Дивы (мифология)

Для термина «Дэва» см. также другие значения.

Ди́вы, дэ́вы (авест.: daēuua, daāua, daēva) — сверхъестественные существа, встречающиеся в иранской, славянской, грузинской, армянской, тюркской (башкирской, татарской, азербайджанской и др.) мифологиях, в зороастризме — злые духи.

Мифологический образ дивов распространён в фольклоре народов Кавказа, Урала (башк. Дейеү), Малой и Средней Азии, Западной Сибири и др. — злые духи, главным образом великан антропоморфного или зооморфного вида (например, в армянской мифологии). Большого роста, сильны, глупы, изображаются с небольшими рожками. В сказках описываются случаи похищения ими женщин с целью сожительства. В индийской мифологии дивы, напротив — боги или полубоги (санскр. देव — «сияющий», ср. латыш. Dievs — Бог), что во многом объясняется распадом индо-иранской общности. Сергей Александрович Токарев пишет:

Ниже их множество духов, или ангелов — язатов… Им всем противостоит такое же количество духов тьмы — дэвов…Такой резкий дуализм светлого и тёмного начал, составляющий основную мысль Авесты и всего маздаизма, представляет собой явление, для древних религий весьма необычное… Наиболее правдоподобно, даже бесспорно, то, что в дуализме Авесты отразились прежде всего антагонизм и вражда между оседлыми земледельческими племенами и кочевниками-скотоводами… Рознь эта и приняла форму борьбы между поклонниками агуров (иранцы) и почитателями дэвов (индийцы).

Происхождение

Общеарийское слово *daiva-, имеющее индоевропейское происхождение, означало род небесных божеств (от корня *diu— «светить», «небо»), почитание которых получило особое распространение в индуизме. (См. Дева). В ираноязычном мире также прослеживаются рефлексы почитания дэвов/дивов, но уже в древнюю эпоху благодаря влиянию зороастризма, резко осуждавшего почитание дэвов, дэвовские культы вытесняются, а сами дэвы демонизируются. От этого слова происходят современные перс. دیو div, тадж. дев, осет. ævdew, idawæg и другие слова иранских языков, означающие «бес», «злой дух», «чудовище», а также «сумасшедший», «одержимый».

Славянское слово *divъ (< *deiwos) может быть прямым продолжением общеиндоевропейского слова, однако демонизацию этих индоевропейских божеств на славянской почве иногда рассматривают как отражение иранского влияния на древних славян.

Дэвы (даэвы) в Авесте

Согласно Гатам, Заратуштра объявил дэвов (авест. daēva-) порождением «злого помысла». Дэвы пребывали в сомнении и, будучи соблазнёнными, избрали путь зла, насилия и разрушения.

В Младшей Авесте дэвы предстают как злые духи, порождения Ангра Маинью, олицетворяющие всевозможные пороки и стремящиеся навредить человеку и другим благим творениям. Видэвдад (Вендидад) — авест. vī.daēva- dāta- — «Закон против дэвов», одна из книг Авесты, содержит предписания, как вести борьбу с дэвами и устранять осквернение, причиняемое ими.

Авестийская иерархия дэвов противопоставляется иерархии благих сил, ведомых Ахура Маздой:

Ахуры (Силы добра)	Даэвы (Суры, Противостоящие силы)	Санскритские параллели
Спента-Манью (Святой Дух, творческое начало).	Анхра-Майнью (Ахриман) (Злой Дух, скверна, разрушительное начало).	Манас (философия) (ум)
Аша Вахишта (Истина Наилучшая, наилучший порядок).	Индра (Насилие)	ср. индуистский Индра
Воху Мана (Благой Помысел).	Акем Мана (Злой Помысел).	Манас (философия) (ум)
Хшатра Ваирья (Власть Избранная).	Саурва (Подлость).	Ср. индийское Шарва — одно из имён Шивы. Также Кшатр- (кшатрий)
Спента Армаити (Святое Благочестие).	Нангхаитья или Таромаити (Высокомерие).	Ср. индийские божества Насатьи (Ашвины
Хаурватат (Целостность).	Таурви (Болезнь).
Амеретат (Бессмертие).	Заурви (Смерть).	Амрита
Сраоша (Послушание).	Аэшма (Ярость).

Другие дэвы:

• Буити «распущенность, буйность»
• Визареша — дэв смерти
• Насу «скверна»
• Асто Видоту «разложение»

Упоминаются как:

Который был победоносным
Над всеми дэвами и людьми,
Всеми волхвами и паирика.

Который ездил верхом на Анхра-Манью
Тридцать зим
В оба конца земли.

— Авеста Яшт 19:29.

