Динамо (футбольный клуб, Киев)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Динамо Киев»)
Перейти к: навигация, поиск
У этого термина существуют и другие значения, см. Динамо.
Динамо (Киев)
Полное
название 		ООО ФК «Динамо-Киев»
Прозвища «Бело-синие», «Хохлы»[1]
Основан 13 мая 1927 (96 лет)
Стадион НСК «Олимпийский»
Вместимость 70 050
Президент Игорь Суркис
Ген. директор Резо Чохонелидзе
Тренер Сергей Ребров
Капитан Александр Шовковский
Рейтинг 26-е место в рейтинге УЕФА
Бюджет 90 млн евро (2012 год)[2]
Спонсор «Renault»
Сайт [fcdynamo.kiev.ua/ru/ fcdynamo.kiev.ua]
Соревнование Премьер лига Украины
2015/16 Чемпион
Основная
форма
Гостевая
форма
Еврокубки

«Дина́мо» (укр. «Динамо») — украинский футбольный клуб из города Киева, постоянный участник чемпионатов Украины по футболу. Самый титулованный футбольный клуб СССР и Украины[3].

Клуб основан 13 мая 1927 года[4]. Первая зарегистрированная игра состоялась 17 июля 1928 года против одесского «Динамо» (2:2). В советский период клуб выиграл 13 чемпионатов СССР, 9 Кубков СССР, 3 Суперкубка СССР. Один из двух футбольных клубов (вместе с московским «Динамо»), участвовавший во всех чемпионатах СССР в высшем дивизионе. Стал первой не московской командой, выигравшей чемпионат СССР.

На международной арене выиграл 2 Кубка обладателей кубков (1975, 1986) и Суперкубок УЕФА (1975). Первый советский клуб, завоевавший европейский трофей.

На Украине выиграл 15 национальных чемпионатов, 11 национальных кубков, 6 Суперкубков Украины.

Домашний стадион клуба, НСК «Олимпийский», был открыт в 1923 году и является крупнейшим футбольным стадионом Украины, а также вторым в СНГ, вмещающим более 70 тысяч болельщиков.

По данным аналитического агентства CK, по результатам 2011 года «Динамо» было первым на Украине и 19-м в Европе футбольным клубом по количеству реальных болельщиков[5].





Содержание

История

Основание

13 мая 1927 был официально зарегистрирован Устав Киевского пролетарского спортивного общества «Динамо» Межведомственной комиссией по делам общественных организаций и союзов Киевского округа. Под флагом «Динамо» собрались представители ОГПУ, футболисты которого защищали цвета клуба «Совторгслужащие». Поэтому попытки руководства «Динамо» создать во время сезона свою футбольную команду успехом не закончились, так как «Совторгслужащие» были одними из главных претендентов на призовые места в чемпионате Киева и создание «Динамо» было весьма рискованным делом. Поэтому первое упоминание о футбольном клубе «Динамо» появилoсь лишь 5 апреля 1928 года в газете «Вечерний Киев»:

Киевское спортивное общество «Динамо» в текущем году организовывает свою футбольную команду. «Динамо» поднял вопрос перед Окрсофиком о включении команды в розыгрыши матчей.

Именно тогда по инициативе Семёна Западного, начальника Киевского ОГПУ, была основана футбольная команда. Его заместитель — Сергей Барминский стал формировать состав команды, в который вошли как кадровые чекисты, так и футболисты других киевских команд. Причём все футболисты или входили в сборную Киева, или были чемпионами города.

И только 1 июля 1928 года клуб провел первую официальную игру. Однако именно 1927 год, как год основания, нашёл своё отражение в современной эмблеме клуба и зафиксирован в официальных документах и справочниках ФИФА и УЕФА. Регистрация ПСТ «Динамо» 13 мая 1927 года, в рамках которого и зародилась позже футбольная команда, подтверждена документами, находящимися в Центральном государственном архиве высших органов власти и управления Украины (фонд № 5, описание 3, дело 418, лист 25 и фонд № 5, описание 3, дело № 472, лист 66). Никаких других документов о создании футбольной команды «Динамо» в рамках Киевского ПСО «Динамо», которые относятся к 1927 или к началу 1928 года не выявлено. Поэтому 13 мая 1927 года официально считается днем Рождения футбольного клуба «Динамо».

Первую официальную игру «Динамо» провело в Белой Церкви против сборной этого города. «Динамо» уже на 5 минуте открыло счет, однако уступило со счётом 1:2. 15 июля белоцерковская газета «Советская нива» так описала это событие:

Во втором тайме Белая Церковь легко забивает мяч и этим самым уравнивает игру. Киев делает несколько прорывов, бьет штрафной удар, но упускают мяч, который громко свистит в воздухе. Под конец Белая Церковь под аплодисменты тысячной публики забивает второй мяч. Финальный свисток судьи фиксирует победу Белой Церкви со счётом 2-1 ...

