожные разговоры, читал ли он, или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался, как прежде; не спрашивал себя, из чего хлопочут люди, когда все так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее в последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого, в область красоты и любви, для которой стоило жить. Какая бы мерзость житейская ни представлялась ему, он говорил себе:
«Ну и пускай такой то обокрал государство и царя, а государство и царь воздают ему почести; а она вчера улыбнулась мне и просила приехать, и я люблю ее, и никто никогда не узнает этого», – думал он.
Пьер все так же ездил в общество, так же много пил и вел ту же праздную и рассеянную жизнь, потому что, кроме тех часов, которые он проводил у Ростовых, надо было проводить и остальное время, и привычки и знакомства, сделанные им в Москве, непреодолимо влекли его к той жизни, которая захватила его. Но в последнее время, когда с театра войны приходили все более и более тревожные слухи и когда здоровье Наташи стало поправляться и она перестала возбуждать в нем прежнее чувство бережливой жалости, им стало овладевать более и более непонятное для него беспокойство. Он чувствовал, что то положение, в котором он находился, не могло продолжаться долго, что наступает катастрофа, долженствующая изменить всю его жизнь, и с нетерпением отыскивал во всем признаки этой приближающейся катастрофы. Пьеру было открыто одним из братьев масонов следующее, выведенное из Апокалипсиса Иоанна Богослова, пророчество относительно Наполеона.
В Апокалипсисе, главе тринадцатой, стихе восемнадцатом сказано: «Зде мудрость есть; иже имать ум да почтет число зверино: число бо человеческо есть и число его шестьсот шестьдесят шесть».
И той же главы в стихе пятом: «И даны быта ему уста глаголюща велика и хульна; и дана бысть ему область творити месяц четыре – десять два».
Французские буквы, подобно еврейскому число изображению, по которому первыми десятью буквами означаются единицы, а прочими десятки, имеют следующее значение:
a b c d e f g h i k.. l..m..n..o..p..q..r..s..t.. u…v w.. x.. y.. z
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 20 30 40 50 60 70 80 90 100 110 120 130 140 150 160
Написав по этой азбуке цифрами слова L'empereur Napoleon [император Наполеон], выходит, что сумма этих чисел равна 666 ти и что поэтому Наполеон есть тот зверь, о котором предсказано в Апокалипсисе. Кроме того, написав по этой же азбуке слова quarante deux [сорок два], то есть предел, который был положен зверю глаголати велика и хульна, сумма этих чисел, изображающих quarante deux, опять равна 666 ти, из чего выходит, что предел власти Наполеона наступил в 1812 м году, в котором французскому императору минуло 42 года. Предсказание это очень поразило Пьера, и он часто задавал себе вопрос о том, что именно положит предел власти зверя, то есть Наполеона, и, на основании тех же изображений слов цифрами и вычислениями, старался найти ответ на занимавший его вопрос. Пьер написал в ответе на этот вопрос: L'empereur Alexandre? La nation Russe? [Император Александр? Русский народ?] Он счел буквы, но сумма цифр выходила гораздо больше или меньше 666 ти. Один раз, занимаясь этими вычислениями, он написал свое имя – Comte Pierre Besouhoff; сумма цифр тоже далеко не вышла. Он, изменив орфографию, поставив z вместо s, прибавил de, прибавил article le и все не получал желаемого результата. Тогда ему пришло в голову, что ежели бы ответ на искомый вопрос и заключался в его имени, то в ответе непременно была бы названа его национальность. Он написал Le Russe Besuhoff и, сочтя цифры, получил 671. Только 5 было лишних; 5 означает «е», то самое «е», которое было откинуто в article перед словом L'empereur. Откинув точно так же, хотя и неправильно, «е», Пьер получил искомый ответ; L'Russe Besuhof, равное 666 ти. Открытие это взволновало его. Как, какой связью был он соединен с тем великим событием, которое было предсказано в Апокалипсисе, он не знал; но он ни на минуту не усумнился в этой связи. Его любовь к Ростовой, антихрист, нашествие Наполеона, комета, 666, l'empereur Napoleon и l'Russe Besuhof – все это вместе должно было созреть, разразиться и вывести его из того заколдованного, ничтожного мира московских привычек, в которых, он чувствовал себя плененным, и привести его к великому подвигу и великому счастию.
Пьер накануне того воскресенья, в которое читали молитву, обещал Ростовым привезти им от графа Растопчина, с которым он был хорошо знаком, и воззвание к России, и последние известия из армии. Поутру, заехав к графу Растопчину, Пьер у него застал только что приехавшего курьера из армии.
