Диалекты казахского языка

Диалекты казахского языка (каз. Қазақ тілінің диалектілері, قازاق ءتىلىنىڭ ديالەكتىلەرى) — территориальные разновидности казахского языка. Основными диалектами являются западный, южный и северо-восточный. Последний стал основой для современного казахского литературного языка. Существуют и другие взгляды на количество и деление диалектов.

История изучения

Долгое время из-за удивительной однородности казахского языка сам факт существования в нём диалектов был предметом споров. Об отсутствии диалектов в казахском говорили В. В. Радлов, П. М. Мелиоранский, Н. И. Ильминский, А. М. Позднеев, С. Е. Малов.

Язык киргизов (казахов) сохранил свой первоначальный, чисто тюркский характер. На всем обширном пространстве Киргизской степи язык киргиз-кайсаков не распадается на диалекты: на Волге и на Иртыше он один и тот же. Язык каракиргизов (киргизов) весьма близок к языку киргиз-кайсаков, но отличается от него фонетически.

— Яновский А. Е. Киргизы // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

…особенно замечательно то обстоятельство, что несмотря на громадное пространство, занимаемое киргизами (казахами), язык их даже в наиболее удаленных друг от друга местах, почти совершенно одинаков, до такой степени, что дальнейшее дробление на поднаречие едва ли возможно.

— Мелиоранский П. М. [books.google.kz/books?id=RDhGAAAAYAAJ Краткая грамматика казак-киргизского языка]. — СПб, 1897.

Мнение о бездиалектности казахского языка, которое также поддерживали и казахские языковеды, доминировало вплоть до 1937—1938 годов, когда были проведены экспедиции по собиранию материалов о казахских диалектах. В течение продолжительного времени эти данные оставались необработанными. Лишь в 1946 году были опубликованы первые статьи по казахской диалектологии за авторством Жумата Доскараева и Сарсена Аманжолова. После Великой Отечественной войны Аманжоловым была написана докторская диссертация на тему «К вопросу о казахской диалектологии», в 1951 году был издан небольшой диалектологический сборник, в 1954 году была сдана в печать работа Доскараева «Материалы областной лексики казахского языка», а в 1953—1954 годах в журнале «Вопросы языкознания» были опубликованы статьи Аманжолова и Доскараева.

В марте 1952 года, в связи с разгромом «яфетической теории» Николая Марра, в Казахстане состоялась языковедческая дискуссия. В 1953 году от имени сектора тюркских языков Института языкознания Академии наук СССР на страницах лингвистического журнала «Вопросы языкознания» с резкой критикой в адрес казахских сторонников теории Марра выступил Эрванд Севортян (1901—1978). Помимо прочего, в числе ошибок казахских языковедов было названо отрицание наличия диалектов и квалификация диалектальных явлений как «искажений».

Считается, что первым, кто стал говорить о «местных различиях» (каз. жергілікті өзгешеліктер) казахского языка, был Жусипбек Аймауытов (1889—1931). В своей статье «О языке» (каз. Тіл туралы), опубликованной в 1926 году в газете «Еңбекші қазақ», Аймауытов писал: «У каждого казахского рода, в каждой губернии есть слова, которые используют и понимают только они. В научном языке это называется провинциализмом». Далее он отметил, что в языке казахов Букеевской Орды ощущается влияние татарского, русского, арабского и персидского языков, у сырдарьинских и семиреченских казахов — узбекского языка, у костанайских казахов — русского и ногайского языков, у семипалатинских и акмолинских казахов — арабского и русских языков.

Классификация

Между различными диалектами казахского языка, которые незначительно отличаются друг от друга, отсутствуют (или не выявлены) чёткие границы. Это объясняется высокой мобильностью носителей языка. Вероятно, монолитности не только литературно-письменного языка, но и устного народного языка поспособствовали географические особенности бескрайней казахской степи. Однако некоторые исследователи отмечали, что о свободе кочёвок среди казахов не было и речи, а передвижение по чужой территории приводило к кровавым столкновениям, следовательно, условия для свободного общения населения отсутствовали.

Основные диалекты

В казахском языке существуют три основных диалекта (этого мнения придерживался основоположник казахского языкознания Сарсен Аманжолов): западный, северо-восточный и южный. Эти диалекты, как и диалекты каракалпакского и киргизского языков, определяются по территориальному принципу, а не по родо-племенной структуре (как в туркменском языке). Некоторые исследователи (А. Н. Самойлович, К. Г. Менгес и др.) считают каракалпакский язык, который очень близок к казахскому языку (особенно северо-восточный диалект каракалпакского), одним из диалектов казахского, также дискуссионным остаётся вопрос, являются ли каракалпаки самостоятельным народом или субэтнической группой в составе казахов. К диалектам казахского языка также причисляются кипчакско-узбекский диалект и язык кураминцев.