Следующий матч состоялся 17 июля 1928 года против клуба «Динамо» (Одесса). Игра проходила при сильной жаре и в невысоком темпе, матч закончился со счётом 2:2. Сразу после этой игры Барминский пригласил в «Динамо» из Одессы своего старого знакомого Лазаря Когена, который в то время успел прославиться как организатор лучшей местной команды «Местран». В Киеве его назначили инструктором клуба, что по современных меркам соответствует администратору.

Однако из-за организационных неполадок в 1928 году «Динамо» не участвовало в первенстве города среди профсоюзов и вынуждено было проводить лишь товарищеские матчи.

1 сентября 1928 года киевляне в товарищеской игре приняли чемпионов Москвы — «Динамо» (Москва). Гости разгромили украинский клуб со счётом 6:2. Признание команды появилось 18 ноября после победы над общепризнанным лидером киевского футбола — «Желдором» со счётом 1:0.

Однако селекционные методы новообразованной команды были раскритикованы, так как команда переманивала в свои ряды лучших футболистов, предоставляя им более высокооплачиваемую и престижную работу в ГПУ. Это объясняется тем, что на тот момент в СССР военные и чекистские ведомства были финансово обеспечены на порядок лучше других.

1929—1941

14 сентября 1929 года «Динамо» проводит свой первый международный матч с рабочей командой Нижней Австрии «Дойч Ваграм», однако футболисты проиграли со счётом 3:4. В 1935 году футболисты «Динамо» в составе сборной Украины осуществляют поездку во Францию и Бельгию, где в товарищеской игре разгромили четырёхкратного обладателя Кубка Франции «Ред Стар» со счётом 6:1. В 1935 году единое первенство Советского Союза не проводили. Киевляне приобретали опыт в играх на первенство спортивного общества «Динамо». Там они выигрывали у динамовцев из Одессы и Харькова. Киевская команда явно была сильнейшей в СССРК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 4657 дней], но уровня мастерства московского «Динамо» ещё не достигли. Например, в финале динамовского первенства 1933 года москвичи со счётом 2:1 победили именно киевлян.

В 1936 году в СССР было решено создать единый командный чемпионат вместо множества разнообразных разноуровневых турниров. Представителем от Украины стала сильнейшая на тот момент команда УССР — «Динамо» (Киев). Дебют в чемпионате состоялся в Киеве 24 мая 1936 года, когда московское «Динамо» разгромило хозяев со счётом 5:1[6]. Единственный гол нападающего Николая Махини стал для украинского клуба первым голом в чемпионатах Советского Союза. После этого «Динамо» (Киев) пыталось догнать москвичей, но им это не удалось. Единственная украинская команда на втором месте. Местные болельщики восприняли такое выступление как безусловный успех.

В 1937 году впервые был проведен полноценный двухкруговой чемпионат, в котором «Динамо» снова получило призовое место, пропустив вперед лишь московские «Динамо» и «Спартак». Однако в дальнейшем до Второй мировой войны никаких достижений киевляне не добились. 18 мая 1938 игрок киевского «Динамо» Макар Гончаренко в матче с ленинградским «Спартаком» сделал первый покер в истории чемпионатов СССР[7]. В 1939 году, после присоединения Западной Украины к Украинской ССР, из новых регионов в клуб перешло много новых игроков, в частности известнейшими стали Александр Скоцень, Михаил Матиас, Казимеж Гурский и Олег Лаевский.

Также в этот период «Динамо» принимало участие в розыгрышах Кубка Украинской ССР, получив этот трофей в 1936, 1937, 1938, 1944, 1946, 1947 и 1948 годах.

В 1937—1941 годах под Черепановой горой сооружался новый Республиканский стадион. Открытие этого спортивного комплекса, в строительстве которого посредством субботников участвовал весь Киев, было намечено на 22 июня 1941 года. Именно тогда на этом стадионе должен был состояться футбольный матч чемпионата между командами киевского «Динамо» и московского ЦДКА. Но в тот день началась Великая Отечественная война и матч отменили.

Футбол в оккупированном Киеве

Основная статья: Матч смерти

22 июня 1941 года Германия напала на СССР. С началом войны большинство игроков были призваны в ряды в Красной Армии, народное ополчение и истребительные батальоны. 1 июля началась эвакуация из Киева. Но футболисты «Динамо», подлежавшие призыву, оставались в городе. Тренер команды Михаил Бутусов и бывший капитан команды Константин Щегоцкий пытались уговорить начальника киевского НКВД Льва Варнавского отправить в тыл не только новичков-футболистов из Западной Украины, но и всех остальных членов команды. Варнавский увидел в этом трусость и отказался помочь с эвакуацией.

В начальный период войны германское командование освобождало из плена украинцев. Так, вернулись из плена Михаил Свиридовский, Фёдор Тютчев, Михаил Путистин, Николай Коротких, Николай Голимбиевский, Лев Гундарев, Иван Кузьменко, Алексей Клименко, Павел Комаров, Юрий Чернега, Александр Ткаченко и Михаил Мельник. Кроме того, в начале войны в народное ополчение записался Николай Трусевич, воевал батальонным разведчиком, однако был ранен и не смог выйти из окружения, поэтому также вернулся в оккупированный Киев.

