Гиллеспи, Диззи

Диззи Гиллеспи Dizzy Gillespie
Фото Карла ван Вехтена, 2 декабря 1955 год.
Основная информация
Полное имя	Джон Биркс «Диззи» Гиллеспи
Дата рождения	21 октября 1917(1917-10-21)
Место рождения	Чироу, Южная Каролина, США
Дата смерти	6 января 1993(1993-01-06) (75 лет)
Место смерти	Энглвуд, Нью-Джерси, США
Страна	США США
Профессии	музыкант
Инструменты	труба
Жанры	джаз, бибоп
Псевдонимы	Диззи
Награды
[dizzygillespie.org/ llespie.org]

Диззи Гиллеспи (англ. Dizzy Gillespie; настоящее имя Джон Биркс Гиллеспи, англ. John Birks Gillespie, 21 октября 1917, Чироу, Южная Каролина — 6 января 1993, Энглвуд, Нью-Джерси) — джазовый трубач-виртуоз, вокалист, композитор, аранжировщик, руководитель ансамблей и оркестров, родоначальник современного импровизационного джаза (вместе с Чарли Паркером основал стиль бибоп).

Биография

Ранние годы

Джон Гиллеспи был девятым и последним ребенком миссис Лотти Гиллеспи. Его семья жила скромно, но в достатке. Рано познакомился с музыкой благодаря присутствию в доме нескольких музыкальных инструментов его отца-каменщика, который по совместительству был лидером местного бэнда. Обнаружив незаурядные музыкальные способности, уже в раннем детстве освоил различные музыкальные инструменты. Прозвище «Диззи» (головокружительный, ошеломляющий), получил ещё в детстве за склонность к озорным проделкам и эксцентрическим выходкам, шокирующим окружающих. После смерти отца в 1927 году был принят (заслужив право на стипендию) в Лоринбургский институт (Северная Каролина) — негритянский общеобразовательный колледж, где обучался на музыкальном отделении по классам тромбона, теории и гармонии. Затем, самостоятельно овладевает трубой (от игры на которой приходит в восторг), фортепиано и ударными инструментами. С 15 лет полностью переходит к игре на трубе. В годы учёбы выступает в ученическом оркестре колледжа. В 1935 году из-за переезда матери в Филадельфию, Джон временно прерывает свои занятия на несколько месяцев. Диплом об окончании Лоринбургского колледжа получает в 1937 году.

Начало карьеры

Профессиональную деятельность начинает ещё в филадельфийских клубах. Там он начинает работать в местном бэнде Фрэнка Фейрфакса как 3-й трубач (вместе с Чарли Шэверсом и Карлом «Бама» Уориком), — подражая своему кумиру Рою Элдриджу. В 1937 году переезжает в Нью-Йорк и успешно пройдя прослушивание несмотря на оригинальное поведение (явился одетым в пальто, перчатки и при этом виртуозно импровизировал), поступает в гарлемский оркестр Тедди Хилла работавший в «Savoy Ballroom». В этом оркестре Гиллеспи, как раз становится преемником Роя Элдриджа, который незадолго до этого переходит в оркестр Флетчера Хендерсона. Шутовским поведением (накануне предстоящих летних европейских гастролей) быстро восстанавливает против себя оркестрантов и они требуют его увольнения. Хиллу удается уладить конфликт и Гиллеспи с успехом гастролирует с оркестром в Англии, Франции являясь третьим трубачом бэнда. За довольно короткий срок он начинает играть некоторые партии первой трубы, и уже больше учит других музыкантов, чем учится сам. Сотрудничество с Тедди Хиллом продолжалось вплоть до роспуска оркестра в 1939 году.

По возвращении в США участвует в культурной программе Всемирной выставки в Нью-Йорке (1939), в течение 2-х месяцев сотрудничает с пианистом Эдгаром Хейсом.

С конца 1939 года по сентябрь 1941 играет в оркестре певца Кэба Кэллоуэя. В этот период (9 мая 1940 года) — незадолго до гастролей в Канаде — женится на танцовщице Лоррейн Уиллис, которая выступала тогда в гарлемском театре «Apollo». Отношения в новом оркестре также не заладились. Музыканты оркестра не желали мириться с его насмешками над их профессионализмом и не понимали его экспериментов (сам Кэллоуэй называл его игру «китайской музыкой»). Во время одного из концертов дело дошло до драки за сценой с руководителем бэнда (Диззи нанес несколько ранений Кэллоуэю), после чего был со скандалом уволен из оркестра.

