Деревоземляная огневая точка

Не следует путать с дотом.

Деревоземляная огневая точка (сокращённо дзот) — обозначение оборонительного полевого фортификационного вооружённого сооружения, как одиночного, так и одного из многих в системе укреплённого района.

Термин был широко распространён во время советско-финской войны 1939—1940 гг. и Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. для названия лёгких замаскированных огневых сооружений, построенных, как правило, из бревен, досок и земляной присыпки. Основными преимуществами дзота являются внезапность при открытии огня, а также возможность быстрого его возведения при ограниченных ресурсах.

Конструкция

Дзот обычно сооружался как укреплённая срубом или досками не полностью заглубленная землянка, перекрываемая сводом из брёвен. Сверху дзот покрывается грунтовой засыпкой и маскируется под местность. На крыше оборудуется воздуховод для отвода пороховых газов. В стороне, обращённой к неприятелю, устраивается амбразура для ведения огня. Для этого сколачивали из досок или жердей короб в виде раструба с заданным углом обстрела. Непосредственно вокруг амбразуры оставляют плоскую вертикальную стену самого дзота, не покрывая её грунтом. Амбразура устраивается на некоторой высоте от уровня местности, часто место непосредственно перед ней покрывают грунтовой засыпкой для формирования ската. Амбразура нередко оборудуется откидывающимся наружу защитным щитом. Дзот может иметь несколько амбразур, в том числе для организации круговой обороны. В более поздних конструкциях сверху амбразур также устанавливались противогранатные щиты или сетки.

Как правило, дзоты устанавливают в местах, господствующих над местностью или имеющих сложный рельеф. Не последнее внимание уделяется маскировке дзотов. В оборонительную цепь дзоты строят с учётом пересекающихся секторов обстрела. Как правило, дзоты снаряжались станковыми пулемётами, редко более тяжелым оружием.

Особенности

В отличие от блиндажа и землянки, предназначенных для размещения и отдыха личного состава, дзот предназначен для ведения огня.

Достоинства в сравнении с дотом:

• быстрота сооружения ДЗОТа вслед за перемещающейся линией обороны для закрепления позиций;
• дешевизна строительства силами военнослужащих;
• при наличии леса, топоров и лопат изготавляется из простых, подручных средств (дерево, земля, камень), ему не нужен подвоз специальных стройматериалов.

Один-два скрытых пулемёта, открывающих огонь с близкого расстояния, дают эффект внезапности, внося в ряды наступающих сумятицу и панику. При этом расчёт дзота находится в укрытии.

Недостатки дзота:

• при одинаковых с дотом размерах он обеспечивает слабую защиту (только от пуль, осколков, малокалиберных мин и снарядов);
• огнеопасность;
• недолговечность, дзоты не могли использоваться для строительства долговременных укрепрайонов (к примеру, пограничных).

Использование

Первое столкновение советских войск с подобными сооружениями произошло в Зимнюю войну на линии Маннергейма. Основным способом борьбы с дотами и дзотами был избран артобстрел обнаруженных сооружений. Нередко в район предполагаемого расположения дотов и дзотов отправлялись пехотные соединения, провоцировавшие противника на открытие огня, за счёт чего командиры определяли местоположение огневых точек. Такой способ обнаружения и уничтожения огневых позиций был весьма затратным и в людях, и во времени, что снижало темп и эффективность наступления.

Во время Великой Отечественной войны пехота нередко самостоятельно пыталась справиться с дзотами, для чего организовывались штурмовые группы. Их задачей было постараться обойти дзот с флангов и забросать гранатами. Нередко случались и попытки закрыть своим телом амбразуру дзота, что несколько противоречит их конструкции. Особенно много таких случаев произошло после публикаций о подвиге Александра Матросова. В общей сложности их насчитывается около 400.

В современных локальных конфликтах, например в Чечне, произошло возрождение примитивных фортификационных сооружений, в том числе и дзотов, особенно при сложном рельефе местности. Современный аналог дзотов — блокпосты из стандартных строительных бетонных блоков, совмещающие достоинства дзотов и дотов.

См. также

• Пулемётное гнездо
• Дот — долговременная огневая точка
• Маска (военное дело)
• Блокгауз
• Бункер
• Каземат
• Бомбоубежище
• Линия Маннергейма
• Флешь

Ссылки

• [army.armor.kiev.ua/fort/dzot.shtml Дзот] на armor.kiev.ua

Отрывок, характеризующий Деревоземляная огневая точка

Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.