При оккупационном режиме, который воцарился в Киеве, каждый футболист должен был работать, чтобы, прежде всего, выжить и не быть обвинённым в саботаже. Коротких работал поваром в столовой, Путистин устроился туда же мастером. Василий Сухарев работал на железной дороге. Юрий Чернега пошёл работать в охрану горуправы, в полицию пошли Гундарев, Голимбиевский, Ткаченко и Георгий Тимофеев. Директор киевского хлебозавода Йозеф Кордик — чех, из военнопленных бывшей австро-венгерской армии времен Первой мировой войны — был большим любителем спорта. Именно он дал работу на хлебозаводе № 1 известным довоенным украинским спортсменам: здесь работали боксёры Трофимов, Туровцев, Червинский, гимнасты Ганин, Эме, Шинкаренко, пловцы Михайленко, Салопин. Сюда же он пригласил на работу и футболиста Николая Трусевича, за которым пришли ещё семь динамовцев: Свиридовский, Кузьменко, Клименко, Макар Гончаренко, Путистин, Тютчев, Комаров и Владимир Балакин, который до войны играл за «Локомотив».

По инициативе Кордика из них и была сформирована команда. Кроме этих первых футболистов, впоследствии за команду хлебозавода начали играть ещё динамовцы Мельник, Гундарев, Коротких, Чернега, Тимофеев и Василий Сухарев, который до войны играл за «Локомотив». Команда оказалась достаточно опытной и возрастной. Самому молодому (Мельнику) было 27 лет, а самому старшему (Тютчеву) — 35.

Стали тренироваться на стадионе «Зенит», построенном в 1930-е годы по ул. Керосинной, 24. Играли в красных футболках. Команду назвали «Старт». В её состав вошли бывшие динамовцы: М. Трусевич, И. Кузьменко, А. Клименко, Н. Коротких, Макар Гончаренко, Павел Комаров, Михаил Путистин, Михаил Свиридовский, Федор Тютчев и бывшие игроки «Локомотива» Владимир Балакин, Михаил Мельник и Василий Сухарев.

Стадион «Динамо» стал называться Немецким стадионом, а Республиканский — Украинским. Именно на нём 7 июня 1942 года состоялось официальное открытие футбольного сезона. Играли команда «Старт» хлебозавода № 1 и команда «Рух». Победили бывшие опытные динамовцы со счётом 7:2. Такими же победными были и все последующие встречи, происходившие уже на стадионе «Зенит»: 21 июня — с командой венгерских воинов (6:2), 5 июля — с румынскими солдатами (11:0), 17 июля — с немецкой командой железнодорожников (6:0). Однако 17 июля эту разгромную победу газета «Новое украинское слово» полностью раскритиковала:

Но выигрыш этот никак нельзя признать как достижение футболистов «Старта». Немецкая команда состоит из отдельных сильных футболистов, но командой в полном понимании этого слова её назвать нельзя. И по этому нет ничего удивительного, ибо она состоит из футболистов, которые случайно попали в часть, за которую играют. Ощущается и недостаток тренировок, без которых никакая команда не сможет ничего сделать. Команда «Старт», как всем хорошо известно, в своей основе состоит из футболистов бывшей команды мастеров «Динамо», поэтому и требовать от них следует значительно больше, нежели то, что они показали в этом матче.

Однако украинские футболисты продолжили победную серию. 19 июля — с венгерской командой MSG Wal (5:1). Через неделю венгры вызвали «Старт» на матч-реванш и снова проиграли — 2:3. 6 августа состоялся матч «Старта» с командой немецких зенитчиков «Flakelf», и снова победа — 5:1. 9 августа состоялся матч-реванш с зенитчиками. «Старт» победил со счётом 5:3. Именно этот матч стал легендарным «Матчем смерти». О нём написал Лев Кассиль, впервые назвав его «матчем смерти». С тех пор этот матч стал одним из советских мифов, носившим политико-воспитательную окраску. В 1957 году появилась повесть Петра Северова и Наума Хелемского «Последний поединок». Мифотворцы заменили команду зенитчиков на сборную «Люфтваффе» — военно-воздушных сил Германии, хотя не известно, существовала ли такая команда вообще. Потом сняли художественный фильм «Третий тайм», действие которого происходило почему-то не на Керосинной, а на верхнем тренировочном поле Республиканского стадиона. Всех живых участников «матча смерти» и тех, кто погиб, наградили боевыми медалями «За отвагу». М. Путистин отказался от награды.

16 августа «Старт» играл с «Рухом» и победил со счётом 8:0. Это была последняя игра «Старта». Всего футболистами «Старта» было сыграно с 7 июня по 16 августа 1942 года 10 матчей, добыто 10 побед, забито 56 голов, пропущено — 11.