В это время Гиллеспи уже завоевывает известность благодаря своей «головокружительной» пассажной технике (прозвище «Диззи» приобретает новый смысл) и непривычному для поклонников свинга музицированию — нервозно-импульсивному, взрывчатому, с поворотами и изломами мелодии, неожиданными акцентами и паузами, усложненной гармонической структурой.

В дальнейшем выступает с оркестрами Джона Мерсера,Дюка Эллингтона и Эллы Фицджеральд, зимой 1941-42 играет у Бенни Картера, затем у Чарли Барнета, Леса Хайта, Кэлвина Джексона и Лакки Миллиндера. Занимается аранжировкой, выполняет заказы для оркестров Вуди Германа, Джимми Дорси и других. Параллельно с этим участвует вместе с молодыми энтузиастами зарождающегося боп-движения (Чарли Паркером, Телониусом Монком, Кенни Кларком, Чарли Крисченом, Карлом Уориком) в знаменитых джем-сэйшн в гарлемском клубе «Minton’s Playhouse», открывших собой новый этап в развитии джазовой музыки — эру модерн-джаза.

Собственный коллектив

Летом 1942 года Диззи Гиллеспи создает в Филадельфии квартет — первый в истории джаза боп-ансамбль, где на барабанах играл белый музыкант Стэн Леви. В конце того же года Гиллеспи входит в состав оркестра Эрла Хайнса, где была необычайно высокая концентрация ещё никому не известных сторонников нарождающегося стиля бибоп (Чарли Паркер, Бенни Харрис, Бенни Грин, Уорделл Грэй, Сара Вон, Билли Экстайн), стремящихся к обновлению традиционного музыкального языка джаза. После распада оркестра Хайнса, Диззи Гиллеспи играет в комбо Коулмена Хокинса и затем около 3 недель в оркестре Дюка Эллингтона. В последующий период Гиллеспи работает со своим составом, где продолжает активно разрабатывать стилистику бибопа. В 1944 году работает в оркестрах Джона Кирби и Билли Экстайна, в 1945 году — выступает с квинтетом Чарли Паркера (с которым познакомился в 1940 году в Канзас-сити), а затем Диззи создает биг-бэнд, с которым гастролирует в южных штатах. В 1946 году Диззи Гиллеспи обновляет состав своего оркестра, добавляет в ритм-группу нескольких перкуссионистов (самым известным стал Чано Позо), подчеркивая таким образом афроамериканские корни джаза (эту музыку принято называть афро-кубинской). В композициях и аранжировках оркестра упор делается не на звучание инструментальных групп, а на игру солистов-импровизаторов, таких, как Милт Джексон, Рэй Браун, Джеймс Муди, Сесил Пэйн, Джей Джей Джонсон, Юзеф Латиф (позже присоединились Джон Колтрейн, Джимми Хит, Пол Гонзалес). В 1946-48 оркестр несколько раз гастролирует в Европе.

29 сентября 1947 биг-бэнд Диззи Гиллеспи выступил в Карнеги-холл с большой концертной программой, в которой впервые прозвучали «Toccata For Trumpet And Orchestra» Джона Льюиса, «Good Bait» Тэда Дамерона и сюита Джорджа Рассела «Cubana Be, Cubana Bop».

Концертные выступления

В 1950 году оркестр прекращает своё существование и Гиллеспи переключается на игру в комбо-составах, выступает с квинтетом, регулярно записывает пластинки (с 1951 у него своя фирма грамзаписи). Выступает в концертах «Джаз в Филармонии», организованных продюсером Норманом Гранцем (его партнёрами чаще всего становились Дон Байес, Эл Хейг, Лео Райт, Джуниор Манс, Лало Шифрин, Стэн Леви, Лес Спан и другие) и на джазовых фестивалях в Париже, Каннах, Варшаве, Ньюпорте и других. В 1956 году совместно с Куинси Джонсоном (при поддержке Госдепартамента США) организует ещё один биг-бэнд, с которым гастролирует в Югославии, Греции, на Ближнем Востоке и в Южной Америке. Преподает в джазовой школе в Ленноксе.

