Дивин, Кароль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Кароль Дивин
Персональные данные
Представляет

Чехословакия

Дата рождения

22 февраля 1936(1936-02-22) (88 лет)

Место рождения

Будапешт, Венгрия

Рост

177 см

Бывшие тренеры

Иван Мауэр

Спортивные достижения
Лучшие результаты по системе ИСУ
(на международных любительских соревнованиях)
Сумма: Не участвовал в соревнованиях
по Новой системе судейства
Олимпийские награды
Фигурное катание (мужчины)
Серебро Скво-Вэлли 1960 Одиночное катание

Кароль Дивин (чеш. Karol Emil Divín; 22 февраля 1936 года в Будапеште, Венгрия) — фигурист из Чехословакии, серебряный призёр зимней Олимпиады 1960 года, серебряный призёр чемпионата мира (1962 года), бронзовый призёр чемпионата мира 1964 года, двукратный чемпион Европы (1958, 1959 годов), серебряный призёр чемпионатов Европы (1957, 1962 годов), бронзовый призёр чемпионатов Европы (1954, 1955, 1956, 1964 годов), одиннадцатикратный чемпион Чехословакии в мужском одиночном катании.





Биография

Отец Кароля Дивина был венгром немецкого происхождения, его мать чешка. Рос в Братиславе, тренировался у Ивана Мауэра. Дебютировал на чемпионате Европы в 1954 году, где занял 3-е место. После окончания спортивной карьеры работал тренером в Канаде.

Спортивные достижения

Соревнования/Сезоны 1954 1955 1956 1957 1958 1959 1960 1961 1962 1963 1964
Зимние Олимпиады 5 2 4
Чемпионаты мира 5 6 6 5 2 4 3
Чемпионаты Европы 3 3 3 2 1 1 * 2 3
Чемпионаты Чехословакии 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1 1
  • * — Не закончил соревнование

См. также

Напишите отзыв о статье "Дивин, Кароль"

Ссылки

  • [www.databaseolympics.com/players/playerpage.htm?ilkid=DIVÍNKAR01 Кароль Дивин на сайте Database Olympics (англ.)]
  • [zivotopisyonline.cz/karol-divin-nar-22111936-hvezda-ceskoslovenskeho-krasobrusleni/ Кароль Дивин (чеш.)]

Отрывок, характеризующий Дивин, Кароль

– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.