Западный и северо-восточный диалекты появились в результате локального разобщения и родо-племенного объединения здешних казахов в течение веков. Южный диалект казахского языка, вследствие владычества Кокандского ханства на этих землях, несколько веков подвергался сильному влиянию узбекского языка, но, в свою очередь, повлиял на отдельные диалекты узбекского и киргизского языков.

Жумат Доскараев и Нигмет Сауранбаев считали, что казахский язык подразделяется на два диалекта: юго-восточный и северо-западный. Шора Сарыбаев согласился с мнением Аманжолова, но подразделял северо-восточный диалект на северный и восточный поддиалекты. В настоящее время распространено мнение, что диалектов в казахском языке четыре: западный, южный, восточный и центрально-северный.

Говоры казахов Китая и Монголии

См. также: Казахи в Китае и Казахи в Монголии

Говорам казахов Китая и Монголии присущи некоторые особенности. Язык китайских казахов, подвергшийся незначительному влиянию китайского языка (мандаринский), в основном относится к южному диалекту. Казахи родов (племён) албан и суван Старшего жуза, обитающие в Илийском районе, говорят на особом диалекте. На северо-восточном диалекте говорят племена керей, найман и кызай Среднего жуза. Из-за длительного проживания в изоляции друг от друга, отмечается разница в употреблении некоторых терминов в Казахстане и Китае. Например, казахстанскому дәрігер (доктор) соответствует слово шипагер в том же значении. Не только китайским казахам, но и некоторым казахам Казахстана непонятны нововведённые термины ұстаным (принцип), сәуір (апрель), дәрумен (витамин), қызанақ (помидор), пайыз (процент), жанұя (семья).

Говоры казахов Каракалпакстана

См. также: Казахи в Узбекистане

Из-за длительного проживания вместе с каракалпаками, их язык повлиял на лексику, фонетику и грамматику языка местных казахов. В свою очередь казахский язык оказал такое же влияние на каракалпакский. Слова из литературного каракалпакского вошли в диалект казахов и используются ими наряду с казахскими словами. Из-за такого соседства некоторые слова из литературного казахского языка приобрели дополнительное значение.

Согласно исследованиям, проведённым в Кунградском районе Каракалпакстана, говор тех казахов, которым созданы условия для обучения языку, практически не отличается от современного нормативного казахского языка, а язык сельских казахов, проживающих вместе с каракалпаками и узбеками, подвергся иноязычному влиянию.

Диалекты и литературный язык

Основой современного казахского литературного языка является северо-восточный диалект, на котором писали свои произведения такие выдающиеся казахские просветители XIX века, как Абай Кунанбаев и Ибрай Алтынсарин. Из-за территориальной отдалённости, в отличие от других диалектов, северо-восточный диалект подвергся меньшему влиянию арабского и персидского языков. Иногда отдельные слова других диалектов проникают в литературный язык для обозначения новых терминов, которые не имеют аналогов в северо-восточном диалекте.

Словари диалектизмов

В монографии Сарсена Аманжолова «Вопросы диалектологии и истории казахского языка» (1959) содержится словарь из 4 тыс. диалектизмов, в труде Жумата Доскараева «Қазақ тілінің жергілікті ерекшеліктері (Лексика)» (рус. «Региональные особенности казахского языка») рассматривается около 1,5 тыс. слов. Это были самые ранние диалектологические словари по казахскому языку. В 1969 году был издан коллективный труд под названием «Диалектологический словарь казахского языка» (каз. «Қазақ тілінің диалектологиялық сөздігі») с 6 тыс. слов. На основе вышеперечисленных словарей и данных различных диалектологических исследований в 2005 году был опубликован «Словарь регионализмов казахского языка» (каз. «Қазақ тілінің аймақтық сөздігі») из 22 тыс. слов.

