Боб Дилан

К:Википедия:Страницы на КПМ (тип: не указан)

Боб Дилан Bob Dylan
На рок-фестивале в Витории, 2010 год
Основная информация
Дата рождения	24 мая 1941(1941-05-24) (82 года)
Место рождения	Дулут, Миннесота США
Годы активности	1962 — наст. время
Профессии	поэт, композитор, гитарист, певец
Жанры	Фолк (1962—1964, 1992-1993) Фолк-рок (1965—1966, 1973-1978) Кантри-рок (1967—1970) Христианский рок (1979—1981) Рок (1982—1991, 1994 — настоящее время)
Псевдонимы	Elston Gunnn, Blind Boy Grunt, Lucky Wilbury/Boo Wilbury, Elmer Johnson, Jack Frost, Jack Fate, Willow Scarlet, Robert Milkwood Thomas, Tedham Porterhouse, Sergei Petrov
Лейблы	Columbia Records, Asylum Records
Награды	«Грэмми» Нобелевская премия по литературе (2016)
[www.bobdylan.com Официальный сайт]

Боб Дилан (англ. Bob Dylan, при рождении Роберт Аллен Циммерман, англ. Robert Allen Zimmerman; род. 24 мая 1941, Дулут, Миннесота) — американский автор-исполнитель, художник, писатель и киноактёр. Культовая фигура в рок-музыке на протяжении пяти десятилетий. Многие его песни, такие как «Blowin' in the Wind» и «The Times They Are a-Changin'», стали гимнами движения за гражданские права и антивоенного движения в США. Лауреат Нобелевской премии по литературе 2016 года.

По данным опроса журнала Rolling Stone, является вторым (после The Beatles) по значимости исполнителем в истории музыки.

Биография

Детство и юность

Роберт Аллен Циммерман родился 24 мая 1941 года в городке Дулуте (штат Миннесота) в семье мелкого торговца. Родители музыканта Абрахам Циммерман и Беатриса Стоун активно участвовали в жизни небольшой местной еврейской общины. Его предки — евреи, выходцы из Российской империи: дедушка и бабушка по линии отца, Зигман и Анна Циммерман, уехали в США из Одессы в связи с еврейскими погромами 1905 года. Дедушка и бабушка по материнской линии — Беньямин и Либа Эдельштейн (позже Штейн и Стоун) — были литовскими евреями, эмигрировавшими в 1902 году. В автобиографии Боб Дилан пишет, что род его бабушки по материнской линии происходит из Турции, где носил фамилию Киргиз.

В 1947 году отец Роберта заболел полиомиелитом, и семья переехала в соседний город Хиббинг. В детстве Роберт много слушал музыкальные передачи c записями блюзов. Особенно его впечатлила фолк-музыка Хэнка Уильямса и Вуди Гатри. Вуди Гатри очень сильно повлиял на Боба Дилана. На начальном этапе своего музыкального становления большая часть репертуара Дилана состояла из композиций Гатри. Также Боб перенимал манеру пения и некоторые гитарные приёмы Гатри, хотя в жизни они встречались один раз, когда Дилан навестил его в психлечебнице. Он осваивает азы игры на гитаре, его излюбленным инструментом становится губная гармошка. В возрасте десяти лет он написал первые стихи.

Учась в средней школе, Боб выступает в составе различных коллективов, исполнявших народную музыку в кафе и барах. Музыкальные занятия он продолжает и после поступления в Университет Миннесоты (1959). За свою карьеру он использовал несколько псевдонимов. Но основным его псевдонимом, под которым его знает весь мир, стал Боб Дилан, где, по некоторым данным, самим Диланом с некоторого времени опровергаемым, фамилией стало имя любимого поэта Дилана Томаса.

Фолк-музыка

После поездки в Денвер Дилан твёрдо решил стать профессиональным музыкантом. В январе 1961 года он приехал в Нью-Йорк. Довольно быстро его имя стало популярным в Гринвич-Виллидж. Вышедший в феврале 1962 года дебютный альбом «Bob Dylan» состоял, за исключением двух собственных песен, из перепевок песен классического фолк- и блюз-репертуара. Удивление вызывала нарочито разговорная манера исполнения, в которой они были исполнены. В августе 1962 года певец официально сменил имя на Боб Дилан.