Курьер был один из знакомых Пьеру московских бальных танцоров.
– Ради бога, не можете ли вы меня облегчить? – сказал курьер, – у меня полна сумка писем к родителям.
В числе этих писем было письмо от Николая Ростова к отцу. Пьер взял это письмо. Кроме того, граф Растопчин дал Пьеру воззвание государя к Москве, только что отпечатанное, последние приказы по армии и свою последнюю афишу. Просмотрев приказы по армии, Пьер нашел в одном из них между известиями о раненых, убитых и награжденных имя Николая Ростова, награжденного Георгием 4 й степени за оказанную храбрость в Островненском деле, и в том же приказе назначение князя Андрея Болконского командиром егерского полка. Хотя ему и не хотелось напоминать Ростовым о Болконском, но Пьер не мог воздержаться от желания порадовать их известием о награждении сына и, оставив у себя воззвание, афишу и другие приказы, с тем чтобы самому привезти их к обеду, послал печатный приказ и письмо к Ростовым.
Разговор с графом Растопчиным, его тон озабоченности и поспешности, встреча с курьером, беззаботно рассказывавшим о том, как дурно идут дела в армии, слухи о найденных в Москве шпионах, о бумаге, ходящей по Москве, в которой сказано, что Наполеон до осени обещает быть в обеих русских столицах, разговор об ожидаемом назавтра приезде государя – все это с новой силой возбуждало в Пьере то чувство волнения и ожидания, которое не оставляло его со времени появления кометы и в особенности с начала войны.
Пьеру давно уже приходила мысль поступить в военную службу, и он бы исполнил ее, ежели бы не мешала ему, во первых, принадлежность его к тому масонскому обществу, с которым он был связан клятвой и которое проповедывало вечный мир и уничтожение войны, и, во вторых, то, что ему, глядя на большое количество москвичей, надевших мундиры и проповедывающих патриотизм, было почему то совестно предпринять такой шаг. Главная же причина, по которой он не приводил в исполнение своего намерения поступить в военную службу, состояла в том неясном представлении, что он l'Russe Besuhof, имеющий значение звериного числа 666, что его участие в великом деле положения предела власти зверю, глаголящему велика и хульна, определено предвечно и что поэтому ему не должно предпринимать ничего и ждать того, что должно совершиться.


У Ростовых, как и всегда по воскресениям, обедал кое кто из близких знакомых.
Пьер приехал раньше, чтобы застать их одних.
Пьер за этот год так потолстел, что он был бы уродлив, ежели бы он не был так велик ростом, крупен членами и не был так силен, что, очевидно, легко носил свою толщину.
Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.
– Этак до смерти раздавить можно. Что же это! Душегубство делать! Вишь, сердечный, как скатерть белый стал, – говорили голоса.
Петя скоро опомнился, краска вернулась ему в лицо, боль прошла, и за эту временную неприятность он получил место на пушке, с которой он надеялся увидать долженствующего пройти назад государя. Петя уже не думал теперь о подаче прошения. Уже только ему бы увидать его – и то он бы считал себя счастливым!
Во время службы в Успенском соборе – соединенного молебствия по случаю приезда государя и благодарственной молитвы за заключение мира с турками – толпа пораспространилась; появились покрикивающие продавцы квасу, пряников, мака, до которого был особенно охотник Петя, и послышались обыкновенные разговоры. Одна купчиха показывала свою разорванную шаль и сообщала, как дорого она была куплена; другая говорила, что нынче все шелковые материи дороги стали. Дьячок, спаситель Пети, разговаривал с чиновником о том, кто и кто служит нынче с преосвященным. Дьячок несколько раз повторял слово соборне, которого не понимал Петя. Два молодые мещанина шутили с дворовыми девушками, грызущими орехи. Все эти разговоры, в особенности шуточки с девушками, для Пети в его возрасте имевшие особенную привлекательность, все эти разговоры теперь не занимали Петю; ou сидел на своем возвышении пушки, все так же волнуясь при мысли о государе и о своей любви к нему. Совпадение чувства боли и страха, когда его сдавили, с чувством восторга еще более усилило в нем сознание важности этой минуты.
Вдруг с набережной послышались пушечные выстрелы (это стреляли в ознаменование мира с турками), и толпа стремительно бросилась к набережной – смотреть, как стреляют. Петя тоже хотел бежать туда, но дьячок, взявший под свое покровительство барчонка, не пустил его. Еще продолжались выстрелы, когда из Успенского собора выбежали офицеры, генералы, камергеры, потом уже не так поспешно вышли еще другие, опять снялись шапки с голов, и те, которые убежали смотреть пушки, бежали назад. Наконец вышли еще четверо мужчин в мундирах и лентах из дверей собора. «Ура! Ура! – опять закричала толпа.