Антидэвовская надпись Ксеркса

Ахеменидский царь Ксеркс оставил такую наскальную надпись, свидетельствующую об официальном противодействии почитанию дэвов (др.перс. daiva) со стороны ахеменидской администрации:

utā atar aitā dahyāva āha yadātya

paruvam daivā ayadiya pasāva vašnā

Auramazdahā adam avam daivadānam

viyakanam utā patiyazbayam daivā

mā yadiyaiša yadāyā paruvam daivā

ayadiya avadā adam Auramazdām ayadaiy

artācā brazmaniya

И среди этих стран была (такая), где прежде дэвы почитались. Потом, по воле Ахура Мазды, я разрушил этот храм дэвов и провозгласил: «Дэвов не почитай!». Где прежде почитали дэвам, там я совершил поклонение Ахура Мазде вместе с Артой по праведному обряду

В эпической традиции Шахнаме

Дивы встречаются в иранских народных преданиях как сверхъестественные опасные существа, а также как противники великих царей и героев в поэме Фирдоуси «Шахнаме». Дивы у Фирдоуси — это демоны или духи людей, проклявших при жизни бога. Часто они также выступают как воплощения Аримана, тёмного и злого начала в зороастризме и персидской мифологии. По другой легенде, дивы происходили от родов враждующих между собой царей, правивших в древних Мазандеране и Табаристане. Впервые дивы упоминаются в рассказе о Сиямаке, сыне Каюмарса, который был убит Чёрным Дивом, сыном Аримана. Впоследствии Хушанг вместе с Каюмарсом убивают Чёрного Дива. Далее в «Шахнаме» повествуется о том, как шах Ирана Кай Кавус, желая одолеть злых духов, идёт в поход на Мазандеран, царство дивов, но, околдованный, был вместе со всей своей армией пленён Белым Дивом. Пришедший на помощь шаху герой Рустам побеждает повелителя Мазандерана и царя дивов Аржанг-Дива, после чего убивает Белого Дива и освобождает шаха.

В славянском мире

У восточных славян Див — это дух-прорицатель в образе птицы. В Толковом словаре В. Даля сказано: «Див — диво, чудо, невидаль, дивовище. Див морской, морское чудище, чудовище. || Зловещая птица; вероятно пугач, филин», «сова». Во время войны Див сопровождает войско, идущее на битву, а во время сражения кружит над тем войском, которое это сражение проиграет. Див дважды упоминается в «Слове о полку Игореве». Сходный дух и женский мифический персонаж существовал и у западных славян — чехов, поляков и лужичан. Славянское понятие «Див» связано со словами «диво» и «дивий» (то есть «дикий, удивительный, странный, чужой»).

Дивы в азербайджанской мифологии

В азербайджанских волшебных сказках див (азерб. div) является основным олицетворением сил зла. Если обратить внимание к азербайджаиским народным сказкам, к мифам, то можно увидеть, что все дивы обитают в горах. В некоторых азербайджанских сказках душа и жизнь могучего дива заключена в стеклянном пузырьке, хранящемся на дне сорокаметрового колодца.

В азербайджанской мифологии дэвы (дивы) — обитатели подземного мира, являлись поклонниками света, поэтому похищали красивых девушек земли (символы света) и оставляли около себя. Дэвов создал в виде человека Ангра-Манью (князь тьмы). Однако он боялся, что те, имея душу, подчинятся правде и справедливости, объединятся с людьми. Поэтому он поместил их душу очень далеко от них самих. В «Сказке о Меликмамеде» душа дивов тоже находится в другом месте. По совету похищенных девушек, Меликмамед находит сосуд на верхушке дерева, в котором была спрятана птица, убив которую, Меликмамед отнимает душу дива.

В азербайджанской мифологии, в отличие от взглядов в зороастризме, к дэвам имеется двойственное отношение. Иногда они делают добро. В «Сказке об Ибрагиме» имеет место упоминание о кровном родстве героя с дивами, а также борьбе с ними:

Он собирался было лечь и заснуть, как вдруг услышал громкий рев. Ибрагим обернулся и увидел, что словно гора какая-то приближается к нему. Это был див, владелец сада. Ибрагим сильно испугался и спрятался за куст.

Между тем, див все больше приближался к нему и, наконец, подошел к кусту, за которым спрятался. Ибрагим. К счастью, див не заметил его. Подойдя к стене своего сада, див ударил кулаком о стену: она тотчас расступилась, и див вошел в сад. Ибрагим же в это время вышел из своей засады и последовал за ним. Войдя в сад, он был поражен его видом, красотой и ароматом. Но он не переставал наблюдать за дивом и увидел, что тот вошел во дворец. Во дворец Ибрагим войти не решился, так как боялся, что див заметит его там и растерзает.

В башкирской мифологии

В башкирской мифологии дивы описываются как существа, вредившие людям. В ряде сказок дивы и аждахи (драконы) каждый день требуют отдавать одну девушку на съедение.

В эпосе «Урал-батыр» дивы выступают служителями Шульгена — родного брата Урала. Также являются персонажами эпосов «Акбузат», «Заятуляк и Хыухылу», дастана «Кисякбаш китабы», сказок «Девушка, джигит, дэв», «Старик и дэв» и других фольклорных произведениях.

В башкирских сказках встречаются трёх-, шести-, семи-, девяти-, двенадцатиглавые дивы.

См. также

• Дева (индуизм)
• Зевс
• Дый
• Девона (юродивый)

Литература

• Дикие (дивьи) люди / О. В. Белова // Славянские древности: Этнолингвистический словарь : в 5 т. / Под общей ред. Н. И. Толстого; Институт славяноведения РАН. — М. : Международные отношения, 1999. — Т. 2: Д (Давать) — К (Крошки). — С. 92–93. — ISBN 5-7133-0982-7.
• Sarkhosh Curtis «Persische Mythen» — Stuttgart, 1996.

Отрывок, характеризующий Дивы (мифология)

Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.


Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.