Для следующего альбома, «The Freewheelin’ Bob Dylan», Дилан написал в течение года значительное число «протестных» песен с политическим подтекстом. Насчёт музыкального оформления этих песен музыкант и его импресарио разошлись во мнениях. Музыкант пытался записывать рок-н-ролл с группой гитаристов и ударников, однако под давлением импресарио альбом был выпущен как акустическая запись фолк-мелодий с сопровождением гитары и иногда губной гармоники. Несмотря на музыкальный консерватизм и довольно сырую манеру исполнения, «The Freewheelin’ Bob Dylan» стал водоразделом в истории фолк-музыки и весьма заметным и значительным явлением в культуре и обществе, занял 22 место в американских музыкальных чартах и со временем достиг «платинового статуса». Если на первом альбоме только две песни были написаны Диланом, то на втором, наоборот, чужими были всего две песни (американская народная «Corrina, Corrina» и «Honey, Just Allow Me One More Chance» Генри Томаса, переработанная Диланом). Весьма интересна история знаменитой песни «Masters of War». Оригинальный её текст был написан Бобом Диланом на музыку английской народной песни «Nottamun Town», оставленную им почти без изменений. Тем самым личностному антивоенному протесту придавалась народная, фольклорная глубина, что превращало песню в настоящий антивоенный гимн. В 2002 году альбом попал в число 50 музыкальных записей, отобранных Библиотекой Конгресса США для Национального реестра записей. Журнал Rolling Stone поместил альбом на 97 место в списке 500 величайших альбомов всех времён.

Альбом оказался очень своевременен как в музыкальном, так и в смысловом отношении. Апокалиптические видения «ядерной зимы» в «A Hard Rain’s a-Gonna Fall» оказались особенно актуальными в месяцы Карибского кризиса (уже в начале ХХI века текст этой песни был включён в английскую школьную программу по американской литературе). В стране набирало силу движение за гражданские права чернокожих. В этих условиях большой резонанс получила песня Дилана «Blowin’ in the Wind» в исполнении трио Peter, Paul & Mary. Свои версии этой песни записали такие своеобразные музыканты, как Марлен Дитрих, Элвис Пресли, Этта Джеймс, Стиви Уандер и Долли Партон. Под впечатлением от неё звезда ритм-энд-блюза Сэм Кук написал центральное произведение соул-музыки 1960-х — «A Change Is Gonna Come», величавый гимн борьбы чернокожих за равенство. Однако основным исполнителем песен Дилана в эти годы была его невеста, Джоан Баез, значительная часть репертуара которой в то время принадлежала перу Дилана.

«Freewheelin’ Bob Dylan» произвёл большое впечатление не только на любителей фолк-музыки и не только в США. Кумиры британской публики The Beatles, по свидетельству Джорджа Харрисона, заслушали его до дыр. Альбом Дилана научил ливерпульскую четвёрку, что содержанием популярной музыки могут быть не только романтические чувства мужчины и женщины. По примеру Дилана «битлы» стали экспериментировать с песнями и усложнять свой репертуар. Между тем в начале 1964 года выходит новый альбом протестных песен Дилана «The Times They Are A-Changing», за которым через несколько месяцев последовал диск «Another Side of Bob Dylan», в музыкальной ткани которого появляются вкрапления блюза и ритм-энд-блюза. Под влиянием чтения Джона Китса и Артюра Рембо слова песен Дилана становятся всё более литературными и суггестивными. Впервые в истории музыки суть не излагается прямым текстом, а передаётся сцеплениями сложных образов. Иногда слово следует за словом, будто «поток сознания».

Переход к фолк-року

На рубеже 1964 и 1965 годов на вершину американских чартов продаж (Billboard Hot 100) одна за другой поднимаются ро́ковые кавер-версии дилановских песен, например, «Mr. Tambourine Man» (в исполнении американцев The Byrds). В последней песне содержалось зерно психоделической музыки: слова её недоступны для однозначного толкования, что заставило многих заключить, что они были написаны под воздействием наркотиков (LSD).

Широкая популярность этих аранжировок, вкупе с прослушиванием нового материала The Beatles, побудили Дилана собрать команду рок-музыкантов и перейти от акустической фолк-музыки к фолк-року. Эта перемена в полной мере сказалась в его альбоме «Bringing It All Back Home» (март 1965 года), который был с недоумением воспринят в среде поклонников фолк-музыки. Выступление Дилана с рок-номерами на фолк-фестивале в Ньюпорте было встречено шквальным свистом. Публика ожидала от него новых песен с налётом политического протеста, в то время как сам поэт двигался в совершенно другом направлении.

Великая рок-трилогия

Летом 1965 года Дилан выпускает свой первый полноценный рок-альбом «Highway 61 Revisited». На протяжении нескольких лет мир рок-музыки переваривал революционный заряд этой пластинки. В серьёзных литературных журналах стали появляться статьи, разбирающие слова песен Дилана. Подсчитано, что с 1964 по 1966 более сотни различных артистов перепевали его новые песни. Выходу «Highway 61 Revisited» предшествовал сингл «Like a Rolling Stone» ([upload.wikimedia.org/wikipedia/en/d/d2/Bob_Dylan_-_Like_a_Rolling_Stone.ogg прослушать фрагмент]) (2-е место в США), который тоже был революционным во многих отношениях. Помимо пронзительной поэтичности текста и мощного рок-н-ролльного бита, этот шестиминутный сингл положил конец той эпохе, когда синглами не выпускались песни, превышающие по продолжительности три минуты. В 2004 году эта песня возглавила составленный по опросу журнала Rolling Stone список 500 лучших песен всех времён. (В аналогичном перечне альбомов «Highway 61 Revisited» занял четвёртое место).