– Который? Который? – плачущим голосом спрашивал вокруг себя Петя, но никто не отвечал ему; все были слишком увлечены, и Петя, выбрав одного из этих четырех лиц, которого он из за слез, выступивших ему от радости на глаза, не мог ясно разглядеть, сосредоточил на него весь свой восторг, хотя это был не государь, закричал «ура!неистовым голосом и решил, что завтра же, чего бы это ему ни стоило, он будет военным.
Толпа побежала за государем, проводила его до дворца и стала расходиться. Было уже поздно, и Петя ничего не ел, и пот лил с него градом; но он не уходил домой и вместе с уменьшившейся, но еще довольно большой толпой стоял перед дворцом, во время обеда государя, глядя в окна дворца, ожидая еще чего то и завидуя одинаково и сановникам, подъезжавшим к крыльцу – к обеду государя, и камер лакеям, служившим за столом и мелькавшим в окнах.
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:
– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.


15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера:
– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.



Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.
В Смоленске, наконец, как ни не желал того Багратион, соединяются армии.
Багратион в карете подъезжает к дому, занимаемому Барклаем. Барклай надевает шарф, выходит навстречу v рапортует старшему чином Багратиону. Багратион, в борьбе великодушия, несмотря на старшинство чина, подчиняется Барклаю; но, подчинившись, еще меньше соглашается с ним. Багратион лично, по приказанию государя, доносит ему. Он пишет Аракчееву: «Воля государя моего, я никак вместе с министром (Барклаем) не могу. Ради бога, пошлите меня куда нибудь хотя полком командовать, а здесь быть не могу; и вся главная квартира немцами наполнена, так что русскому жить невозможно, и толку никакого нет. Я думал, истинно служу государю и отечеству, а на поверку выходит, что я служу Барклаю. Признаюсь, не хочу». Рой Браницких, Винцингероде и тому подобных еще больше отравляет сношения главнокомандующих, и выходит еще меньше единства. Сбираются атаковать французов перед Смоленском. Посылается генерал для осмотра позиции. Генерал этот, ненавидя Барклая, едет к приятелю, корпусному командиру, и, просидев у него день, возвращается к Барклаю и осуждает по всем пунктам будущее поле сражения, которого он не видал.
Пока происходят споры и интриги о будущем поле сражения, пока мы отыскиваем французов, ошибившись в их месте нахождения, французы натыкаются на дивизию Неверовского и подходят к самым стенам Смоленска.
Надо принять неожиданное сражение в Смоленске, чтобы спасти свои сообщения. Сражение дается. Убиваются тысячи с той и с другой стороны.
Смоленск оставляется вопреки воле государя и всего народа. Но Смоленск сожжен самими жителями, обманутыми своим губернатором, и разоренные жители, показывая пример другим русским, едут в Москву, думая только о своих потерях и разжигая ненависть к врагу. Наполеон идет дальше, мы отступаем, и достигается то самое, что должно было победить Наполеона.


На другой день после отъезда сына князь Николай Андреич позвал к себе княжну Марью.
– Ну что, довольна теперь? – сказал он ей, – поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?.. Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся, радуйся… – И после этого княжна Марья в продолжение недели не видала своего отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
К удивлению своему, княжна Марья заметила, что за это время болезни старый князь так же не допускал к себе и m lle Bourienne. Один Тихон ходил за ним.
Через неделю князь вышел и начал опять прежнюю жизнь, с особенной деятельностью занимаясь постройками и садами и прекратив все прежние отношения с m lle Bourienne. Вид его и холодный тон с княжной Марьей как будто говорил ей: «Вот видишь, ты выдумала на меня налгала князю Андрею про отношения мои с этой француженкой и поссорила меня с ним; а ты видишь, что мне не нужны ни ты, ни француженка».
Одну половину дня княжна Марья проводила у Николушки, следя за его уроками, сама давала ему уроки русского языка и музыки, и разговаривая с Десалем; другую часть дня она проводила в своей половине с книгами, старухой няней и с божьими людьми, которые иногда с заднего крыльца приходили к ней.
