Дивер, Фабрис

Фабрис Дивер
Общая информация
Родился	2 сентября 1967(1967-09-02) (56 лет) Кан, Франция
Гражданство	Франция
Рост	180 см
Позиция	нападающий
Информация о клубе
Клуб	завершил карьеру
Карьера
Клубная карьера*
1983—1991	Кан	145 (42)
1991—1997	Монпелье	154 (48)
1995—1996	→  Генгам	5 (2)
Национальная сборная**
1990—1992	Франция	3 (1)
* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов. ** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Фабрис Дивер (фр. Fabrice Divert; род. 2 сентября 1967, Кан) — французский футболист, игравший на позиции нападающего.

Клубная карьера

Профессиональную карьеру начал в 1983 году в родном клубе «Кан». 20 мая 1989 года в гостевом матче последнего тура сезона 1988/89 против «Бордо», «Кан» после первого тайма уступал 2-0, но во втором Дивер оформил хет-трик и спас команду от вылета в Лигу 2. В 1991 году перешёл в «Монпелье». В сезоне 1994/95 получил серьезную травму ноги и не смог оправится от неё. В следующем сезоне был отдан в аренду в «Генгам», но травма сказывалась и Дивер принял участие только в 5 матчах. Вернувшись в «Монпелье» Фабрис провёл еще 4 матча, а после завершил карьеру, в возрасте 29 лет.

Карьера за сборную

Дебют за национальную сборную Франции состоялся 28 марта 1990 года в товарищеском матче против сборной Венгрии. Был включен в состав сборной на чемпионат Европы 1992 в Швеции. Всего Дивер провёл за сборную 3 матча и забил 1 гол.

Гол за сборную

#	Дата	Место	Соперник	Счёт	Результат	Турнир
1.	19 ноября 1988	Стад Олимпик де ля Понтез, Лозанна	Швейцария	0–1	2–1	Товарищеский матч

Ссылки

• [www.fff.fr/servfff/historique/historique.php?cherche_joueur=DIVERT&submit=go Профиль на FFF]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Дивер, Фабрис

– Ростов! здравствуй; мы и не видались, – сказал он ему, и не мог удержаться, чтобы не спросить у него, что с ним сделалось: так странно мрачно и расстроено было лицо Ростова.
– Ничего, ничего, – отвечал Ростов.
– Ты зайдешь?
– Да, зайду.
Ростов долго стоял у угла, издалека глядя на пирующих. В уме его происходила мучительная работа, которую он никак не мог довести до конца. В душе поднимались страшные сомнения. То ему вспоминался Денисов с своим изменившимся выражением, с своей покорностью и весь госпиталь с этими оторванными руками и ногами, с этой грязью и болезнями. Ему так живо казалось, что он теперь чувствует этот больничный запах мертвого тела, что он оглядывался, чтобы понять, откуда мог происходить этот запах. То ему вспоминался этот самодовольный Бонапарте с своей белой ручкой, который был теперь император, которого любит и уважает император Александр. Для чего же оторванные руки, ноги, убитые люди? То вспоминался ему награжденный Лазарев и Денисов, наказанный и непрощенный. Он заставал себя на таких странных мыслях, что пугался их.
Запах еды преображенцев и голод вызвали его из этого состояния: надо было поесть что нибудь, прежде чем уехать. Он пошел к гостинице, которую видел утром. В гостинице он застал так много народу, офицеров, так же как и он приехавших в статских платьях, что он насилу добился обеда. Два офицера одной с ним дивизии присоединились к нему. Разговор естественно зашел о мире. Офицеры, товарищи Ростова, как и большая часть армии, были недовольны миром, заключенным после Фридланда. Говорили, что еще бы подержаться, Наполеон бы пропал, что у него в войсках ни сухарей, ни зарядов уж не было. Николай молча ел и преимущественно пил. Он выпил один две бутылки вина. Внутренняя поднявшаяся в нем работа, не разрешаясь, всё также томила его. Он боялся предаваться своим мыслям и не мог отстать от них. Вдруг на слова одного из офицеров, что обидно смотреть на французов, Ростов начал кричать с горячностью, ничем не оправданною, и потому очень удивившею офицеров.
– И как вы можете судить, что было бы лучше! – закричал он с лицом, вдруг налившимся кровью. – Как вы можете судить о поступках государя, какое мы имеем право рассуждать?! Мы не можем понять ни цели, ни поступков государя!
– Да я ни слова не говорил о государе, – оправдывался офицер, не могший иначе как тем, что Ростов пьян, объяснить себе его вспыльчивости.
Но Ростов не слушал.
– Мы не чиновники дипломатические, а мы солдаты и больше ничего, – продолжал он. – Умирать велят нам – так умирать. А коли наказывают, так значит – виноват; не нам судить. Угодно государю императору признать Бонапарте императором и заключить с ним союз – значит так надо. А то, коли бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется. Этак мы скажем, что ни Бога нет, ничего нет, – ударяя по столу кричал Николай, весьма некстати, по понятиям своих собеседников, но весьма последовательно по ходу своих мыслей.