С осени 1965 по весну 1966 года у Дилана был весьма плотный гастрольный график. Одновременно развивался бурный роман с начинающей актрисой киностудии Энди Уорхола — Эди Седжвик, про которую, видимо, была написана его выдающаяся баллада «Just Like a Woman». Певец чувствовал, что для проведения масштабного рок-турне ему необходима достойная команда музыкантов. Осенью 1965 он стал гастролировать с блюз-группой The Hawks, которая вскоре переменила название на The Band и с большим успехом сопровождала его в течение ряда лет. Наиболее насыщенным получилось турне по Великобритании, в ходе которого Дилан отыграл свой самый знаменитый концерт, в Манчестере, во время которого кто-то из толпы крикнул ему «Иуда!» (намёк на его отход от протестных гимнов начала шестидесятых), на что участники The Band виртуозно ответили исступлённо-яростным исполнением «Like a Rolling Stone». До 1998 года запись этого исторического концерта можно было приобрести только в качестве бутлега. То же самое касается множества замечательных песен, которые Дилан исполнял на концертах, но которым не было суждено войти в его студийные альбомы.

В мае 1966 года вышел двойной рок-альбом Дилана «Blonde on Blonde», который во многом развивал темы предыдущих двух. Сам музыкант описал звучание альбома как «that wild, thin mercury sound» («тот дикий, утончённый текучий звук»). Вскоре стали говорить о наличии в его творчестве своеобразной рок-трилогии («Bringing It All Back Home», «Highway 61 Revisited», «Blonde on Blonde»), которую принято считать его величайшим свершением и одним из крупнейших явлений в американской культуре XX-го столетия. Между рок-критиками давно не затихает спор, какой из альбомов трилогии следует считать вершиной дилановского творчества.

В эти же годы (1965—1966) Боб Дилан написал экспериментальный роман «Тарантул» (опубликован через пять лет — в 1971-м), в котором используется литературный приём, известный как «поток сознания».

Кантри-рок

29 июля 1966 года Дилан попал в мотоаварию и вынужден был свернуть гастрольную деятельность. Сообщалось, что его состояние было критическим и что несчастный случай привёл к временной амнезии, хотя подлинная тяжесть полученных травм остаётся поводом для кривотолков. Некоторые биографы полагают, что этот несчастный случай был использован Диланом как предлог для того, чтобы переосмыслить направление своей музыкальной деятельности и провести как можно больше времени в загородном доме с семьей (к тому времени он был женат и у него было несколько детей).

Во время этого периода затворничества Дилана навещали участники The Band. В течение нескольких месяцев они записывали с ним как новые песни (тексты которых стали гораздо более прозрачными), так и вариации традиционных народных мелодий. Эти записи свидетельствуют о наметившемся отходе Дилана от рок-музыки в сторону кантри. Официально они не были выпущены, но циркулировали в качестве бутлегов, и только в 1975 году лейбл Columbia Records пресек незаконное распространение путём выпуска официальной версии «Basement Tapes» («плёнок из подвала»). Собственно, тогда в мире рок-музыки впервые и появилось такое понятие, как бутлег.

В декабре 1967 года в продажу поступил долгожданный альбом со свежими песнями Дилана — «John Wesley Harding» (2-е место в США, 1-е место в Великобритании), который положил начало новому направлению популярной музыки — кантри-року. Хотя большинство рок-музыкантов отнеслось без энтузиазма к очередному повороту в музыкальном развитии Дилана, камерное звучание этого диска и его нарочито незамысловатая лирика (зачастую с библейским подтекстом) произвели большое впечатление на музыкантов из южных штатов США. Скажем, визитной карточкой Джими Хендрикса стала утяжелённая версия вошедшей в этот альбом песни «All Along the Watchtower»; сам Дилан признал его обработку лучшей из всех.