Диззи Гиллеспи был пионером латин-джаза: именно в его биг-бэнде 1946-50 гг. играл знаменитый перкуссионист Чано Посо, благодаря которому впервые систематически зазвучало соединение джазовой оркестровки, бибоповой импровизации и афро-кубинских ритмов (пьеса «Manteca» и другие).

В 1960 г. в состав квинтета Гиллеспи вошёл аргентинский пианист и композитор Лало Шифрин, с которым Гиллеспи познакомился в 1956 г.

Ещё в 1961 году журнал Down Beat выбирает Гиллеспи в символический «Пантеон славы».

В 1964 году Диззи Гиллеспи сам себя выдвигает кандидатом в президенты США. Его предвыборная программа включала обещание в случае его избрания переименовать Белый дом в «Блюзовый дом», назначить госсекретарем США Дюка Эллингтона, а генеральным прокурором США главу «Организации афроамериканского единства» Малькольма Икс, директором Центрального разведывательного управления — трубача Майлза Дэвиса, а слепого певца Рэя Чарльза — директором Библиотеки Конгресса.

С середине 60-х периодически собирает оркестр «Reunion Big Band». Параллельно постоянно играя в малых группах, выступал на многих фестивалях, три раза представляя джаз в Белом доме.

В 1970 году Диззи Гиллеспи принимает Веру Бахаи, цель которой — единство всех людей без различения рас и народов. Роль Диззи в Вере Бахаи была настолько значительной, что в нью-йоркском New York Baha’i Center до сих пор проводятся джазовые концерты в его честь.

В 70-е годы входил в различные звездные составы. В конце 70-х стал почетным доктором нескольких университетов.

В 1980-е годы Диззи Гиллеспи руководит биг-бэндами «Dream Band», «United Nations Orchestra», в которые входили трубачи Артуро Сандоваль и Клаудио Родити, саксофонист Пакито Д’Ривера, перкуссионист Аирто Морейра, вокалистка Флора Пурим. Сотрудничает с молодыми коллегами, которых по праву считает своими учениками — с Джоном Фэддисом, Артуро Сандовалем или Уинтоном Марсалисом. Самые известные композиции Гиллеспи исполняемые биг-бэндом — Night In Tunisia, Con Alma, Bebop, Salt Peanuts, Dizzy Atmosphere, Groovin’ High, Woody’n You, Blue N’Boogie. В 1989 году Гиллеспи даёт 300 концертов в 27 странах мира и 31 штате США, коронуется как племенной вождь Нигерии, получает 14-ю в своей жизни степень почётного доктора (на этот раз от бостонского музыкального колледжа Беркли). В этом же году удостаивается степени командора Ордена искусств и литературы Французской Республики и премии «Грэмми» за заслуги в течение всей жизни. Звезда Диззи Гиллеспи заложена на голливудской Аллее Славы возле дома 7057 по Голливудскому бульвару в Лос-Анджелесе.

В 1990 году он единственный раз в жизни выступает в СССР (в Государственном концертном зале "Россия").

Последние годы и смерть

Диззи Гиллеспи выступил в самом престижном концертном зале США, нью-йоркском Карнеги-Холле, 32 раза. Назначено было и его 33-е выступление — в день его 75-летия, однако из-за болезни Диззи выступить не смог. В этот день вместо него выступили его друзья и ученики (многолетний партнер по малым ансамблям и биг-бэндам, саксофонист и флейтист Джеймс Муди; трубач Джон Фэддис; кубинский саксофонист и аранжировщик Пакито Д’Ривера и многие другие музыканты).

Умер от рака поджелудочной железы ночью 6 января 1993 года и был похоронен на кладбище Флашинг в нью-йоркском районе Куинс. Согласно его воле, было две похоронные церемонии: одна — по обряду Бахаи, другая, открытая для широкой публики — в принадлежащем епископальной церкви соборе Св. апостола Иоанна Богослова.

Творчество

Мастер бибопа

Диззи Гиллеспи был одним из величайших трубачей XX столетия. Он виртуозно играл на трубе и превосходно импровизировал. Прожив 75 лет он успел невероятно много: вместе с саксофонистом Чарли Паркером в 40-е произвел революцию в джазе, породив новый стиль, бибоп, ставший во второй половине века основой джазового языка; записал сотни эпохальных пьес и альбомов, вошедших в золотой фонд джаза; создал несколько малых составов и биг-бэндов, каждого из которых было бы достаточно для увековечения памяти. В течение многих десятилетий Гиллеспи олицетворял собой собирательный образ «головокружительного» джазмена, был недосягаем как джазовый виртуоз и сумел оказать влияние на многих музыкантов последующих поколений (не только трубачей). Гиллеспи удалось завоевать признание широких масс как шоумену, он был одним из мастеров скэта, то есть вокально-слогового пения, законодателем новой сценической моды (экстравагантные костюмы и головные уборы пришли на смену фракам, типичным для эпохи свинга), остроумным конферансье и часто шокировал общественность своими выходками.

