Дилэни, Сэмюэль

Сэмюэль Дилэни
Samuel Ray Delany
Дата рождения:	1 апреля 1942(1942-04-01) (82 года)
Место рождения:	Гарлем, Нью-Йорк
Гражданство:	США
Род деятельности:	американский писатель-фантаст
Годы творчества:	1961 - ...
Жанр:	научная фантастика, фэнтези
Дебют:	«Драгоценности Эптора»
Премии:	Хьюго, Небьюла
[www.starshards.org/ rshards.org]
[www.lib.ru/INOFANT/DILENY/ Произведения на сайте Lib.ru]

Сэмюэль Рэй Дилэни (англ. Samuel Ray Delany, 1 апреля 1942) — современный американский писатель-фантаст. Лауреат литературных премий «Хьюго» и «Небьюла». Наиболее известные произведения: романы — «Вавилон-17» (Babel-17), «Нова» (Nova), «Пересечение Эйнштейна» (The Einstein Intersection), «Дальгрен» (Dhalgren).

Биография

Дилэни родился в Нью-Йорке в Гарлеме 1 апреля 1942 года. Учился в школе для одаренных детей. С шестнадцати лет начал заниматься литературной деятельностью и безуспешно рассылал свои произведения (он писал реалистическую прозу) по издательствам. В 1961 году Дилэни вступил в брак с поэтессой Мерилин Хакер (в 1974 году у них родилась дочь — Ива Хакер-Дилэни, в 1980 году супруги развелись), прекратил учёбу в колледже и начал писать свой первый научно-фантастический роман «Драгоценности Эптора». Роман был опубликован и получил признание критиков.

Подлинную славу Дилэни приносит его пятый роман — «Баллада о Бете-2» (Ballad of Beta-2) (1965). Захватывающий сюжет, отточенный стиль и изысканный поэтический язык повествования, интерес автора к культурологии становятся характерными чертами фантастической прозы Дилэни шестидесятых годов.

Критик М. Югов так характеризовал уникальный стиль автора: «Он играет словами, предложениями и наслаждается этим. Как художник, мазок за мазком, создает образы на полотне, так и Дилэни работает со словами, создавая предложения, гармонирующие друг с другом на всех уровнях от фонетического до семантического».

В возрасте 25 лет Дилэни был автором девяти научно-фантастических романов, в том числе: «Вавилон-17» (1966) и «Пересечение Эйнштейна» (1967), ставших лауреатами премии «Небьюла». После выхода романа «Нова» (1968) в жанре космической оперы критик Альгис Будрис провозглашает Дилэни лучшим современным писателем-фантастом.

В семидесятые годы начинается новый этап творчества писателя, когда проза Дилэни преодолевает жанровые границы классической научной фантастики. Темы выбора сексуальной ориентации, насилия над личностью, проблемы сексуальных меньшинств теперь становятся доминирующими в его творчестве и присутствуют во всех его произведениях. В 1975 году выходит роман «Дальгрен» (Dhalgren) (объёмом около 900 страниц), над которым автор работал в течение 5 лет. Книга произвела фуррор и была продана тиражом в 700 000 экземпляров. Роман изобилует эротическими сценами, культурологическими рассуждениями автора и стилистическими изысками в духе Джеймса Джойса (кольцевая структура произведения) и Уильяма Берроуза. Причисление книги к жанру научной фантастики достаточно условно и оспаривается рядом критиков. Созданный в романе образ гибнущего, населенного враждующими городскими бандами, города Беллона оказал существенное влияние на фантастический кинематограф и литературу семидесятых-восьмидесятых годов, а литературный стиль романа — на формирование эстетики киберпанка. В следующем романе — «Тритон» (1976) писатель рисует образы социальных утопий, где общества построены по принципу сексуальной ориентации.

В конце семидесятых и в восьмидесятые годы Дилэни создает четырёхтомный сериал в жанре фэнтези о сказочной стране Неверьйоне: «Сказки про Неверьйон» (1979), «Неверьйона, или Сказка про знаки и города» (1983), «Полёт из Неверьйона» (1985) и «Возвращение в Неверьйон» (1989). Сериал отражал увлечение автора семиотикой, и хотя действие произведений происходит в вымышленной фантастической стране Неверьйон в далеком прошлом, их проблематика отражет злободневные проблемы современного общества. Как всегда в прозе позднего Дилэни, гомосексуальные отношения — одна из основных тем романов и повестей из цикла о Неверьйоне.

В 1981 году увидел свет иллюстрированный сборник «Далекие звёзды» (Distant Stars), куда вошли научно-фантастические рассказы и повести шестидесятых годов, а также два новых произведения — фантастический рассказ «Омегахелм» (Omegahelm) и сказочная повесть «Призматика» (Prismatica).

