Дзевалтовский, Игнатий Леонович

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Юрин и Дзевалтовский

Игнатий Леонович Дзевалтовский
польск. Ignacy Gintowt-Dziewałtowski
Псевдоним	Юрин
Дата рождения	1888(1888)
Место рождения	Плишки, Виленская губерния, Российская империя
Дата смерти	1925(1925)
Место смерти	Польша
Принадлежность	Российская империя РСФСР РСФСР ДВР СССР СССР Польша
Годы службы	1915 — 1917 1917 — 1922 1920 — 1922 1922 — 1925 1925 — 1925
Сражения/войны	Гражданская война в России

Игнатий Леонович (Игнаций Людвигович-Марианович) Дзевалтовский (польск. Ignacy Gintowt-Dziewałtowski, псевдоним Юрин; 14 июля 1888, Плишки Виленской губернии — декабрь 1925) — польский революционер, участник Октябрьской революции.

Биография

Родился в 1888 году в дворянской семье. Окончил Виленское реальное училище. С 1903 года участвовал в революционном движении в Прибалтике и Польше. С 1908 — член Польской партии социалистов. Учился в Львовском политехническом институте и Петербургском психоневрологическом институте, но учебы не окончил (окончил 4 курса естественного факультета).

29 сентября 1914 года зачислен в Павловское военное училище юнкером на правах вольноопределяющегося 1-го разряда и окончил 4-х месячный ускоренный курс училища. 1 февраля 1915 года произведен в прапорщики. Служил в лейб-гвардии Гренадерском полку: младший офицер запасного батальона лейб-гвардии Гренадерского полка (до августа 1915 года), младший офицер лейб-гвардии Гренадерского полка (с августа 1915 года), командир 14-й роты того же полка (в 1917 году). Награждён орденами Св. Анны 4-й ст. с надписью "За храбрость", Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом, Св. Анны 3-й ст. с мечами и бантом. Штабс-капитан.

Революция и Гражданская война

В марте 1917 года избран председателем полкового комитета лейб-гвардии Гренадерского полка и членом армейского комитета 11-й армии. В апреле 1917 года вступил в РСДРП(б), занимался революционной агитацией в войсках.

В Киеве слушалось дело известного большевика, штабс-капитана гвардейского гренадерского полка Дзевалтовского, обвинявшегося, совместно с 78 сообщниками, в отказе принять участие в наступлении, и в увлечении своего полка и других частей в тыл. Процесс происходил при следующей обстановке: в самом зале заседания присутствовала толпа вооруженных солдат, выражавшая громкими криками своё одобрение подсудимым; Дзевалтовский, по дороге из гауптвахты в суд, заходил вместе с конвоирами в местный Совет солдатских и рабочих депутатов, где ему устроена была овация; наконец, во время совещания присяжных, перед зданием суда выстроились вооруженные запасные батальоны, с оркестром музыки и пением "Интернационала". Дзевалтовский и все его соучастники были, конечно, оправданы. А. И. Деникин [stepanov01.narod.ru/library/denikin01/chapt19.htm "Демократизация армии": управление, служба и быт.]

В октябре 1917 — член Петроградского ВРК. С 26 октября (8 ноября) 1917 — комиссар Зимнего Дворца. C 27 октября (9 ноября) 1917 — заместитель командующего войсками Петроградского военного округа, член штаба по борьбе с мятежом Краснова-Керенского. С 16 (29) ноября 1917 - главный комиссар военно-учебных заведений Республики. В 1918 году — главный комиссар Управления военно-учебных заведений Всероссийского Главного Штаба. С октября 1918 — комиссар Всероглавштаба. В 1919 - председатель Центральной временной комиссии по борьбе с дезертирством, член реввоенсовета 12-й армии. В июне-августе 1919 — заместитель народного комиссара по военным и морским делам Украинской ССР. В августе-октябре 1919 — народный комиссар по военным и морским делам Украинской ССР.

Деятельность в Сибири и на Дальнем Востоке

С октября 1919 по март 1920 года — помощник командующего Восточным фронтом, член реввоенсовета 5-й армии. В 1920 член Дальбюро ЦК РКП(б), военный министр Дальневосточной Республики, министр иностранных дел Дальневосточной Республики. В этот период использовал псевдоним Игнатий Юрин. В августе 1920 — мае 1921 — дипломатический представитель ДВР в Китае. По согласованию с НКИД РСФСР в июне 1920 года в Китай была послана из столицы ДВР Верхнеудинска (Улан-Удэ) дипломатическая миссия во главе с Дзевалтовским. Он предложил установить консульские отношения между Китаем и ДВР, заключить торговый договор и решить проблему КВЖД. Однако миссия в Пекине была принята только в качестве торговой делегации.

С января 1922 — уполномоченный Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции РСФСР на Юго-Востоке (в Ростове). С апреля 1922 по март 1923 — член Экономического Совета Юго-Востока РСФСР, затем до мая 1924 — заместитель председателя Правления Российского общества добровольного воздушного флота. В 1924 — представитель Исполнительного Комитета Коммунистического Интернационала при Болгарской коммунистической партии. В марте — ноябре 1925 — резидент Разведывательного управления Штаба РККА в Прибалтике. В ноябре 1925 бежал в Польшу. Был советником маршала Пилсудского. Умер в 1925 году, предположительно отравлен советскими агентами.

Отрывок, характеризующий Дзевалтовский, Игнатий Леонович

– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.