Увлечение Дилана американской народной музыкой привело его в столицу кантри — Нэшвилл. Здесь он мог записываться с ведущими сессионными музыкантами этого направления, а также с легендарным Джонни Кэшем. Добиваясь чистоты звука, на время записи нового альбома он изменил тембр своего голоса и даже бросил курить. Вышедший в 1969 году альбом «Nashville Skyline» был ближе по звучанию к традиционному кантри, нежели к кантри-року. Он смутил многих поклонников Дилана (которые находили его новый материал неровным по качеству), однако выпущенная синглом песня «Lay Lady Lay» пользовалась успехом у публики и вошла в лучшую десятку поп-чартов США. Эта песня предназначалась Диланом для кинодрамы «Полуночный ковбой», на отдельные темы которой и намекает весьма рискованный по тем временам текст.

Творческий кризис

После нэшвилльского периода музыкальное развитие Дилана зашло в тупик. По-видимому, 30-летнему музыканту было неясно, в какую сторону двигаться дальше. На его двойном альбоме «Self-Portrait» (июнь 1970) были перемешаны новые песни, вновь записанные старые хиты, концертные записи и кавер-версии песен других исполнителей. На музыкальную общественность альбом произвёл самое удручающее впечатление. Стали поговаривать, что с концом шестидесятых выдохся и их главный музыкальный локомотив — Боб Дилан.

Уже в октябре 1970 Дилан выпустил новый альбом «New Morning», призванный реабилитировать его в глазах публики после громкого провала «Self-Portrait». Это был шестой альбом Дилана, возглавивший британские чарты продаж. Тогда же в продажу поступил его экспериментальный роман «Тарантул», написанный под влиянием Джека Керуака. В августе 1971 музыкант отыграл на грандиозном концерте, устроенном Джорджем Харрисоном в помощь обездоленным жителям Бангладеш. После этого на протяжении года про него почти ничего не было слышно.

В 1973 году Дилан дебютировал в кино, сыграв в фильме «Пэт Гэрретт и Билли Кид» и написав для него гимн «Knockin’ on Heaven’s Door» («достучаться до небес», 4-е место в США). Эта песня вошла в золотой фонд рок-музыки и впоследствии исполнялась десятками артистов — от Боба Марли и Роджера Уотерса до U2, Guns N’ Roses и Avril Lavigne.

Концертная деятельность и «Blood on the Tracks»

В это время истёк контракт Дилана с Columbia Records, и он поспешил сменить лейбл. Вдогонку ему Columbia выпустила подборку «Dylan», в которую вошёл, кажется, самый худший материал, записанный Диланом в прежние годы и отсеянный им из окончательных версий своих альбомов. На вновь созданном лейбле Дэвида Гиффена музыкант записал и выпустил первый студийный альбом за три с половиной года — «Planet Waves» (1974). Это был первый его диск, дебютировавший на верхней строчке Billboard 200. Большинство песен были вдохновлены непростыми отношениями с женой Сарой (их брак близился к распаду).

Для раскрутки нового альбома Дилан и The Band пустились в длительный тур по США, который стал самым коммерчески успешным в истории рок-н-ролла на тот момент. На концертах исполнялись не только старые и новые песни Дилана, но и главные хиты Робби Робертсона из The Band — такие, как «The Night They Drove Old Dixie Down» и «The Weight». Восторженный приём, оказанный Дилану во время гастролей по США, вдохновил Гиффена выпустить двойной концертный диск «Before the Flood», записанный во время этого турне.

Между тем, вернувшись из турне, Дилан примирился с Columbia Records и приступил к записи своего пятнадцатого студийного альбома — «Blood on the Tracks». Впервые с середины 1960-х песни носили пронзительно-исповедальный характер, что было не в последнюю очередь обусловлено неурядицами в семейной жизни Дилана. На таких дорожках, как «Tangled Up in Blue», было видно, насколько вырос Дилан за последние годы в качестве вокалиста. В начале 1975 года альбом возглавил хит-парад американских альбомов и стал одним из самых прибыльных релизов за всю карьеру Дилана. Критики сравнивали «Blood on the Tracks» с пластинками его эпохальной рок-трилогии середины шестидесятых; некоторые утверждают, что это его самый продуманный и совершенный альбом.

На волне этого триумфа Дилан и Робертсон загорелись планом организовать грандиозный концертный тур, который должен был превзойти предыдущий по всем показателям. К участию в этом проекте, помимо The Band, были привлечены Джоан Баез, Джони Митчелл, Мик Ронсон и Аллен Гинзберг. По ходу дела Дилан наспех записал шестнадцатый студийный альбом «Desire», который царил на вершине чартов на протяжении пяти недель. Турне под названием Rolling Thunder Review началось осенью 1975 и закончилось 25 ноября 1976 года в Сан-Франциско прощальным концертом The Band, который был озаглавлен «последний вальс» («The Last Waltz»). Помимо Дилана, здесь выступили Нил Янг, Ван Моррисон, Джони Митчелл, Эрик Клэптон и Мадди Уотерс. Режиссёр Мартин Скорсезе выпустил об этом событии один из самых знаменитых концертных фильмов в истории музыки.

