Диалог об ораторах

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Диалог об ораторах (лат. Dialogus de oratoribus) — произведение древнеримского историка Публия Корнеля Тацита.





Содержание

После небольшого введения (1) Тацит рассказывает, как в молодости он пришёл вместе с именитыми ораторами Марком Апром и Юлием Секундом к Куриацию Матерну, который недавно публично прочитал свою поэму о Катоне Младшем — одном из самых идеализируемых римских республиканцев и борцов с тиранией (2). Секунд указывает Матерну на сложную политическую ситуацию, при которой нежелательно издавать произведение, восхваляющее непримиримого защитника республиканского строя, а Апр нападает на злоупотребление Матерном поэзией и напоминает, что в судах слушаются дела его друзей, на защите которых ему следовало бы сосредоточиться; Куриаций отвечает им (3—4). Затем Апр произносит речь об ораторском мастерстве и поэзии (5—10), после Секунд высказывается о современном состоянии ораторского дела (11—13). По замечанию Г. С. Кнабе, обмен мнениями выглядит «как пародия на судебный процесс, с адвокатами, ответчиками и истцами, [повествование] пересыпано шутками, возражения высказываются с улыбкой»[1]. Впоследствии к спорщикам присоединяется ещё и Випстан Мессала, который привлекает собравшихся к обсуждению изменений, произошедших в ораторском мастерстве (14—41). Марк Апр выступает за обновление стилистики и ораторских приёмов, а Мессала говорит о необходимости следования традициям прежних поколений ораторов[2].

Датировка

Разговор происходит около 75 года, но уточнить дату мешает оплошность Тацита: в тексте присутствует как указание на шестой год правления Веспасиана (между 1 июля 74 и 1 июля 75 года), так и упоминание того, что прошло сто двадцать лет со дня гибели Цицерона (то есть, после 7 декабря 76 года)[3].

В XIX веке «Диалог» считали первым произведением Тацита и относили его создание примерно к 77 году[4][5], то есть вскоре после описанного им разговора. Позднее такой точки зрения придерживались, в частности, С. И. Соболевский[6] и С. И. Ковалёв[7][8]. Однако в настоящее время выход в свет произведения относится ко времени после убийства Домициана[9]. Ряд учёных относят написание произведения примерно к 102 году или ещё более позднему времени[10][11][12][5][13][14], Г. С. Кнабе отстаивает идею о появлении «Диалога» во время работы над «Историей» около 105—107 годов[15]. Окончательная датировка, впрочем, остаётся неясной[11]. До конца не решён и вопрос о подлинности этого сочинения (см. в основной статье). Современные исследователи, как правило, соглашаются с авторством Тацита и рассматривают заложенные в «Диалоге» идеи как рассуждения историка о причинах своего перехода от ораторской карьеры к написанию истории и о выборе стиля для своих сочинений[16].

Особенности

В основе этого произведения лежит сюжет о беседе нескольких известных в Риме ораторов о своём ремесле и его скромном месте в общественной жизни. Затрагивавшие вопрос о причинах упадка красноречия сочинения, подобные «Диалогу», были распространены в I веке н. э.[17][14], однако позиция Тацита на эту тему совершенно иная[18]. Историчность главных героев находится под вопросом — иногда предполагается, что по крайней мере Марк Апр и Куриаций Матерн — персонажи вымышленные[3][19].

Напишите отзыв о статье "Диалог об ораторах"

Примечания

  1. Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. — М.: Наука, 1981. — С. 154
  2. Чистякова Н. А., Вулих Н. В. История античной литературы. — Л.: ЛГУ, 1963 — С. 412—413
  3. 1 2 Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. — М.: Наука, 1981. — С. 158
  4. Тацит, Корнелий // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона
  5. 1 2 Лосев А. Ф. История античной эстетики. Том V. — М.—Харьков: АСТ—Фолио, 2000. — С. 597
  6. Соболевский С. И. Тацит // История римской литературы. Т. 2. Под ред. С. И. Соболевского, М. Е. Грабарь-Пассек, Ф. А. Петровского. — М.: Изд-во АН СССР, 1962. — С. 246
  7. Ковалёв С. И. История Рима. — Л.: ЛГУ, 1986. — С. 468
  8. С. И. Ковалёв (с. 468) так обосновывает отсутствие других произведений Тацита между «Диалогом» и «Агриколой»: «...длительный перерыв объясняется тем, что в правление Домициана (81 — 96 гг.) всякая возможность свободного литературного творчества была исключена».
  9. Gibson B. The High Empire: AD 69—200 // A Companion to Latin Literature. Ed. by S. Harrison. — Blackwell, 2005. — P. 70
  10. Grant M. Greek and Roman historians: information and misinformation. — London—New York: Routledge, 1995. — P. 19
  11. 1 2 Goldberg S. M. The faces of eloquence: the Dialogus de oratoribus // The Cambridge Companion to Tacitus. Ed. by A. J. Woodman. — Cambridge, 2009. — P. 74
  12. Альбрехт М. История римской литературы. Т. 2. — М.: Греко-латинский кабинет, 2004. — С. 1198
  13. Woodman A. J. Tacitus and the contemporary scene // The Cambridge Companion to Tacitus. Ed. by A. J. Woodman. — Cambridge, 2009. — P. 31
  14. 1 2 Goodyear F. R. D. Early Principate. History and biography. Tacitus // The Cambridge History of Classical Literature. Volume 2: Latin Literature. Ed. by E. J. Kenney, W. V. Clausen. — Cambridge: Cambridge University Press, 1982. — P. 645
  15. Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. — М.: Наука, 1981. — С. 152
  16. Гаспаров М. Л. Греческая и римская литература I в. н. э. // История всемирной литературы. В девяти томах. Т. 1. — М.: Наука, 1983. — С. 484
  17. Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. — М.: Наука, 1981. — С. 144
  18. Лосев А. Ф. История античной эстетики. Том V. — М.—Харьков: АСТ—Фолио, 2000. — С. 598
  19. Кнабе Г. С. Корнелий Тацит. Время. Жизнь. Книги. — М.: Наука, 1981. — С. 147

Отрывок, характеризующий Диалог об ораторах


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]