18 августа 1942 года футболистов, которые работали на хлебозаводе — Трусевича, Путистина, Кузьменко, Клименко, Гончаренко, Тютчева, Свиридовского, Балакина и Комарова арестовали. На футболистов донесли, что команда «Динамо» была в ведении НКВД, а её игроки числились в штате НКВД и имели воинские звания.

— Из показаний Свиридовского:

16 августа сыграли последнюю игру, сыграли очень удачно. 18 августа около десяти часов утра во время нашей работы — мы грузили муку на склад — нас вызвали к директору… Приходим. Сидит гестаповец, стоит машина … В это время на заводе не было Тютчева и Гончаренко. Тютчев после матча получил повреждение, пошел в больницу, а Гончаренко был в отсутствии … Привезли нас на Короленко, 33 в гестапо, заключили во внутреннюю тюрьму. … При допросе мы узнали, что Гончаренко и Тютчев тоже сидят… Балакин был освобожден. Он ничего к «Динамо» не имел, а брат его был в «Динамо». Мы были преданы. Нас обвиняли в том, что «Динамо» было организована НКВД, а раз так, то цель организации понятна… Из 8 арестованных освобожден только Балакин, который состоял в команде «Локомотив».

— Из показаний Макара Гончаренко:

18 августа 1942 года я был арестован гестапо по доносу некого Швецова, который сообщил немцам о том, что я являюсь работником НКВД, по этой же причине вместе со мной были арестованы другие товарищи: Трусевич, Клименко, Кузьменко, Путистин, Комаров, Тютчев, Свиридовский и Балакин. После допроса нас отправили в Сырецкие концлагеря, где мы находились 14 месяцев, с сентября 1942 по октябрь 1943 года.

За полгода, накануне 25-й годовщины Красной армии 23 февраля 1943 года, подпольщики сожгли механический завод «Спорт», куда немцы привезли сто саней для оковки. Сгорели все основные цеха. За это 24 февраля в Сырецком концлагере состоялся расстрел сорока заложников, в число которых попали и три футболиста «Старта» — Трусевич, Кузьменко и Клименко. При других обстоятельствах погиб в полиции безопасности Коротких, арестованный, как кадровый сотрудник НКВД.

Чудом удалось бежать из концлагеря Тютчеву, Гончаренко и Свиридовскому.

— Из показаний Свиридовского:

Первым сделал побег из этого лагеря Тютчев. Бежал с группой грузчиков из четырёх человек, бежали с Подола. После этого бежал я и Гончаренко с Мельниковым, в числе 16 человек, то есть всей бригадой удрали. В побеге нам помогла полиция. Среди них были спортсмены-футболисты. Они заметили, что мы начинаем сматывать удочки, отвернулись в сторону, как будто бы не видят.

Путистина в октябре 1943 года послали на погрузочные работы на завод «Большевик». Оттуда ему удалось бежать и даже выбраться из Киева. Комарова угнали в Германию во время эвакуации Сырецкого концлагеря в сентябре 1943 года.

Кроме того, не все футболисты «Динамо», которые попали в советскую армию, вернулись домой. Так, во время обороны Киева в районе Ирпеня погиб левый крайний Иосиф Качкин, не вернулись с фронта Михаил Волин и Борис Афанасьев.

2 мая 1944 года, после возвращения советской власти, на стадионе «Динамо» состоялась товарищеская встреча киевских динамовцев с московским «Спартаком». Из довоенных игроков в составе «Динамо» остались Антон Идзковский, Николай Махиня, Пётр Лайко, Павел Виньковатов, Николай Балакин, Константин Калач, участники матчей 1942 года — Макар Гончаренко и бывшие игроки «Локомотива» Владимир Балакин и Василий Сухарев.

1946—1961

В первые послевоенные годы все, кто остались в команде, уже были ветеранами. Хотя в эти годы киевское «Динамо» пополнила целая группа выходцев из закарпатских клубов (В. Годнычак, Э. Юст, З. Дерфи, З. Сенгетовский, М. Коман, Д. Товт и другие), команда все равно не могла противостоять другим клубам, которые лучше перенесли войну[8]. В 1945 году «Динамо» заняло предпоследнее место в чемпионате, а в 1946 году — последнее, и по регламенту должно было понизиться в классе, однако для команды сделали исключение, вспомнив потери военного времени. Кроме того, эти события сопровождались тренерской лихорадкой: с 1946 до 1951 года клуб сменили десять наставников[8].

Первым послевоенным успехом стала победа в турнире дублеров в сезоне 1949 года.

Переломным стал сезон 1951 года, накануне которого коллектив возглавил Олег Ошенков. Новый тренер ввел в основной состав молодёжь, хорошо зарекомендовавшую себя в дубле, резко сократил зимние каникулы своих подопечных, предложив им серьёзную программу физической подготовки, включавшую спортивные игры, упражнения и даже бокс. Уже в следующем чемпионате, проводившемся в один круг в Москве, это принесло первые результаты. Киевские динамовцы из заурядных середнячков превратились в одного из фаворитов, завоевав серебряные награды и пропустив вперед лишь московский «Спартак».