Восьмидесятые годы: христианство

Хотя The Band прекратили концертную деятельность, Дилан на протяжении 1978 года продолжал выступать по всей стране, причём мнения наблюдателей об этих концертах были далеко неоднозначными. На исходе года 37-летний музыкант объявил о том, что ему заново открылись истины христианства. Начиная с записанной в 1979 году c гитаристом Марком Нопфлером пластинки «Slow Train Coming», на его альбомах начинают преобладать песни религиозной тематики. В своих новых работах Дилан гневно обрушивался на проституцию и порнографию. Многие восприняли это как ханжество. Например, Джон Леннон написал одну из своих последних песен «Serve Yourself» («Служи себе самому») как ответ на дилановский призыв «Gotta Serve Somebody» («Надо служить кому-то»).

Разочарованный негативными откликами о своих новых работах, Дилан находил отдушину в непрерывной концертной деятельности. Так, в 1985 году он едва ли не первым из западных рокеров выступал в Советском Союзе, на становление рок-музыки в котором оказал большое влияние через посредство таких поклонников своего творчества, как Борис Гребенщиков и Майк Науменко. В американском туре 1986 года его сопровождал Том Петти с группой The Heartbreakers, в 1987 году он гастролировал вместе с Grateful Dead, а в 1988 г. выступал в составе супергруппы The Traveling Wilburys (Харрисон, Орбисон, Петти, Линн). В том же году Дилан объявил о том, что начинает «бесконечное турне» (the never-ending tour), которое поначалу включало по 200 концертов в год и фактически продолжается (хотя и с меньшим размахом) до сегодняшнего дня.

Девяностые годы: чествования

После провала амбициозного диска «Under the Red Sky» (1990), к записи которого были привлечены Элтон Джон и другие звёзды, Дилан не переступал порог студий звукозаписи в течение семи лет. Он продолжал выступать с концертами и всё больше времени уделял своему увлечению живописью. В начале 1997 г. новостные агентства передали тревожную новость о том, что Дилан был госпитализирован с острым перикардитом. По словам самого музыканта, он уже «приготовился увидеть Элвиса», как его состояние улучшилось. К началу осени он был уже в состоянии совершить путешествие в Болонью, где папа Иоанн Павел II произнёс перед двухсоттысячной толпой проповедь, основанную на темах дилановского гимна «Blowin’ in the Wind». В декабре выздоровевшего музыканта принял президент Билл Клинтон, который вручил ему награду Центра Кеннеди. Клинтон отметил: «Дилан повлиял на людей моего поколения больше, чем любой другой представитель творческой профессии».

В конце 1997 года Дилан выпустил первый за десятилетие альбом новых песен — «Time Out of Mind». Он был спродюсирован Дэниэлем Лануа, известным по своей многолетней работе с рок-группой U2. На этом альбоме Дилан звучит как начинающий артист, отсылки к его прежним работам практически отсутствуют. Обращает на себя внимание, что до неузнаваемости изменился его голос. Критики единогласно провозгласили новые песни Дилана лучшими с момента выхода «Desire», а журнал «Newsweek» поместил фотографию музыканта на обложку очередного номера. Обозреватель «Chicago Tribune» сравнил своё впечатление от прослушивания «Time Out of Mind» с тем, которое оставляет просмотр фильма Дэвида Линча или чтение романа Сэмюэля Беккета. В начале 1998 года альбому были присуждены три награды «Грэмми», в том числе в самой престижной номинации — «альбом года». Два года спустя Дилан получил кинопремии «Оскар» и «Золотой глобус» за новую песню «Things Have Changed», написанную к фильму «Вундеркинды».

Двухтысячные

11 сентября 2001 года ознаменовалось выходом 29-го студийного альбома Боба Дилана, «Love and Theft» («Любовь и Кража»), который был очень тепло принят публикой и критиками. Дилан, известный своим отрицательным отношениям к современным студийным «примочкам», самостоятельно спродюсировал этот альбом под псевдонимом «Джек Фрост». Наблюдателей порадовало, что с годами музыкант расширяет свой стилевой диапазон: на этом диске особенно заметно влияние джаза.

Дилан (под псевдонимом «Сергей Петров») и Ларри Чарльз написали сценарий к фильму «Шоу века» (2003), в котором сыграли — помимо самого Дилана — такие актёры, как Пенелопа Крус, Джессика Ланж и Вэл Килмер. Этот фильм не впечатлил кинокритиков. В октябре 2004 года состоялась презентация первой части дилановской автобиографии «Хроники». В сентябре 2005 года Би-би-си показало документальный телефильм Мартина Скорсезе «Нет пути домой» о жизни и творчестве молодого Дилана. В 2006 году начались съёмки посвящённого Дилану байопика «Меня там нет». В этой картине заняты Кейт Бланшетт, Кристиан Бэйл, Ричард Гир и Хит Леджер.