О войне княжна Марья думала так, как думают о войне женщины. Она боялась за брата, который был там, ужасалась, не понимая ее, перед людской жестокостью, заставлявшей их убивать друг друга; но не понимала значения этой войны, казавшейся ей такою же, как и все прежние войны. Она не понимала значения этой войны, несмотря на то, что Десаль, ее постоянный собеседник, страстно интересовавшийся ходом войны, старался ей растолковать свои соображения, и несмотря на то, что приходившие к ней божьи люди все по своему с ужасом говорили о народных слухах про нашествие антихриста, и несмотря на то, что Жюли, теперь княгиня Друбецкая, опять вступившая с ней в переписку, писала ей из Москвы патриотические письма.
«Я вам пишу по русски, мой добрый друг, – писала Жюли, – потому что я имею ненависть ко всем французам, равно и к языку их, который я не могу слышать говорить… Мы в Москве все восторжены через энтузиазм к нашему обожаемому императору.
Бедный муж мой переносит труды и голод в жидовских корчмах; но новости, которые я имею, еще более воодушевляют меня.
Вы слышали, верно, о героическом подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!И действительно, хотя неприятель был вдвое сильнее нас, мы не колебнулись. Мы проводим время, как можем; но на войне, как на войне. Княжна Алина и Sophie сидят со мною целые дни, и мы, несчастные вдовы живых мужей, за корпией делаем прекрасные разговоры; только вас, мой друг, недостает… и т. д.
Преимущественно не понимала княжна Марья всего значения этой войны потому, что старый князь никогда не говорил про нее, не признавал ее и смеялся за обедом над Десалем, говорившим об этой войне. Тон князя был так спокоен и уверен, что княжна Марья, не рассуждая, верила ему.
Весь июль месяц старый князь был чрезвычайно деятелен и даже оживлен. Он заложил еще новый сад и новый корпус, строение для дворовых. Одно, что беспокоило княжну Марью, было то, что он мало спал и, изменив свою привычку спать в кабинете, каждый день менял место своих ночлегов. То он приказывал разбить свою походную кровать в галерее, то он оставался на диване или в вольтеровском кресле в гостиной и дремал не раздеваясь, между тем как не m lle Bourienne, a мальчик Петруша читал ему; то он ночевал в столовой.
Первого августа было получено второе письмо от кня зя Андрея. В первом письме, полученном вскоре после его отъезда, князь Андрей просил с покорностью прощения у своего отца за то, что он позволил себе сказать ему, и просил его возвратить ему свою милость. На это письмо старый князь отвечал ласковым письмом и после этого письма отдалил от себя француженку. Второе письмо князя Андрея, писанное из под Витебска, после того как французы заняли его, состояло из краткого описания всей кампании с планом, нарисованным в письме, и из соображений о дальнейшем ходе кампании. В письме этом князь Андрей представлял отцу неудобства его положения вблизи от театра войны, на самой линии движения войск, и советовал ехать в Москву.
За обедом в этот день на слова Десаля, говорившего о том, что, как слышно, французы уже вступили в Витебск, старый князь вспомнил о письме князя Андрея.
– Получил от князя Андрея нынче, – сказал он княжне Марье, – не читала?
– Нет, mon pere, [батюшка] – испуганно отвечала княжна. Она не могла читать письма, про получение которого она даже и не слышала.
– Он пишет про войну про эту, – сказал князь с той сделавшейся ему привычной, презрительной улыбкой, с которой он говорил всегда про настоящую войну.
– Должно быть, очень интересно, – сказал Десаль. – Князь в состоянии знать…
– Ах, очень интересно! – сказала m llе Bourienne.
– Подите принесите мне, – обратился старый князь к m llе Bourienne. – Вы знаете, на маленьком столе под пресс папье.
M lle Bourienne радостно вскочила.
– Ах нет, – нахмурившись, крикнул он. – Поди ты, Михаил Иваныч.
Михаил Иваныч встал и пошел в кабинет. Но только что он вышел, старый князь, беспокойно оглядывавшийся, бросил салфетку и пошел сам.
– Ничего то не умеют, все перепутают.
Пока он ходил, княжна Марья, Десаль, m lle Bourienne и даже Николушка молча переглядывались. Старый князь вернулся поспешным шагом, сопутствуемый Михаилом Иванычем, с письмом и планом, которые он, не давая никому читать во время обеда, положил подле себя.
Перейдя в гостиную, он передал письмо княжне Марье и, разложив пред собой план новой постройки, на который он устремил глаза, приказал ей читать вслух. Прочтя письмо, княжна Марья вопросительно взглянула на отца.
Он смотрел на план, очевидно, погруженный в свои мысли.
– Что вы об этом думаете, князь? – позволил себе Десаль обратиться с вопросом.
– Я! я!.. – как бы неприятно пробуждаясь, сказал князь, не спуская глаз с плана постройки.
– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?