Димитрий (Ковальницкий)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Архиепископ Димитрий (в миру Михаил Георгиевич Ковальницкий; 26 октября 1839, Вересы, Житомирский уезд, Волынская губерния — 3 (16) февраля 1913, Одесса) — духовный писатель и церковно-общественный деятель, архиепископ Херсонский и Одесский, профессор Киевской духовной академии по древней церковной истории (с 1867).





Биография

Из семьи священника Волынской епархии.

В 1859 году окончил Волынскую Духовную семинарию, заняв 3-е место по успеваемости среди выпускников. С 1 октября преподавал в Кременецком Духовном училище.

В 1863 году поступил в Киевскую духовную академию, которую окончил 1867 голу 2-м в разрядном списке студентов и оставлен при ней в качестве преподавателя нравственного богословия.

20 сентября 1868 года утверждён Святейшим Синодом в ученой степени магистра богословия, вскоре стал бакалавром.

В 1878 году избран экстраординарным профессором. В 1884 году возглавил кафедру древней и новой общей церковной истории. С 1892 года — заслуженный экстраординарный профессор.

Летом 1895 года назначен инспектором Киевской духовной академии.

12 сентября 1895 года пострижен в монашество архимандритом Сергием (Ланиным) в Крестовоздвиженской церкви Киево-Печерской лавры. 14 сентября рукоположен во диакона, затем — в иерея, 24 сентября возведён в сан архимандрита.

5 марта 1898 года назначен ректором Киевской духовной академии, настоятелем киевского Братского монастыря с возведением в сан епископа Чигиринского, викария Киевской епархии. 28 июня состоялась хиротония.

С 27 апреля 1902 года — епископ Тамбовский и Шацкий. Вёл подготовку к прославлению Серафима Саровского, мощи которого лично освидетельствовал.

С 8 февраля 1903 года — архиепископ Казанский и Свияжский. Решив заняться вопросами миссионерства, вступил в затяжной конфликт с братством святителя Гурия Казанского и Переводческой комиссией, которые обвинил в растрате денежных средств.

26 марта 1905 года перемещён на Херсонскую и Одесскую кафедру. Расширил деятельность Свято-Андреевского братства, значительно усилил противосектантскую миссию.

Во время революционных событий в Одессе поддержал монархическое движение и одновременно пытался примирить противоборствующие стороны.

В начале 1906 году стал членом предсоборного присутствия и состоял в нём председателем I отдела — о составе поместного собора и порядке рассмотрения и решения дел на нём.

С 22 апреля 1906 г. по 1907 год - член Государственного Совета.

В 1908 году был председателем комиссии по реформе духовных академий; под его руководством выработан новый устав академий, вскоре потом изменённый.

Умер 3 февраля 1913 года в Одессе. Погребён в приделе свт. Николая Преображенского кафедрального собора Одессы.

Сочинения

  • «О значении национального элемента в историческом развитии христианства». Киев, 1880.
  • Речь при наречении его во епископа Чигиринского 27 июня 1898 года. Труды Киевской духовной академии. 1898, июль, с. 6.
  • Речь, произнесенная в годичном собрании Церковного Историко-Археологического Общества Казанской епархии 14 сентября 1907 года. Казань, 1907.
  • «Слово, произнесенное 19 июля 1903 года, в день открытия мощей Преп. Серафима в Успенском Соборе Саровской пустыни на литургии».
  • «Слово, сказанное 8 июля 1904 г., в праздник явления Казанской иконы Божией Матери». «Известия Казанской Епархии» 1904, № 27-28, с. 905—908.
  • Речь пред вручением жезла Преосв. Хрисанфу, епископу Чебоксарскому, викарию Казанской епархии. «Правлавный Собеседник» 1904, июнь, с. 847—851.
  • Воззвание к пастве Казанской. «Православный собеседник» 1905, октябрь, с. 7-10.
  • Речь к воспитанникам Одесской семинарии. "Прибавление к «Церковным Ведомостям» 1905, № 23, с. 946—947.

Напишите отзыв о статье "Димитрий (Ковальницкий)"

Литература

Ссылки

Отрывок, характеризующий Димитрий (Ковальницкий)

– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.