Первую большую победу подопечные Ошенкова одержали в 1954 году в розыгрыше Кубка СССР. На пути к финалу динамовцы обыграли вильнюсский «Спартак» (4:2), московский «Спартак» (3:1), ЦДКА (3:1 в дополнительное время), ленинградский «Зенит» (1:0 в дополнительное время). В финале Кубка на московском «стадионе Динамо», киевскому Динамо противостоял малоизвестный ереванский «Спартак». Матч проходил при сильном ливне и тумане, однако все равно киевляне смогли одолеть оппонентов и получить первый в своей истории кубок СССР.

В конце 1950-х динамовцы обновили состав[8]. Ушли Е. Лемешко, Л. Остроушко, Э. Юст, Ю. Шевченко, Пополнили ряды клуба С. Богачек, И. Секеч, В. Лобановский, Е. Снитко, А. Гаваши, В. Турянчик, Й. Сабо, а тренером стал известный в прошлом игрок ЦДКА Вячеслав Соловьев. Сезон 1960 года принес киевлянам «серебро».

В сезоне 1961 года «Динамо» впервые выиграло чемпионат СССР. На 4 очка команда из столицы УССР опередила московское «Торпедо». Динамовцы Киева в первенстве страны провели 30 матчей. Только в трёх из них они потерпели поражение и девять закончили вничью. Самое обидное поражение в том сезоне со счётом 0:5 они потерпели от московских одноклубников 23 июля 1961 года[9]. О силе линии нападения, где выступали такие футболисты, как Олег Базилевич, Виктор Каневский, Валерий Лобановский, Виктор Серебряников, свидетельствует тот факт, что они забили целых 54 мяча. А о силе защитной линии — тот факт, что опытному голкиперу Олегу Макарову в 12 матчах так и не довелось ни разу вынимать мяч из сетки. Это был первый случай в истории чемпионатов Союза, когда звание сильнейшей команды завоевали не представители Москвы.

Первые динамовские золотые медали получили:

1962—1966

После триумфального 1961 года в двух последующих сезонах динамовцы резко сдали[8]. В 1962 году команда заняла 5 место, а годом позже — 7. В январе 1964 года пост главного тренера киевского «Динамо» занял Виктор Маслов. В этом же году «Динамо» выиграло Кубок СССР, победив в финале куйбышевские «Крылья Советов» со счётом 1:0.

Маслову и его подопечным было доверено стать первым советским клубом, принявшим участие в клубном европейском турнире. Это стал розыгрыш Кубка кубков 1965—1966 годов.

Все объясняется политическими мотивами руководства СССР. Коммунистическая идеология не принимала возможность поражения советских спортсменов от капиталистических соперников и долго перестраховывалась. Например, чемпиону СССР 1964 — тбилисскому «Динамо» (Тбилиси) сыграть в Кубке Европейских Чемпионов не доверили. Так продержалось до 1965 года, когда в Кубок Кубков заявили киевское «Динамо». «Мы вступаем в соревнование, условия которого, закулисная борьба и специфические тактические приёмы известны нам только понаслышке», — говорил перед стартом тренер киевлян Виктор Маслов.

Полузащитник «Динамо» Андрей Биба, автор первого советского гола в европейских клубных турнирах заявил следющее.

Почему было принято такое решение, не знаю, но у нас в команде была такая мысль, что нас использовали как «подопытных кроликов». Для титулованных московских клубов это было очень удобно - спокойно присмотреться к турниру, не рискуя собственной репутацией. Нам же пришлось играть «вслепую»: ни один из соперников нам не был известен. Никаких кассет с записями матчей будущих оппонентов не было и близко. А уж чтобы представитель тренерского штаба съездил и посмотрел игру соперника в живую, это было вообще нечто из области фантастики. Все было новое и неизвестное. Одно слово - первопроходцы.

1967—1973

В 1966 году киевское Динамо проиграло шотландскому «Селтику» 0:3 и 1:1 в четвертьфинале Кубка Чемпионов. В Кубке СССР 1965-66 годов стоит отметить победы киевлян над «Зенитом» (3:0, 1/8 финала), московским «Спартаком» (4:1, четвертьфинал), минским «Динамо» (1:0 в доп. время, полуфинал) и московским «Торпедо» (2:0) в финале. Трижды подряд «Динамо» становилось чемпионом СССР в 1966-68 годах[10]. В своем первом Кубке Европейских Чемпионов в 1968 году киевляне вышли в 1/8 финала (2-й раунд). В 1969 году в чемпионате страны киевляне вторые вслед за московским «Спартаком».

В 1970 году в чемпионате СССР принимают участие 17 команд. «Динамо» после достаточно уверенного старта в дальнейшем буквально лихорадило[8] (33 очка в 32-х матчах, 7-е место). Чемпионом стал ЦСКА. Но уже в следующем году динамовцы уверенно побеждают, на 7 очков опередив финишировавший вторым ереванский «Арарат».