29 августа 2006 года состоялся релиз альбома «Modern Times», который завершает трилогию альбомов, начатую «Time Out of Mind» и продолженную «Love and Theft». Этот альбом вошёл в историю, дебютировав на первой строчке в Billboard 200. Таким образом, 65-летний Боб Дилан стал самым возрастным артистом, которому удалось покорить американские чарты продаж. Вокал музыканта стал ещё более грубым, однако это не повлияло на оценку данной записи музыкальными критиками. Скажем, журнал Rolling Stone назвал «Modern Times» лучшим диском года, а Американская академия звукозаписи присудила Дилану премию «Грэмми» за лучшее сольное рок-исполнение.

В апреле 2008 года Боб Дилан получил Пулитцеровскую премию «за выдающееся влияние на популярную музыку и американскую культуру, отмеченное лирическими композициями исключительной поэтической силы». В 2010 году по результатам голосования Newsweek Love and Theft Боба Дилана занял второе место в номинации «Лучший альбом десятилетия».

28 апреля 2009 года вышел новый альбом Дилана «Together Through Life». 29 мая 2012 года 44-й президент США Барак Обама наградил музыканта Президентской медалью Свободы, одной из высших гражданских наград Штатов.

В 2012 году Дилан выпустил свой 33-й альбом Tempest, уместивший в себе разнообразие как музыкальных жанров, так и тем: от истории катастрофы Титаника до ностальгического посвящения Джону Леннону. Альбом был высоко оценен критиками, в особенности журналом Rolling Stone, поставившим его на четвёртое место в списке 50-ти лучших альбомов года.

Необычный для Боба Дилана альбом вышел в 2015 году: Shadows in the Night представляет собой сборник каверов песен, записанных Фрэнком Синатрой в конце 1950-х и начале 1960-х. По словам бессменного дилановского звукоинженера Эла Шмитта, после записи Дилан сказал ему, что никогда не слышал, чтобы его собственный голос звучал настолько хорошо.

В марте 2016 года стало известно, что Дилан готовит ещё один студийный альбом каверов, получивший название Fallen Angels; его релиз запланирован на май.

Награды

Нобелевская премия по литературе

В октябре 2016 года присуждена Нобелевская премия по литературе с формулировкой «For having created new poetic expressions within the great American song tradition» («За создание новых поэтических выражений в великой американской песенной традиции»). Вручение награды состоится 10 декабря 2016 года.

Грэмми

Год	Церемония	Категория	Альбом / «Песня»	Итог
1963	5-я	Лучшая запись этнического или традиционного фолка	Bob Dylan	Номинация
1979	21-я	Лучшее мужское вокальное рок исполнение	«Gotta Serve Somebody»	Победа
1991	31-я	Премия за жизненные достижения		Победа
1994	36-я	Лучший альбом традиционного фолка	World Gone Wrong	Победа
1997	39-я	Лучшее мужское вокальное рок исполнение	«Cold Irons Bound»	Победа
1997	39-я	Лучший альбом современного фолка	Time Out of Mind	Победа
1997	39-я	Альбом года	Time Out of Mind	Победа
2001	43-я	Лучший альбом современного фолка	Love and Theft	Победа
2006	48-я	Лучший альбом современного фолка	Modern Times	Победа
2006	48-я	Лучшее сольное вокальное рок исполнение	«Someday Baby»	Победа

Зал славы Грэмми

В зал славы Грэмми входят записи, имеющие важное историческое значение. Необходимое условие: разница между временем, когда была сделана запись, и временем включения её в зал, должна составлять не менее 25 лет.

Год записи	Альбом / «Песня»	Год включения в зал
1963	«Blowin’ in the Wind»	1994
1965	«Like a Rolling Stone»	1998
1966	Blonde on Blonde	1999
1965	«Mr. Tambourine Man»	2002
1965	Highway 61 Revisited	2002
1965	Bringing It All Back Home	2006

Зал славы рок-н-ролла

Боб Дилан вошёл в Зал славы рок-н-ролла в 1988 году. Кроме того, в списке 500 песен, повлиявших на рок-н-ролл, присутствуют пять его записей.

