Диас, Рамон

Рамон Диас
Общая информация
Полное имя	Рамон Анхель Диас
Прозвище	Лысый (El Pelado)
Родился	29 августа 1959(1959-08-29) (64 года) Ла-Риоха, Аргентина
Гражданство	Аргентина
Рост	171 см
Вес	67 кг
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	без клуба
Должность	главный тренер
Карьера
Молодёжные клубы
1969—1978	Ривер Плейт
Клубная карьера*
1978—1981	Ривер Плейт	123 (57)
1982—1983	Наполи	25 (3)
1983—1986	Авеллино	78 (22)
1986—1988	Фиорентина	53 (17)
1988—1989	Интер Милан	33 (12)
1989—1991	Монако	60 (24)
1991—1993	Ривер Плейт	52 (27)
1993—1995	Иокогама Ф. Маринос	75 (52)
Национальная сборная**
1981—1991	Аргентина	24 (10)
Тренерская карьера
1995—2000	Ривер Плейт
2001—2002	Ривер Плейт
2004—2005	Оксфорд Юнайтед
2007—2008	Сан-Лоренсо
2008—2009	Америка (Мехико)
2010—2011	Сан-Лоренсо
2011—2012	Индепендьенте
2012—2014	Ривер Плейт
2014—2016	Парагвай
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Рамо́н А́нхель Ди́ас (исп. Ramón Ángel Díaz; 29 августа 1959, Ла-Риоха) — аргентинский футболист и футбольный тренер. Рекордсмен клуба «Ривер Плейт» по количеству выигранных чемпионатов Аргентины в качестве тренера — 7 титулов.

Биография

Рамон Диас родился в Ла-Риохе, но уже в начале 60-х, с семьёй, переехал в Гранд Боург, муниципалитет Мальвинас-Аргентинас. Он там жил со своей тётей. Всегда Рамон слушал футбольные радиорепортажи.

Клубная карьера

В 1969 году он был зачислен в футбольную академию «Ривер Плейта». Во время выступления за одну из молодёжных команд «Ривера», Норберто Яконо, главный тренер «молодёжки», порекомендовал его наставнику основного состава клуба, Анхелю Лабруне, который пригласил Диаса к себе. 13 августа 1978 года Рамон дебютировал в основе клуба в игре с «Колоном», в которой его команда победила 1:0. 29 августа, в матче с «Кильмесом», Диас забил свой первый мяч за клуб; игра завершилась вничью 1:1. В составе «Ривер Плейте» Диас первоначально выступал на позиции левого форварда. Первые два сезона в команде он не был игроком основы, но в третьем, передвинувшись в центр нападения, стал твёрдым игроком стартового состава «Ривера». В клубе Диас провёл 3 года, сыграв в 123 матчах и забив 57 голов.

В 1982 году Диас перешёл в итальянский клуб «Наполи», заплативший за трансфер форварда 1,43 млн долларов. За неаполитанцев Диас провёл 1 сезон. После этого, он перешёл в состав «Авеллино». В «Авеллино» Диас играл 3 сезона, и во всех них клуб занимал 11 место в серии А. В 1986 году Диас перешёл в «Фиорентину», где клуб оба сезона находился в середине турнирной таблицы.

Летом 1988 года Диас стал игроком «Интера». 24 августа он дебютировал в составе команды в матче Кубка Италии с «Монополи», в котором «Интер» победил 1:0. В составе «нерадзурри» Рамон быстро стал игроком основного состава, действуя на позиции второго форварда, рядом с Альдо Сереной, ставшим лучшим бомбардиром. После Серены Диас стал лучшим бомбардиром «Интера», забив 12 голов в чемпионате. По итогам сезона, «Интер» стал чемпионом Италии. 25 июня 1989 года Диас провёл последний матч за клуб, в котором его команда победила «Фиорентину» 2:0.

В 1989 году Диас перешёл во французский клуб «Монако», где провёл два сезона, выиграв Кубок Франции. Затем он играл на родине за «Ривер Плейт». В первом матче после возвращения, с клубом «Сентраль Кордова», при счётом 0:1 в пользу соперников Диас не забил пенальти, но затем исправился, забил два гола и принёс победу своей команде. Всего в первых 9 играх Диас поражал ворота 8 раз, а в первенстве он забил 14 голов после возвращения, став лучшим бомбардиром чемпионата страны. 13 марта 1993 года Диас провёл последний матч с клубом «Сан-Мартин», завершившийся со счётом 1:1. Последним клубом в карьере Диаса стала японская «Йокогама Ф. Маринос».

Международная карьера

Диас начал международную карьеру в составе молодёжной сборной до 17 лет. Затем выступал за сборную до 20 лет. В ней главный тренер команды, Луис Сесар Менотти, передвинул его на позицию центрфорварда, а под Диасом поставил Диего Марадону. В 1979 году Диас выиграл со сборной молодёжный чемпионат мира, где стал лучшим бомбардиром и получил «Бронзовый мяч», как третий игрок турнира.

В 1982 году Диас поехал в составе первой сборной на чемпионат мира. Там он провёл 3 игры и забил 1 гол, в проигранном матче с бразильцами. На последующий чемпионатат мира Диас не играл, по слухам из-за конфликтов с Марадоной и другими звёздами Аргентины, но сам Диего отрицал такое, говоря, что он, наоборот, всячески уговаривал тренеров национальной команды взять Диаса в сборную:

Я публично заявил, что хотел бы, чтобы в состав команды вошёл Роман Диас. Я был уверен, что с Билардо он станет совершенно другим игроком, даже лучше, чем был. Он был как раз таким игроком, которому идеально подходил тренер Билардо. В противоположность общепринятому мнению, я никогда не был против того, чтобы Рамон Диас вошёл в команду — в любую команду. А вот не понимал этого как раз Билардо.

