Диана де Шательро
| Диана Французская фр. Diane de France<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| ||
| ||
|---|---|---|
| Вероисповедание: | католичка | |
| Рождение: | 25 июля 1538 Париж, Франция | |
| Смерть: | 11 января 1619 (80 лет) Париж, Франция | |
| Род: | Валуа | |
| Отец: | Генрих II | |
| Мать: | Филиппа Дучи | |
| Супруг: | 1. Горацио Фарнезе, герцог Кастро 2. Франсуа де Монморанси | |
| Дети: | Анна и Франсуа де Монморанси | |
Диана Французская (25 июля 1538 — 11 января 1619) — внебрачная (легитимированная) дочь французского короля Генриха II, героиня романа Александра Дюма «Две Дианы». Носила три герцогских титула — герцогини Шательро, Этампа и Ангулема.
Биография
Она была незаконнорожденной дочерью дофина Генриха (будущего короля Генриха II) и Филиппы Дучи из Пьемонта. Диану воспитывала фаворитка короля Генриха — Диана де Пуатье, и это давало повод полагать, что девочка — дочь короля именно от неё. Так считал, например, Брантом. Диана получила подобающее воспитание: она знала несколько языков (испанский, итальянский и латынь), играла на нескольких музыкальных инструментах и хорошо танцевала.
В 1548 в возрасте 10 лет её положение дочери короля было узаконено, а впоследствии ей были дарованы и титулы — герцогиня де Шательро (1563), д'Этамп (1573) и герцогиня Ангулемская (1582), а также графиня де Коньяк и де Мерпен. 13 февраля 1553 в Сиене она выходит замуж за Орацио Фарнезе, герцога Кастро и внука римского папы Павла III. Её супруг погиб при осаде Эдена 18 июля того же года.
Венценосный отец устраивает ещё один брак своей дочери и 3 мая 1557 в Виль-Котре Диана выходит замуж за сына коннетабля Анна де Монморанси (и троюродного брата короля) — Франсуа де Монморанси, который наместничал во французской столице.
После смерти Франсуа в 1579 она приказала построить себе на углу улиц Фран Буржуа и Паве дом, известный ныне как Ангулемский дворец. У неё складывались сердечные отношения со сводным братом — королём Генрихом III, который даровал ей герцогство Ангулемское в 1582.
После убийства герцога Гиза и его брата кардинала Гиза (декабрь 1588), она приняла участие в примирении её сводного брата, Генриха III и наследника престола Генриха Наваррского.
После убийства Генриха III Диана устраивается в Турени. Она приобретает обширное имение возле Нотр-Дам-ля-Риш, где она прожила до 1594 (избегая таким образом Парижа и борьбы за власть между Лигой и Генрихом IV). В 1594 она покидает Турень и устраивается в Венсенне.
Прямых наследников у Дианы не было, поскольку её дети от второго брака — дочь Анна и сын Франсуа — умерли в юном возрасте. Она занималась воспитанием своей племянницы, Шарлотты де Монморанси, и представила её королевскому двору. Пользуясь доверием Генриха IV, она по его просьбе также занималась воспитанием дофина, будущего короля Людовика XIII.
В 1609 г. Диана руководила переносом праха Екатерины Медичи из Блуа в Сен Дени к могиле её мужа Генриха II. Она умерла десять лет спустя и была похоронена в парижском монастыре на Королевской площади.
Напишите отзыв о статье "Диана де Шательро"
Ссылки
- Диана Французская // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- [www.giovannirinaldi.it/page/italy/caprarola/image83.htm Изображение брака Дианы Французской и Горацио Фарнезе]
Отрывок, характеризующий Диана де Шательро
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