Год записи	«Песня»
1963	«Blowin’ in the Wind»
1963	«The Times They Are a-Changin’»
1965	«Like a Rolling Stone»
1965	«Subterranean Homesick Blues»
1975	«Tangled Up in Blue»

Кинопремии

• 2000 — Премия «Золотой глобус» за лучшую песню («Things Have Changed», Вундеркинды)
• 2001 — Премия «Оскар» за лучшую песню к фильму («Things Have Changed», Вундеркинды)

Прочие награды

Год	Название	Итог
1963	Премия Томаса Пейна	Награждён
1970	Принстонский университет	Статус почётного доктора музыки
1982	Зал славы композиторов	Введён
1990	Орден Искусств и литературы	Награждён (Командор)
1997	Медаль Центра имени Кеннеди	Награждён
1997	Премия Дороти и Лиллиан Гиш	Награждён
2000	Polar Music Prize	Победитель
2002	Зал славы композиторов Нэшвилла	Введён
2004	Сент-Андрусский университет	Статус почётного доктора музыки
2007	Премия Принца Астурийского	Лауреат
2008	Специальный приз Пулитцеровской премии	Победитель
2009	Национальная медаль искусств США	Награждён
2012	Президентская медаль Свободы	Награждён
2013	Орден Почётного легиона	Награждён

Интересные факты

• Хантер Томпсон не только посвятил Бобу Дилану свою книгу «Страх и отвращение в Лас-Вегасе», но и завещал, чтобы на его похоронах прозвучала песня Дилана «Mr. Tambourine Man».
• Множество артистов исполняли кавер-версии песен Дилана. Наиболее известными стали «Mr. Tambourine Man» в исполнении The Byrds, «All Along the Watchtower» в версии Джими Хендрикса. Также песни Дилана исполняли Брайан Ферри, Red Hot Chili Peppers, The Rolling Stones, Led Zeppelin, The White Stripes, Guns N’ Roses, Линк Рэй, Джордж Харрисон, Патти Смит, Ministry, Green Day, Manfred Mann’s Earth Band, My Chemical Romance, Mix Band, Мильва, Эллиотт Смит, Роджер Тэйлор.
• Немецкий фильм «Достучаться до небес» получил название в честь одноимённой песни Боба Дилана.
• Боб Дилан попробовал себя и в качестве кинорежиссёра. Он снял два фильма: документальную хронику собственных гастролей «Съешь документ» (1972) и пятичасовую драму «Реналдо и Клара» (1978).
• Боб Дилан не раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе, в частности, в 2015 году.
• Авторитетный журнал «Time», подводя итоги XX века, включил Дилана в сотню самых влиятельных людей этого столетия.
• Джейкоб Дилан, сын Боба — вокалист рок-группы The Wallflowers. С 2008 года, после выхода сольного альбома Seeing Things, выступает с трио The Gold Mountain Rebels.
• На протяжении последних 20 лет Дилан является последователем движения Хабад. Еврейские службы новостей сообщали, что Дилан несколько раз посещал различные хабадские синагоги во время иудейских праздников. Например, 22 сентября 2007 года на Йом-Киппур он посетил Congregation Beth Tefillah в Атланте и был вызван к Торе в шестой алие.
• Идея назвать коллектив «Judas Priest» появилась благодаря песне Боба Дилана «The Ballad of Frankie Lee and Judas Priest» (1967).

Псевдонимы

• Элстон Ганнн (Elston Gunnn)
• Боб Дилан (Bob Dylan) — имя, ставшее официальным
• Blind Boy Grunt
• Боб Лэнди (Bob Landy)
• Роберт Милквуд Томас (Robert Milkwood Thomas)
• Счастливчик Уилбери (Lucky Wilbury)
• Бу Уилбери (Boo Wilbury)
• Джек Фрост (Jack Frost)
• Сергей Петров (Sergei Petrov)

Дискография

1. Bob Dylan — 1962
2. The Freewheelin’ Bob Dylan — 1963 Remastered: Hybrid Stereo SACD
3. The Times They Are A-Changin' — 1964
4. Another Side of Bob Dylan — 1964 Remastered: Hybrid SACD with Surround Mix
5. Bringing It All Back Home — 1965 Remastered: Hybrid SACD with Surround Mix
6. Highway 61 Revisited — 1965 Remastered: Hybrid Stereo SACD
7. Blonde on Blonde — 1966 Remastered: Hybrid SACD with Surround Mix
8. John Wesley Harding — 1967 Remastered: Hybrid Stereo SACD
9. Nashville Skyline — 1969 Remastered: Hybrid Stereo SACD
10. Self Portrait — 1970
11. New Morning — 1970
12. Pat Garrett & Billy the Kid — 1973 (саундтрек)
13. Planet Waves — 1974 Remastered: Hybrid Stereo SACD
14. Blood on the Tracks — 1975 Remastered: Hybrid SACD with Surround Mix
15. Desire — 1976 Remastered: Hybrid Stereo SACD
16. Street Legal — 1978 Remastered: Hybrid Stereo SACD
17. Slow Train Coming — 1979 Remastered: Hybrid SACD with Surround Mix
18. Saved — 1980
19. Shot of Love — 1981
20. Infidels — 1983 Remastered: Hybrid Stereo SACD
21. Empire Burlesque — 1985
22. Knocked Out Loaded — 1986
23. Down in the Groove — 1988
24. Oh Mercy — 1989 Remastered: Hybrid Stereo SACD
25. Under the Red Sky — 1990
26. Good as I Been to You — 1992
27. World Gone Wrong — 1993
28. Time Out of Mind — 1997
29. Love and Theft — 2001 Remastered: Hybrid SACD with Surround Mix
30. Modern Times — 2006
31. Together Through Life — 2009
32. Christmas in the Heart — 2009
33. Tempest — 2012
34. Shadows in the Night — 2015
35. Fallen Angels — 2016