Литература

• С. А. Аманжолов. [books.google.kz/books?id=VRbgAAAAMAAJ Вопросы диалектологии и истории казахского языка, Часть 1]. — Алма-Атинский гос. педагог. ин-т им. Абая, 1959.
• Об ошибках казахских языковедов // Вопросы языкознания. — Изд-во Академии наук СССР, 1953. — № 2. — С. 111—120.
• Малов С. Е. [altaica.ru/LIBRARY/AN_SSSR/malov2.pdf К истории казахского языка] // Известия Академии наук Союза ССР. — 1941. — № 3.
• Асанова Ж. Е. [cyberleninka.ru/article/n/leksicheskie-osobennosti-yazyka-kazahov-karakalpakstana Лексические особенности языка казахов Каракалпакстана] // Вестник Челябинского государственного университета. — 2011. — № 37. — С. 5—7.
• Ferhat Karabulut. [books.google.kz/books?id=m-GPAAAAMAAJ Relative clause contructions in Kazakh]. — University of Wisconsin—Madison, 2003. — 286 p.
• Ulrich Ammon, Norbert Dittmar, Klaus J. Mattheier. [books.google.kz/books?id=LMZm0w0k1c4C Sociolinguistics: An International Handbook of the Science of Language and Society]. — Walter de Gruyter, 2006. — Т. 3. — 2622 p. — ISBN 9783110184181.
• W. K. Matthews. [books.google.kz/books?id=RWNsAAAAQBAJ Languages of the USSR]. — Cambridge University Press, 2013. — 192 p. — ISBN 9781107623552.
• James B. Minahan. [books.google.kz/books?id=oZCOAwAAQBAJ Ethnic Groups of North, East, and Central Asia: An Encyclopedia]. — ABC-CLIO, 2014. — 345 p. — (Ethnic Groups of the World). — ISBN 9781610690188.

Дополнительная литература

на русском языке

• С. А. Аманжолов. [books.google.kz/books?id=9XwZAQAAIAAJ Вопросы диалектологии и истории казахского языка]. — 2-е изд. — Алма-Ата: Санат, 1997.
• Сауранбаев Н. Т. [books.google.kz/books?id=0AO6AAAAIAAJ Проблемы казахского языкознания: избранные труды]. — Изд-во Наука Казахской ССР, 1982. — 349 с.
• Сарыбаев Ш. Ш. Вопросы истории и диалектологии казахского языка. — Алма-Ата, 1960.
• Сарыбаев Ш. Ш. Диалектологический атлас казахского языка // Советская тюркология. — М, 1972. — № 3. — С. 85—92.
• Ж. Болатов. Восточная группа говоров казахского языка и её отношение к литературному языку. — Алма-Ата, 1970.
• С. Омарбеков. Сравнительный анализ ареальных черт казахских говоров в сфере консанантизма. — Алма-Ата, 1987.
• Н. З. Гаджиева. [books.google.kz/books?id=HZ0OAAAAMAAJ Проблемы тюркской ареальной лингвистики: среднеазиатский ареал]. — М: Наука, 1975. — 302 с.
• А. Т. Кайдаров, Р. Сыздыкова, Ш. Ш. Сарыбаев. [books.google.kz/books?id=XjkMAQAAIAAJ Развитие казахского советского языкознания]. — Изд-во «Наука» Казахской ССР, 1980. — 242 с.
• Н. Т. Сауранбаев Диалекты в современном казахском языке // Вопросы языкознания. — М: Изд-во Академии наук СССР, 1955. — № 5. — С. 43—51.

на казахском языке

• Казахская диалектология = Қазақ диалектологиясы. — 1-е изд. — Алма-Ата: Ғылым, 1965. — 292 с.
• История и диалектология казахского языка = Қазақ тілі тарихы мен диалектологиясы. — Алма-Ата: Арыс, 2001. — 320 с. — ISBN 9965-447-89-6.
• Г. Калиев. Казахская диалектология = Қазақ диалектологиясы. — Алма-Ата: Мектеп, 1967. — 172 с.
• Сарыбаев Ш. Ш. Казахская диалектология = Қазақ диалектологиясы. — 3-е изд. — Алма-Ата: Атамұра, 1991. — 200 с. — ISBN 5-630-00008-X.
• Айтбаев У. А., Абдрахманов С. А. Диалектологический словарь казахского языка = Қазақ тілінің диалектологиялық сөздігі. — Алма-Ата: Арыс, 2008. — 800 с.

на китайском языке

• Ван Лицзэн. [books.google.kz/books?id=GVchAQAAMAAJ Введение в диалектологию казахского языка] = 哈萨克语方言概论. — Пекин: 民族出版社, 2000. — 96 с. — ISBN 7-105-04044-0.
• Гэн Шиминь, Ли Цзэнсян. [books.google.kz/books?id=9wrUAAAAMAAJ Краткое описание казахского языка] = 哈萨克语简志. — 民族出版社, 1985. — 247 с.

Ссылки

• Ауэзов М. О. [www.kzworld.nis.edu.kz/kzworld.nis.edu.kz/book/m_auezov_maqalalar_zertteuler_2/index.html#/255/zoomed Қазақ әдебиет тілінің кейбір мәселелері жайында] // Мұхтар Әуезов. Мақалалар, зерттеулер. — Т. II. — С. 255—263. — 292 с. (казах.)
• Айнұр Молдаханова [akikat.kazgazeta.kz/?p=1023 Диалектілік лексиканың терминденуі] (казах.) // Ақиқат. — 10 декабря 2012.

Отрывок, характеризующий Диалекты казахского языка

Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.