Возвращение Дилэни к жанру космической оперы произошло в 1984 году в романе «Звёзды в моём кармане, как песчинки» (вариант перевода названия — «Мой карман набит звездами, как песком») (Stars in My Pocket Like Grains of Sand), где вновь затрагиваются проблемы сексуальной ориентации, свободы выбора человека и насилия над личностью, роли информации, образования, экологии в жизни общества. Роман поразил читателей стилистической изысканностью и сложностью текста. Продолжение — роман «Блеск и нищета тел и городов» (The Splendor and Misery of Bodies, of Cities), запланированный к выходу в 1985 году, не был завершен автором. Фрагмент из этого романа опубликован в журнале The Review of Contemporary Fiction (September, 1996). Дилэни не исключает того, что роман может быть завершен, однако эта возможность остается маловероятной. Следующим произведением стала автобиографическая книга «Движение света в воде» (The Motion of Light in Water) (1988), представляющая собой воспоминания автора о событиях 1960-х годов и содержащая шокирующие (для неподготовленного читателя) и откровенные подробности его интимной жизни в те годы, на которые пришёлся пик его известности как научного фантаста.

Вследствие специфичности содержания этих произведений в восьмидесятые годы Дилэни постепенно теряет своего массового читателя, воспринимавшего автора прежде всего как классического фантаста, тиражи книг Дилэни сокращаются, к концу десятилетия переиздаются всё реже и реже, а в начале 90-х годов многие его книги превращаются в библиографическую редкость.

В 1993 году писатель попытался вернуться к жанру классической фэнтэзи, переработав свою раннюю повесть в роман «Они улетели в Хирон» (They Fly at Çiron). Однако произведение, получившее высокую оценку Урсулы Ле Гуин, не стало событием в мире фантастической литературы и при сравнении проигрывало даже первым романам и повестям автора. Основную часть творчества Дилэни в девяностые годы и в первом десятилетии нового века составляет реалистическая и автобиографическая проза о жизни и проблемах сексуальных меньшинств, афроамериканцев, а также критические, социологические и литературоведческие статьи. С 1988 года Дилэни занимается преподавательской деятельностью: он преподавал литературоведение и англо-американскую литературу в Массачусетском университете в Амхерсте (University of Massachusetts Amherst), университете Буффало, с 2001 года — в университете Темпл в Филадельфии (Temple Universiry).

В первом десятилетии нового века романы Дилэни вновь начали переиздаваться. В 2008 г. вышел в свет реалистический роман «Мрачные размышления» (Dark Reflections) о судьбе поэта в современной Америке.

Зачастую в своих произведениях Дилэни обращается к темам поэзии и музыки. Творчество Дилэни в целом получило признание со стороны не только любителей и критиков научной фантастики, но и писателей других жанров. Среди поклонников его прозы — Умберто Эко. В русскоязычных изданиях его фамилия имеет также написания — Дилени, Дилейни, Дилэйни.

Библиография (НФ и фэнтези)

Сериалы

Падение Башен (Fall of the Towers)

• Captives of the Flame (1963) — Пленники огня
• The Towers of Toron (1964) — Башни Торона
• City of a Thousand Suns (1965) — Город тысячи солнц

Возвращение в Неверьйон (Return to Neveryon)

• Tales of Nevèrÿon (1979) — Сказки про Неверьйон
• Neveryóna (1983) — Неверьйона
• Flight from Nevèrÿon (1985) — Полёт из Неверьйона
• The Bridge of Lost Desire (1987) — Возвращение в Неверьйон (Мост утраченных желаний)

Диптих (Diptych)

• Stars in My Pocket Like Grains of Sand (1984) — Звёзды в моем кармане, как песчинки
• The Splendor and Misery of Bodies, of Cities (1996, фрагмент романа) — Блеск и нищета тел и городов

Отдельные произведения

• The Jewels of Aptor (1962) — Драгоценности Эптора
• The Ballad of Beta-2 (1965) — Баллада о Бете-2
• Babel-17 (1966) — Вавилон-17
• Empire Star (1966) — Имперская Звезда (в 1978 году роман переработан Дилэни и художником Говардом Чайкин в комикс «Империя»)
• The Einstein Intersection (1967) — Пересечение Эйнштейна
• The Star Pit (1967) — Хомо Аструм [= Звёздная ремонтная мастерская]
• Nova (1968) — Нова
• Dhalgren (1975) — Дальгрен
• Triton (1976) — Тритон
• They Fly at Çiron (1993) — Они улетели в Хирон

Сборники

• Driftglass (1971) — Обточенные морем стёклышки
• Distant Stars (1981) — Далекие звезды
• Driftglass/Starshards (1993)
• Aye, and Gomorrah, and other stories (2003)

См. также

• Вавилон 17

Литература

• Югов М. Сэмюэль Дилэни. — Дилэни С. Пересечение Эйнштейна. Киев, 1993, с. 330—332.
• Дилэни (Delany) Сэмюэл Рэй. — Энциклопедия фантастики. Кто есть кто. Под ред. Вл. Гакова. Минск, 1995, c. 212—213.
• В. Гаков Чёрный бунтарь // Если : журнал. — Москва: Любимая книга, 2012. — № 3. — С. 259-263. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0136-0140&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0136-0140].

Ссылки

• [www.starshards.org/ Сайт, посвященный Дилэни]
• [fantlab.ru/autor33 Библиография на сайте Лаборатория Фантастики]
• [www.fantasticfiction.co.uk/d/samuel-r-delany/ Библиография на сайте FantasticFiction]

Отрывок, характеризующий Дилэни, Сэмюэль

– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.