Чемпионат СССР 1972 года начался с сенсации — «Заря» (Ворошиловград) одержала победу над чемпионом, киевским Динамо со счётом 3:0. Следующим стал московский «Спартак», который «Заря» победила со счётом 3:1. Казалось это лишь эпизоды, но «Заря» уверенно выиграла чемпионство, опередив киевское и тбилисское «Динамо» на 5 очков.

В 1973 году «Динамо» Киев впервые участвовало в четвертьфинале Кубка Европейских Чемпионов. Соперником киевлян стал мадридский «Реал». Первый матч в Киеве закончился со счётом 0:0, на выезде же «Динамо» терпит фиаско 0:3 и выбывает из турнира. Чемпионат страны в этом году проходил по необычной системе: в ничейных матчах пробивались пенальти. Победивший таким образом получал 1 очко, проигравший — 0. В этом чемпионате удивил ереванский «Арарат», завоевавший золотые медали и опередивший финишировавших вторыми киевских динамовцев на 3 очка. В завершение сезона был финальный матч Кубка СССР, в котором «Арарат» одержал победу над «Динамо» Киев со счётом 2:1.

Эра Лобановского: 1974—1991

В 1974 году по личному приглашению Щербицкого «Динамо» возглавили Валерий Лобановский и Олег Базилевич. Лобановский стал главным тренером на последующие 17 лет. За это время «Динамо» сумело сломить доминирование московских клубов в советском футболе. Киевское «Динамо» становилось чемпионом СССР и обладателем Кубка СССР. Дважды (в 1975 и 1986 годах) клуб выиграл европейский Кубок Кубков, а также в 1975 — европейский Суперкубок.

Почти полностью из игроков «Динамо» состояла сборная СССР на чемпионате мира 1986, главным тренером был Лобановский. Сборная заняла первое место в подгруппе, но в 1/8 финала уступила сборной Бельгии в напряжённой борьбе со счётом 3:4. Забивший в этом матче все 3 гола сборной СССР Игорь Беланов, в этом году был признан лучшим футболистом Европы и получил «золотой мяч».

Также почти полностью из игроков «Динамо» состояла сборная СССР, возглавляемая главным тренером Лобановским, на чемпионате Европы 1988. Сборная и здесь стала первой в подгруппе, победив по ходу борьбы в группе сборную Нидерландов. Команде Лобановского удалось выйти в финал, в блестящем стиле переиграв сборную Италии 2:0, однако в финале повторная победа над голландцами не удалась, и СССР стал вице-чемпионом Европы, проиграв 0:2.

В конце 1980-х в связи с Перестройкой всё больше игроков стало покидать киевское «Динамо» и Советский Союз, чтобы играть в Западной Европе.

1992—1996

Первый чемпионат Украины динамовцы отыграли под руководством Анатолия Пузача. С самого начала «Динамо» считалось фаворитом турнира, и даже несмотря на плохой настрой на некоторых соперников первое место в подгруппе было занято уверенно. Регламент того чемпионата предусматривал финальный матч с победителем другой группы — симферопольской «Таврией». Шансы киевлян и тут оценивались значительно выше но сказалась недооценка соперника, и грамотная игра поставленная крымчанам Анаталием Заяевым. В конце матча Сергей Шевченко забил победный мяч в ворота «Динамо», и первое чемпионство досталось «Таврии».

Снова Лобановский: 1997—2002

В январе 1997 года Лобановский возвратился в киевское «Динамо». Он пригласил в помощники Алексея Михайличенко. Лобановский смог вскоре вернуть клуб в элиту европейского футбола. Составив новую сильную команду, Лобановский стал одерживать зрелищные победы над европейскими грандами (так, осенью 1997 года «Динамо» в групповом турнире Лиги чемпионов дважды обыграло «Барселону» — 3:0 и 4:0), а в 1999 достиг с «Динамо» полуфинала Лиги чемпионов. По пути к полуфиналу Динамо обыграло в групповом турнире лондонский «Арсенал» со счётом 3:1 (забивали Головко, Ребров, Шевченко), французский «Ланс» — 3:1 (забивали Каладзе, Ващук, Шевченко), «Панатинаикос» — 2:1 (Ребров, Басинас (автогол)). Сыграло вничью 1:1 с «Лансом» и «Арсеналом», проиграло «Панатинаикосу» на выезде 1:2 (гол — Ребров). В 1/4 на выезде Динамо играет вничью 1:1 с «Реалом», а в Киеве его обыгрывает 2:0 (дубль Шевченко). Лишь на стадии 1/2 Динамо остановила «Бавария» с общим счётом 3:4.

7 мая 2002 у Лобановского на матче в Запорожье произошёл инсульт, от последствий которого он скончался пять дней спустя. После смерти, 15 мая 2002, ему было присвоено звание Героя Украины[11], самая высокая награда страны. Именем Лобановского назван стадион «Динамо» в Киеве. На похороны приехали болельщики многих клубов, в том числе и главного соперника — «Спартака» из Москвы. 15 мая 2002 финал Лиги чемпионов начался с минуты молчания в память о великом игроке и тренере.

