Дзёдай токусю канадзукай

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Дзёдай токусю канадзукай (яп. 上代特殊仮名遣 дзё:дай токусю канадзукай) — архаичная канадзукай, то есть система записи японского языка в эпоху Нара. Её главной задачей было различение звуков, позже слившихся в один.





Слоги

В старояпонском языке имелись следующие слоги:

а и у э о
ка ки1 ки2 ку кэ1 кэ2 ко1 ко2
га ги1 ги2 гу гэ1 гэ2 го1 го2
са си су сэ со1 со2
дза дзи дзу дзэ дзо1 дзо2
та ти ту тэ то1 то2
да ди ду дэ до1 до2
на ни ну нэ но1 но2
ха хи1 хи2 ху хэ1 хэ2 хо
ба би1 би2 бу бэ1 бэ2 бо
ма ми1 ми2 му мэ1 мэ2 мо1 мо2
я   ю е ё1 ё2
ра ри ру рэ ро1 ро2
ва ви   вэ во

Выделенные серым символы называются дзёдай токусю канадзукай.

Транскрипция

Две группы гласных слились к IX веку. Это произошло ещё до изобретения каны, а фонетические отличия между группами остаются невыясненными. По этим причинам используется условная транскрипция.

Слоги, записывающиеся с индексом «1», известны как слоги типа A (яп. ко:), а с индексом 2 — как слоги типа B (яп. оцу) (это название двух первых небесных стволов, а также знаки, выполняющие функцию нумерации в китайском и японском языке).

Существуют разные способы записи этих рядов. Один из них требует помещения умляута над гласной: ï, ë, ö. Это обозначает и2, э2 и о2, а немаркированные и, э, о — это и1, э1, о1. Это не означает, что произношение связано с индексом. Эта система имеет несколько недостатков:

  • она неявно указывает на произношение, чего быть не должно;
  • она отрицает, что различие между фонемами 1 и 2 нечётко. Примером разных «о» могут служить /то/ в /тору/ и /кадитори/.

Другой способ записи — надстрочные знаки.

Значение

Существует несколько объяснений различий в фонетике, хотя неясно, имелись ли конкретные правила произношения согласных, гласных или других элементов слов. Учёные не имеют на этот счёт общего мнения. Также см. старояпонский язык.

Использование

Любое слово может быть записано одним из знаков каны. Например, /ками1/ «над» и /ками2/ «божество». Хотя оба слова имеют звуки /m/ и /i/, ми1 не может заменять ми2 и наоборот. Это строгое разделение выполняется для всех знаков, подцвеченных серым.

Это явление находит место в морфологии глагола. Склонение четырёхчастное:

Наклонение Ирреалис Соединительная форма Заключительная форма Определительная форма Реалис Императив
Четверной ряд 1 2 1

Склонение глагола /сак-/ «цвести»:

Наклонение Ирреалис Соединительная форма Заключительная форма Определительная форма Реалис Императив
Глагол сака саки1 саку саку сакэ2 сакэ1

До открытия дзёдай токусю канадзукай считалось, что реалис и императив пользуются одной и той же формой, оканчивающейся на -э. Но после открытия стало ясно, что реалис использовал форму -э2, а императив — -э1.

Также дзёдай токусю канадзукай имел значительное влияние на этимологию. Считалось, что /ками/ «над» и /ками/ «бог» имеют общее происхождение, то есть «бог — это нечто сверху». Однако теперь мы знаем, что «верх» — это /ками1/, а «бог» — /ками2/. Таким образом, доказано отсутствие между ними родства.

Таблица перевода манъёганы

/а/ 嗚呼  
/и/ 五十 馬聲  
/у/  
/э/ 可愛  
/о/  
/ка/ 鹿
/га/  
/ки1/  
/ки2/  
/ги1/ 𡺸  
/ги2/  
/ку/ *  
/гу/  
/кэ1/ 谿  
/кэ2/  
/гэ1/  
/гэ2/  
/ко1/  
/ко2/ *  
/го1/  

Развитие

Разница между /мо1/ и /мо2/ утеряна в текстах, записанных позже Кодзики.

В более поздних текстах можно наблюдать смешение слогов типа A и B. К моменту наступления классического периода в истории японского языка все различия слогов типов A/B были стёрты. В начале эпохи Хэйан в текстах вроде Кого сю:и осталось только различение /ко1, го1/ и /ко2, го2/. После слияния слоги типов CV1 и CV2 превратились в CV.

См. также

  • Кого сюи[en], содержащий 807 страниц текст, в котором сохраняются некоторые исторические различия.
  • Тодайдзи фудзюмонко, страниц: 9. В тексте различаются /ко2, ко2/.

Источники

  • 澤瀉 久孝.時代別国語大辞典上代編.-東京:三省堂,1967.-1152頁. ISBN 4-385-13237-2
  • 大野 晋.万葉時代の音韻//仮名遣と上代語.-東京:岩波書店,1982.-162-163頁.-400頁.

Напишите отзыв о статье "Дзёдай токусю канадзукай"

Отрывок, характеризующий Дзёдай токусю канадзукай

– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.