Каунт Бэйси как-то сказал о нём:

• «Гиллеспи создал 75 % современного джаза».

Бенни Картер, оценивая виртуозность исполнителя, говорил:

• «Изобретатель трубы знал, что есть вещи, которые на этом инструменте реализовать нельзя, но он забыл сказать об этом Диззи».

Знаменитые берет и очки в роговой оправе Диззи, манера слогового пения (скэт), труба с изогнутым на 45 градусов раструбом и сильно надутые щёки, жизнерадостный характер — все это способствовало популяризации бибопа, не понятого поначалу слушателями джаза и подвергшегося сильной критике многими специалистами джаза и музыкантами.

По поводу изогнутой трубы, известный джазовый критик Леонард Фезер писал:

• «… случай произошел на вечеринке, устроенной в честь дня рождения Лоррейн в январе 1954 года в баре „Snooki“ на 44-й улице. Гиллеспи оставил свою трубу на подставке для инструментов, но кто-то из танцоров свалился на неё и при этом погнул трубу, так что её раструб оказался направленным вверх.»

Новое звучание, которое изгиб придал инструменту, понравилось Гиллеспи, и с тех пор он играл только на гнутой трубе.

Очень много было сказано и написано о неподражаемых щеках Диззи Гиллеспи. Интересно, что на ранних фотографиях (в 30-е годы) где Диззи Гиллеспи в родном городе Чироу запечатлен с заезжими биг-бэндами, его щеки имеют вполне обычный, правильный вид. Раздуваться они начинают только к концу десятилетия, после переезда Диззи на восточное побережье — сначала в Филадельфию, а потом и в Нью-Йорк. Объяснение этому дает Барнхарт (музыкант, профессор по классу трубы и солист оркестра имени Каунта Бэйси):

• «… в то время, когда Диззи с Чарли Паркером и другими начал устраивать джем-сешны на всю ночь, когда они создавали эту новую музыку — бибоп, он играл часами, много часов подряд, чаще всего соревнуясь с выходящими на сцену музыкантами, пытаясь их „зарезать“. Он никак не мог позволить себе поддаться усталости и заставлял себя продолжать, когда другие трубачи уже выходили из строя — то есть когда и его мышцы уже начинали сдавать. Чтобы не уступать саксофонистам, Гиллеспи опирался на свои щёки; в саксофон можно дуть хоть пять часов, усталость при этом не сравнима с усталостью человека, играющего на трубе. Губы трубача во время игры, вибрируя, ударяются о жесткий мундштук, в то время как саксофонист имеет дело с довольно мягкой тростью. Когда мышцы, составляющие амбушюр, устают … щёки неизбежно начинают компенсировать недостаток поддержки на губах, раздуваясь сильнее, чем обычно. Именно это и случилось с Гиллеспи. А не смеялись над ним, над его странным видом, по одной простой причине — никто в мире не потянул бы играть на трубе так и в таких количествах, как играл он в сороковых годах. Музыканты, критики, слушатели — всех их он заставил сосредоточиться на том, что он играл, а не на том, как он при этом выглядел. Мышцы щёк он использовал для того, чтобы дополнить выдох от диафрагмы. Да, щёки раздувались, но он не терял контроля над потоком воздуха».

Кроме того, истинной сенсацией в мире джаза было использование Гиллеспи элементов афро-кубинского музыкального наследия, примером чему в частности служит выдающаяся обработка песни Mas Que Nada. Под влиянием бонго и конга (род афро-кубинских барабанов) Диззи Гиллеспи значительно усложнил ритмическую структуру джаза и внедрил в биг-бэнд пульсирующее звучание. Однако помимо экзотических для того времени афрокубинских нововведений, фурор в мире больших оркестров произвело новое звучание бибопа в исполнении биг-бэнда Диззи Гиллеспи. Радикально новый бибоп отразился в композиции «Cubana Be Cubana Bop», написанной Джорджем Расселом, в будущем дирижёром и теоретиком. В дальнейшем Диззи Гиллеспи открыл миру целую плеяду композиторов и аранжировщиков, среди которых Гил Фалле, Джон Льюис, Чикко О’Фэррил и Тэд Дамерон. Оркестр Гиллеспи того времени, предвосхитил «гибкость звучания» современных биг-бэндов.