В 1990 году ситуация повторилась: Марадона публично желал видеть в сборной Диаса, но Билардо не послушал Диего. Сам Диас сказал: «Марадона был прав. Я должен был играть. Я знаю, что он хотел меня видеть в команде, но в конце-концов это дело тренера — выбирать состав».

Тренерская карьера

Завершив карьеру игрока, Диас стал тренером, возглавив в 1995 году «Ривер Плейт». В «Ривере» Диас работал 5 лет, он выиграл с клубом 4 чемпионата Аргентины и два международных трофея — Кубок Либертадорес и Суперкубок Либертадорес. В 2000 году он покинул команду, но спустя год вновь стал главным тренером команды, которую привёл к победе в ещё одном аргентинском первенстве. Но сразу после победы, Рамон ушёл из команды из-за конфликта с президентом клуба, Хосе Марией Агиларом. После перерыва в работе в декабре 2004 года Диас возглавил английский клуб «Оксфорд Юнайтед», сказав, что ему нравится английский футбол, и что он бы хотел получить опыт работы в нём. В «Оксфорде» Рамон проработал до конца сезона. При нём клуб сыграл 25 игр, из которых 10 выиграл, 7 свёл вничью и 8 проиграл.

В декабре 2006 года Диас возглавил клуб «Сан-Лоренсо». В первом же сезоне Диас привёл команду к выигрышу чемпионата Аргентины. Также с клубом до дошёл до 1/4 финала Кубка Либертадорес. В июле 2008 года Диас стал тренером мексиканской «Америки», но после серии неудачных результатов, в феврале 2009 года он был уволен. Затем Диас был кандидатом на пост главного тренера «Ривер Плейта», но президент команды, Даниэль Пассарелла, предпочёл ему Анхеля Каппу.

28 мая 2010 года Диас во второй раз был назначен главным тренером «Сан-Лоренсо», подписав контракт на 1 год на сумму в 800 тыс. долларов. В июле 2010 года Диас высказал желание возглавить сборную Аргентины. 13 сентября 2011 года он возглавил «Индепендьенте» вместо ушедшего в отставку Антонио Мохамеда.

30 ноября 2012 года Диас был назначен главным тренером «Ривер Плейт». Рамон сменил «у руля» команды Матиаса Альмейду, который был уволен со своего поста. В мае 2014 года, спустя несколько дней после победы в чемпионате страны, Диса ушёл с поста главного тренера команды.

Статистика выступлений

Клуб	Лига	Сезон	Чемпионат		Кубок		Международные		Всего
			Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы	Игры	Голы
Ривер Плейт
	Примера	1978	14	5	—		0	0	14	5
		1979	22	12	—		—		22	12
		1980	40	22	—		6	4	40	22
		1981	47	18	—		6	3	47	18
	Всего		123	57	0	0	12	7	135	64
Наполи
	Серия А	1982/1983	25	3	9	3	4	2	38	8
	Всего		25	3	9	3	4	2	38	8
Авеллино
	Серия А	1983/1984	24	7	4	0	—		28	7
		1984/1985	27	5	5	1	—		32	6
		1985/1986	27	10	5	1	—		32	11
	Всего		78	22	14	2	0	0	92	24
Фиорентина
	Серия А	1986/1987	29	10	5	0	2	0	36	10
		1987/1988	24	7	7	5	—		31	12
	Всего		53	17	12	5	2	0	67	22
Интер Милан
	Серия А	1988/1989	33	12	7	1	3	2	43	15
	Всего		33	12	7	1	3	2	43	15
Монако
	Дивизион 1	1989/1990	28	15	0	0	7	3	35	18
		1990/1991	32	9	6	1	5	2	43	12
	Всего		60	24	6	1	12	5	78	30
Ривер Плейт
	Примера	1991-1992	31	20	—		7	1	38	21
		1992-1993	21	7	—		8	2	29	9
	Всего		52	27	0	0	15	3	67	30
Иокогама Ф. Маринос
	Джей-Лига	1993	32	28	8	4	—		40	32
		1994	37	23	7	3	—		44	26
		1995	6	1	0	0	—		6	1
	Всего		75	52	15	7	0	0	90	59
Всего за карьеру			499	214	63	21	48	19	610	254

Достижения

Как игрок

Командные

• Чемпион Аргентины: Нас. 1979, Мет. 1979, Мет. 1980, Нас. 1981, Ап. 1991
• Чемпион мира (до 20 лет): 1979
• Чемпион Италии: 1988/89
• Обладатель Кубка Франции: 1990/91
• Чемпион Японии: 1995
• Чемпион японской лиги: 1995

Личные

• Лучший бомбардир чемпионата мира (до 20 лет): 1979 (8 голов)
• «Бронзовый мяч» третьему игроку чемпионата мира (до 20 лет): 1979
• Лучший бомбардир чемпионата Аргентины: Ап. 1991 (17 голов)
• Лучший бомбардир чемпионата Японии: 1993 (28 голов)
• Член символической сборной чемпионата Японии: 1993

Как тренер

• Чемпион Аргентины: Ап. 1996, Кл. 1997, Ап. 1997, Ап. 1999, Кл. 2002, Кл. 2007, Фин. 2014
• Обладатель Кубка Либертадорес: 1996
• Обладатель Суперкубка Либертадорес: 1997

Ссылки

</div> </div>

Отрывок, характеризующий Диас, Рамон

«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.