2002— настоящее время

На пост главного тренера был назначен Алексей Михайличенко, воспитанник «Динамо» и ученик Лобановского, который продолжает собирать украинские трофеи, но уровень игры команды не дотягивает до уровня киевлян в конце 90-х. После него команду возглавляет Йожеф Сабо, но сильнее команда не заиграла, а наоборот, в команде появились проблемы, в результате чего «Динамо» проигрывает чемпионат Украины.

2 месяца Буряка

Следующий тренер, Леонид Буряк, в должности работал всего два месяца, так как команда впервые не вышла в групповой турнир Лиги Чемпионов.

Анатолий Демьяненко — от ИО до главного тренера

После этого исполняет обязанности главного тренера Анатолий Демьяненко, через полгода он официально становится главным тренером. В том сезоне «Динамо» под руководством Демьяненко проигрывает чемпионат в «золотом матче», но выигрывает Кубок и Суперкубок Украины. В следующем сезоне «бело-синие» проваливают групповой турнир Лиги Чемпионов, но зато на Украине киевляне выигрывают всё — Чемпионат, Кубок и Суперкубок страны. После неудачного старта в следующем сезоне Демьяненко уходит из «Динамо».

Йожеф Сабо в пятый раз

Йожеф Сабо, который уже пятый раз возглавляет команду, не улучшает ситуацию. В начале ноября тренеру становится плохо, после чего его отвозят в больницу, где врачи запретили ему работать, и Сабо вынужден уйти. Исполняющим обязанности главного тренера становится Олег Лужный, который сумел улучшить ситуацию на Украине, но на европейской арене он «спасителем» не стал — в групповом этапе Лиги Чемпионов «Динамо» не заработало ни одного очка.

Юрий Сёмин - первый иностранный тренер

8 декабря 2007 года в Киеве Юрий Сёмин был официально представлен как новый главный тренер клуба «Динамо». На пресс-конференции, посвященной этому событию, президент киевского клуба Игорь Суркис сообщил, что к своим обязанностям новый тренер приступит с 1 января 2008 года. Контракт был подписан на два с половиной года с возможностью продления ещё на год. За период своей работы в Динамо, Сёмин стал самым успешным тренером клуба за последние годы, после Лобановского. Яркая еврокубковая кампания, в результате которой динамовцы дошли до полуфинала кубка УЕФА, принесли Юрию Павловичу почет и уважение украинских болельщиков. Порцией дегтя, однако, стало поражение в этом самом полуфинале от принципиального соперника по чемпионату Украины — донецкого «Шахтера» — который, надо признать, обладал на тот момент самым сильным составом за всю историю клуба, и пребывал в прекрасной форме. По окончании сезона 2008/09 Сёмин, до окончания контракта с «Динамо», заинтересовался предложением вернуться в «Локомотив» главным тренером. При этом он ссылался на большое количество акций «Локомотива», уже находившихся в его собственности. В конечном итоге он ушёл из «Динамо» в «Локомотив».

Валерий Газзаев

После ухода Юрия Сёмина в Локомотив, на пост тренера был приглашен Валерий Газзаев. Он менял стиль игры «Динамо», требовал использовать длинный пас, имея малое количество футболистов способных точно отдавать длинные пасы. Ввёл в состав нескольких новых исполнителей, таких как Хачериди и Ярмоленко, приобрёл нескольких легионеров: Попова, Алмейду, Силву, Бертольо, Андре. Под его руководством осенью 2010-го «Динамо» слабо выступало в еврокубках. Не пройдя в групповой турнир Лиги чемпионов, «Динамо» попало в групповой турнир Лиги Европы, в слабую группу, где были такие клубы как молдавский «Шериф» и белорусский клуб «БАТЭ». В Лиге Европы «Динамо» выступало неудовлетворительно. Атмосфера в команде была неважной. Появились явные проблемы в защите. Кульминацией неудачных игр стал проигрыш 2:0 «Шерифу». В этом матче у команды на поле не получалось ничего, как после матча заявил её лидер Андрей Шевченко. С ним согласились футбольные обозреватели. Валерий Газзаев подал в отставку, которая была принята. Помощник тренера Олег Лужный был назначен исполняющим обязанности главного тренера. Лужный сумел улучшить игру команды и вывел её в евровесну с первого места в группе Лиги Европы.

Возвращение Сёмина

С 1 января 2011 года тренером киевского Динамо снова стал Юрий Сёмин. Под его руководством «Динамо» смогло дойти до 1/4 финала Лиги Европы, обыграв в Киеве 2:0 на кураже фаворита турнира «Манчестер Сити», но с трудом удержав устраивавшее команду поражение в один мяч в Манчестере, во многом благодаря принципиальности судьи, оставившего манчестерцев в меньшинстве ещё в первом тайме. Однако, в следующем противостоянии динамовцы были выбиты из турнира португальской «Брагой». 5 июля в Полтаве «Динамо» обыграв «Шахтёр» со счётом 3:1 выиграло Суперкубок Украины.