Избранная дискография

• 1941 — Dizzy Gillespie with Charlie Christian. Esoteric
• 1945 — Complementary Works, Vol. 5. Masters of
• 1945 — In the Beginning. Prestige
• 1945 — Shaw Nuff. Musicraft
• 1946 — Modern Trumpets .Dial
• 1946 — Dizziest .Bluebird
• 1946 — One Bass Hit .Musicraft
• 1946 — Live at the Spotlite. Hi-Fly
• 1946 — Live 1946. Bandstand
• 1947 — At the Downbeat Club (Summer, 1947) [live]
• 1947 — It Happened One Night. Natural
• 1947 — Live at Carnegie Hall. Artistry
• 1947 — Jivin' in Be Bop .Moon
• 1948 — Dizzy Gillespie and Max Roach in Paris [live]. Vogue
• 1948 — Dizzy Gillespie and His Big Band GNP. Crescendo
• 1948 — Good Bait .Spotlite
• 1950 — Dizzy Gillespie Plays, Johnny Richards…. Discovery
• 1951 — Dee Gee Days: Savoy Sessions . Savoy
• 1951 — Dizzy Gillespie [Dee Gee]. Dee Gee
• 1951 — The Champ .Savoy
• 1951 — School Days .Savoy Jazz
• 1952 — Dizzy Gillespie, Vol. 2 . Atlantic
• 1952 — Dizzy Gillespie, Vol. 1 . Atlantic
• 1952 — Horn of Plenty. Blue Note
• 1952 — Dizzy Gillespie in Concert [live]. Daybreak
• 1952 — Dizzy Gillespie in Paris, Vol. 2 [live]. Vogue
• 1952 — Dizzy Gillespie with Strings. Clef
• 1952 — Jazz from Paris [live]. Clef
• 1952 — Dizzy Gillespie/Gerry Mulligan. Europa
• 1952 — On the Sunny Side of the Street. Moon
• 1952 — In Paris [live]. Vogue
• 1953 — Dizzy over Paris. Roost
• 1953 — Dizzy Gillespie Paris Concert [live]. GNP
• 1953 — Concert in Paris [live]. Roost
• 1953 — Dizzy Gillespie in Paris, Vol. 1 [live]. Vogue
• 1953 — Pleyel Concert 1953 [live]. Vogue
• 1953 — Hot Vs. Cool. MGM
• 1953 — The Greatest Jazz Concert Ever [live]. Prestige
• 1953 — The Dizzy Gillespie/Stan Getz Sextet, Vol. 1. Norgran
• 1953 — The Dizzy Gillespie/Stan Getz Sextet, Vol. 2. Norgran
• 1953 — Diz and Getz. Verve
• 1953 — And Stan Getz. PolyGram
• 1953 — Dizzy in Paris [Contemporary]. Contemporary
• 1954 — Afro. Norgran
• 1954 — Dizzy Gillespie and His Orchestra. Norgran
• 1954 — Jazz Recital. Verve
• 1954 — And His Latin Rhythm: Afro. Verve
• 1954 —'Round Midnight. Verve
• 1954 — Dizzy and Strings. Norgran
• 1954 — Diz Big Band. Norgran
• 1954 — Dizzy Gillespie with Roy Eldridge. Verve
• 1954 — The Trumpet Kings. Verve
• 1954 — Trumpet Battle. Verve
• 1954 — Dizzy Gillespie Orchestra. Allegro
• 1954 — Dizzy Gillespie and His Original Big Band. GNP
• 1955 — One Night in Washington. Elektra
• 1955 — The Dizzy Gillespie Big Band [Verve]. Verve
• 1955 — Tour De Force. Verve
• 1956 — The Modern Jazz Sextet. Verve
• 1956 — Dizzy in Greece [live]. Verve
• 1956 — World Statesman. Norgran
• 1956 — On Tour with Dizzy Gillespie and His Big Band. Artistry
• 1956 — For Musicians Only. Verve
• 1956 — Dizzy Gillespie Plays. Allegro
• 1956 — Dizzy Gillespie and His Big Band at Birdland [live]. Sandy Hook
• 1957 — Birk’s Works. Verve
• 1957 — Dizzy Gillespie and Stuff Smith. Verve
• 1957 — «Live» 1957 Jazz. Unlimited
• 1957 — The Live in Chester. Jazz Hour
• 1957 — Sittin' In. Verve
• 1957 — Dizzy Gillespie and Count Basie at Newport [live]. Verve
• 1957 — At Newport [Verve] [live]. Verve
• 1957 — Dizzy Gillespie Duets. Verve
• 1957 — Sonny Rollins / Sonny Stitt Sessions. Verve
• 1957 — Duets: Sonny Rollins and Sonny Stitt. Verve
• 1957 — The Greatest Trumpet of Them All. Verve
• 1957 — Sonny Side Up. Verve
• 1957 — Dizzy at Home and Abroad. Atlantic
• 1959 — The Ebullient Mr. Gillespie. Verve
• 1959 — Have Trumpet, Will Excite!. Verve
• 1959 — Diz and Bird Royal. Roost
• 1959 — Copenhagen Concert [live]. Steeple Chase
• 1961 — An Electrifying Evening with the Dizzy…. Verve
• 1961 — Carnegie Hall Concert [live]. Verve
• 1961 — Perceptions. Verve
• 1961 — A Musical Safari. Booman
• 1961 — Gillespiana. Verve
• 1961 — Dizzy Gillespie Quintet in Europe [live]. Unique
• 1962 — New Wave. Philips
• 1962 — Jazz on the French Riviera [live]. Philips
• 1962 — Dizzy on the French Riviera. Philips
• 1962 — The New Continent. Limelight
• 1962 — Composer’s Concepts. EmArcy
