Дзержинский, Ян Феликсович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Ян Дзержинский
Имя при рождении:

Ян Феликсович Дзержинский

Отец:

Ф. Э. Дзержинский

Мать:

Софья Сигизмундовна Дзержинская

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ян Феликсович Дзержинский (23 июня 1911, Варшава — 2 октября 1960, Москва) — военный инженер, партийный деятель. Сын Феликса и Софьи Дзержинских.

Родился в варшавской женской тюрьме «Сербия», во время очередного заключения матери — профессиональной революционерки. Переболел рахитом и цингой. В феврале 1912 мать перед отправкой по этапу в Сибирь передала сына на воспитание мачехе. Затем воспитывался в семье дяди, врача М. С. Мушката в Клецке (ныне Белоруссия).

После побега матери из ссылки по поддельным документам за границу, с 1912 до 1919 жил в Швейцарии. В 1918 г. их навестил Ф. Э. Дзержинский, приехавший в Швейцарию нелегально. Маленький сын не узнал отца и долго его дичился.

1 февраля 1919 года вместе с матерью прибыл в Советскую Россию в опломбированном вагоне. Поселился с родителями в Москве.

В 1936 окончил Военно-инженерную академию. В 1936—1939 гг. работал инженером-конструктором, в 1939—1940 — в исполкоме Коминтерна, с 1943 — в аппарате ЦК ВКП(б). Член ВКП(б) с 1939 г.

До 1953 г. жил с семьей в Кремле. Затем переехал в «Дом на набережной». Умер 2 октября 1960 г. в Москве от сердечного приступа. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Жена — Любовь Федоровна Лихова (1909—1984), архитектор, сын — Феликс Янович Дзержинский, зоолог (1937—2015).



Источник

  • Николай Зенькович. Самые секретные родственники. ОЛМА Медиа Групп, 2005.

Напишите отзыв о статье "Дзержинский, Ян Феликсович"

Отрывок, характеризующий Дзержинский, Ян Феликсович

Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.