The Traveling Wilburys

• Traveling Wilburys Vol. 1 — 1988
• Traveling Wilburys Vol. 3 — 1990

Ссылки

• [www.bobdylan.com/ BobDylan.com] (англ.) — официальный сайт
• [www.last.fm/ru/music/Bob+Dylan Профиль Боб Дилан] на Last.fm
• [www.youtube.com/watch?v=UzHUJJpQkus Секрет личности Боба Дилана и его успеха, видео]
• [www.peoples.ru/art/music/rock/dylan/ Биография Дилана] на www.peoples.ru
• [www.bob-dylan.ru/news/love-and-theft-hits-the-charts Love and Theft рвет чарты.]
• [www.bob-dylan.ru Боб Дилан] на русском языке
• [www.sansan.com.ua Русскоязычный сайт о Бобе Дилане]
• [www.expectingrain.com/ Expecting Rain] (англ.) — Dylan news & events, updated daily.
• [www.discogs.com/artist/Bob+Dylan Боб Дилан] (англ.) на сайте Discogs
• [pisigin.ru/books/ocherki-ob-anglo-amerikanskoj-muzyke-tom5/6/glava-chetvertaya-bob-dilan---/ Боб Дилан. Глава из книги Валерия Писигина]
• [www.booknik.ru/context/?id=27040&type=BigContext Статья «Разные стороны Боба Дилана».]
• [www.rollingstone.ru/articles/ratings/100-vokalistov/12929.html Боб Дилан в рейтинге Rolling Stone Russia «100 лучших голосов в истории»]
• [meduza.io/news/2016/10/13/nobelevskuyu-premiyu-po-literature-poluchil-bob-dilan Нобелевскую премию по литературе получил Боб Дилан]

Отрывок, характеризующий Боб Дилан

– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..
– А! Графу нужно было, чтобы он указал на Ключарева, понимаю! – сказал Пьер.
– Совсем не нужно», – испуганно сказал адъютант. – За Ключаревым и без этого были грешки, за что он и сослан. Но дело в том, что граф очень был возмущен. «Как же ты мог сочинить? – говорит граф. Взял со стола эту „Гамбургскую газету“. – Вот она. Ты не сочинил, а перевел, и перевел то скверно, потому что ты и по французски, дурак, не знаешь». Что же вы думаете? «Нет, говорит, я никаких газет не читал, я сочинил». – «А коли так, то ты изменник, и я тебя предам суду, и тебя повесят. Говори, от кого получил?» – «Я никаких газет не видал, а сочинил». Так и осталось. Граф и отца призывал: стоит на своем. И отдали под суд, и приговорили, кажется, к каторжной работе. Теперь отец пришел просить за него. Но дрянной мальчишка! Знаете, эдакой купеческий сынишка, франтик, соблазнитель, слушал где то лекции и уж думает, что ему черт не брат. Ведь это какой молодчик! У отца его трактир тут у Каменного моста, так в трактире, знаете, большой образ бога вседержителя и представлен в одной руке скипетр, в другой держава; так он взял этот образ домой на несколько дней и что же сделал! Нашел мерзавца живописца…


В середине этого нового рассказа Пьера позвали к главнокомандующему.
Пьер вошел в кабинет графа Растопчина. Растопчин, сморщившись, потирал лоб и глаза рукой, в то время как вошел Пьер. Невысокий человек говорил что то и, как только вошел Пьер, замолчал и вышел.
– А! здравствуйте, воин великий, – сказал Растопчин, как только вышел этот человек. – Слышали про ваши prouesses [достославные подвиги]! Но не в том дело. Mon cher, entre nous, [Между нами, мой милый,] вы масон? – сказал граф Растопчин строгим тоном, как будто было что то дурное в этом, но что он намерен был простить. Пьер молчал. – Mon cher, je suis bien informe, [Мне, любезнейший, все хорошо известно,] но я знаю, что есть масоны и масоны, и надеюсь, что вы не принадлежите к тем, которые под видом спасенья рода человеческого хотят погубить Россию.
– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.