• 1963 — Something Old, Something New. Philips
• 1963 — Dizzy Gillespie and the Double Six of Paris [live]. Verve
• 1963 — Dizzy Gillespie Goes Hollywood. Philips
• 1963 — The At Newport [Tristar] [live]. Tristar
• 1963 — Dateline Europe. Reprise
• 1964 — The Cool World. Philips
• 1964 — Jambo Caribe. Verve
• 1965 — With Gil Fuller and the Monterey Jazz…. Blue Note
• 1965 — And His Quintet. RTE
• 1966 — Soul Mates. VSP
• 1967 — Swing Low, Sweet Cadillac. GRP/Impulse!
• 1967 — Live at the Village Vanguard. Blue Note
• 1967 — Jazz for a Sunday Afternoon. Solid State
• 1968 — Reunion Big Band. MPS
• 1969 — My Way. Solid State
• 1969 — Soul and Salvation. Tribute
• 1969 — Sweet Soul [live]. Gateway
• 1969 — The Beginning: Diz and Bird. Roost
• 1970 — Enduring Magic Black. Hawk
• 1971 — Giants. Perception
• 1971 — The Real Thing. Perception
• 1971 — The Giants of Jazz and Dizzy Gillespie Live. Jazz Door
• 1971 — Dizzy Gillespie and the Dwike…. Mainstream
• 1971 — Blues People. Koch
• 1972 — Giants of Jazz. Atlantic
• 1973 — The Giant. Accord
• 1974 — Dizzy’s Big 4 [Gold]. Analogue
• 1974 — Trumpet Kings Meet Joe Turner. Pablo
• 1974 — Dizzy’s Big 4. Pablo/OJC
• 1975 — Afro-Cuban Jazz Moods. Original Jazz
• 1975 — The Dizzy Gillespie Big Seven. Pablo
• 1975 — At the Montreux Jazz Festival 1975 [live]. Original Jazz
• 1975 — The Trumpet Kings at Montreux '75 [live]. Pablo
• 1975 — Bahiana. Pablo
• 1976 — Dizzy’s Party. Original Jazz
• 1977 — Free Ride. Original Jazz
• 1977 — Gifted Ones. Pablo
• 1977 — Montreux '77 [live]. Pablo
• 1978 — Diz. RCA
• 1979 — Manteca. Pickwick
• 1979 — Live at the Monterey Jazz Festival. Ala
• 1980 — Trumpet Summit Meets Oscar Peterson Big Four. Original Jazz
• 1980 — At Montreux [live]. Pablo
• 1980 — Digital at Montreux, 1980 [live]. Pablo
• 1980 — Summertime (Digital at Montreux, 1980) [live]. Pablo
• 1980 — Summertime Montreux 1980 [live]. Pablo
• 1981 — Endlessly. MCA
• 1981 — Jazzbohne Berlin 1981 [live]. Repertoire
• 1981 — Musician, Composer, Raconteur: Plays & Raps… [live]. Pablo
• 1982 — To a Finland Station. Fantasy/OJC
• 1984 — Closer to the Source. Atlantic
• 1984 — New Faces. GRP
• 1986 — Dizzy Gillespie Meets the Phil Woods Quintet. Timeless
• 1989 — Max + Dizzy, Paris 1989 [live]. A&M
• 1989 — Live at Royal Festival Hall. Enja
• 1989 — Symphony Sessions (August 25, 1989). Pro Arte
• 1990 — Winter in Lisbon. Milan
• 1990 — On the French Riviera. Polygram
• 1991 — Rhythmstick. CTI
• 1991 — Bebop and Beyond Plays Dizzy Gillespie. Blue Moon
• 1991 — Dizzy Gillespie & Mitchell Ruff. Mainstream
• 1992 — To Bird With Love: Live at the Blue Note. Telarc
• 1992 — Dizzy Gillespie with Gil Fulle .Capitol
• 1992 — To Diz with Love: Diamond Jubilee Recordings. Telarc
• 1993 — Hot Licks: Live Sweet. Soul Sound
• 1993 — Ruff Duo. Sony
• 1993 — Live: Village Vanguard. Capitol
• 1994 — Big Bands. LRC
• 1994 — Lady Be Good Four. Star
• 1994 — Strangers in Paradise. ITM
• 1994 — Con Alma. Jazz World
• 1994 — All the Things You Are. Drive
• 1995 — Groovin' with Diz. Black Label
• 1995 — No More Blues. Moon
• 1995 — Hot House. Prime Cuts
• 1995 — Swing Love. Babacan
• 1995 — Diz Meets Stitt. Moon
• 1996 — Groovin' High [Eclipse]. Eclipse Music
• 1996 — Night in Tunisia [Delta] [live]
• 1996 — Things to Come. Delta
• 1996 — Live at the Latino Jazz Festival '85. Babacan
• 1996 — Night and Day. Collector’s
• 1997 — Be Bop. Delta
• 1997 — Dizzy for President. Knitting
• 1997 — Drive. Archive
• 1997 — Groovin' High [Indigo]. Indigo
• 1997 — Pleyel Jazz Concert 1948 [live]. BMG
• 1998 — Triple Play. Telarc
• 1998 — Paris Jazz Concert 1960 [live]. Malaco
• 1999 — Dizzy in South America: Official U.S. State…. Cap
• 1999 — Night in Tunisia [Early Bird] [live]. Early Bird
• 2000 — The Rhythm Man. Magnum
• 2000 — Live: Chester, Pennsylvania, June 14, 1957. Storyville
• 2000 — Live at the Royal Festival Hall. BBC
• 2000 — In Concert…Carnegie Hall [live]. Collectables
• 2000 — Anthology

Избранные DVD

• Dizzy Gillespie — Live In Montreal
• Dizzy Gillespie — Live 14th July 1977 / Live 16th July 1975
• Dizzy Gillespie — Live At The Royal Festival Hall, London
• Dizzy Gillespie — Jazz 625
• Dizzy Gillespie — Wolf Trap Salutes
• Dizzy Gillespie — Live At The New Jersey Festival 1987

Библиография

• Фейертаг В. Б. Джаз. XX век. Энциклопедический справочник. — Спб.: «СКИФИЯ», 2001, с.110 — 111. ISBN 5-94063-018-9
• Шапиро Н. Творцы джаза; пер.с англ. Ю. Т. Верменича. — Новосибирск: Сиб.унив. издательство, 2005, с.355 — 372. ISBN 5-94087-312-X
• Bohlander K., Holler K.-H. Jazzfuhrer.— Leipzig, 1980.

Ссылки

• [jazz-jazz.ru/?category=about_artists&altname=dizzy_gillespie Диззи Гиллеспи на jazz-jazz.ru]
• [slovari.yandex.ru/dict/jazz_xx/article/JAZZ/jazz-188.htm Энциклопедический справочник «Джаз. XX век»](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2871 день))

Отрывок, характеризующий Гиллеспи, Диззи

Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]