В новом сезоне, в третьем квалификационном раунде Лиги Чемпионов 2011/12 года киевляне дважды проиграли «казанскому Рубину» (0:2, 1:2) и покинули престижнейший европейский клубный турнир, отправившись в квалификацию Лиги Европы УЕФА, откуда вылетели 15 декабря, не выйдя из группы, заняв 3-е место в группе, выиграв всего 1 игру и сыграв 4 ничьи.

В новом сезоне, в третьем квалификационном раунде Лиги чемпионов киевляне обыграли роттердамский «Фейеноорд» с общим счётом 3:1, в четвёртом — мёнхенгладбахскую «Боруссию» с общим счётом 4:3 и вышли в групповой этап турнира. В первом туре группового раунда Динамо уступило «ПСЖ» 4:1, вскоре после чего Сёмин был отправлен в отставку.

Олег Блохин

После отставки Юрия Сёмина тренером «Динамо» 25 сентября 2012 года стал Олег Блохин. Под его руководством киевляне заняли 3-е место в групповом раунде Лиги чемпионов, выиграв всего 1 игру и сыграв 2 ничьи. Отправившись в плей-офф 1/16 финала Лиги Европы, они уступили с общим счётом 1:2 французскому «Бордо».

16 апреля 2014 года, после домашнего поражения в чемпионате Украины от «Шахтера» со счётом 0:2, Блохин был уволен с поста главного тренера президентом клуба. После этого поражения «Динамо» за 6 туров (включая перенесённый 20 тур), впервые в истории клуба потеряло фактические шансы на завоевание даже серебряных медалей чемпионата Украины, отставая от 2-й команды чемпионата на 7 очков.

Блохин на посту главного тренера за 58 игр добился 32 побед 10 ничьих и 16 поражений, что стало худшим показателем игр клуба.

Триумф Сергея Реброва

После отставки Олега Блохина исполнять обязанности главного тренера клуба до конца сезона стал Сергей Ребров[12]. В чемпионате Украины «Динамо» под руководством Блохина потеряло огромное количество очков, поэтому команда под руководством Реброва финишировала на четвертом месте, но 15 мая 2014 года в финале Кубка Украины со счётом 2:1 обыграла «Шахтёр», что позволило Реброву утвердиться в должности главного тренера команды на следующий сезон.

В первом полноценном для Реброва сезоне (2014/2015 гг.) «Динамо» достигает значительных успехов в Европе и Украине: впервые за 4 года клуб доходит до 1/4 финала Лиги Европы, где по сумме двух матчей не проходит «Фиорентину», впервые с 2009 года выигрывает чемпионат Украины за 2 тура до его завершения, а также становится обладателем кубка Украины, снова обыграв в финале «Шахтёр».

За три тура до конца чемпионата 2015/16 «Динамо» становится чемпионом второй сезон кряду[13]. Клуб так же выходит в плей-офф Лиги чемпионов впервые с 1999 года — со второго места в группе, уступив лишь «Челси» и обойдя «Порту» и «Маккаби» (Тель-Авив). В группе «Динамо» не пропустило в 4 из 6 матчей, что стало лучшим результатом среди клубов в групповой стадии этой Лиги чемпионов. В 1/8 финала «бело-синим» предстояли матчи против «Манчестер Сити». Первая игра проходила на НСК «Олимпийский», где киевляне проиграли английскому клубу со счётом 1:3. В ответной встрече в Манчестере была зафиксирована ничья, после которой «Динамо» покинуло турнир. В розыгрыше кубка страны «Динамо» остановилось на стадии 1/4 финала, уступив «Александрии» (1:1; 0:1).

Достижения

Украинская ССР

СССР

Украина

Международные

Неофициальные

Достижения игроков «Динамо»

Обладатели «Золотого мяча»

Следующие футболисты получили «Золотой мяч», выступая за «Динамо» Киев:

Лучшие бомбардиры еврокубков

Следующие футболисты становились лучшими бомбардирами европейских клубных турниров, являясь игроками «Динамо»:

Футболисты года СССР

Следующие футболисты становились футболистами года в СССР, являясь игроками «Динамо» Киев:

Лучшие бомбардиры чемпионата СССР

Следующие футболисты становились лучшими бомбардирами чемпионата СССР, являясь игроками «Динамо» Киев:

Вратари года в СССР

Следующие футболисты становились лучшими вратарями года в СССР, являясь игроками «Динамо» Киев:

Лучшие бомбардиры чемпионата Украины

Следующие футболисты становились лучшими бомбардирами чемпионата Украины, являясь игроками «Динамо» Киев:

Футболисты года на Украине (газета Украинский Футбол)

Следующие футболисты становились футболистами года на Украине, являясь игроками «Динамо» Киев:

Футболисты года на Украине (газета Команда)

Следующие футболисты становились футболистими года на Украине, являясь игроками «Динамо» Киев:

Вратари года на Украине

Следующие футболисты становились вратарями года на Украине, являясь игроками «Динамо» Киев:

Обладатели Золотого мяча Украины

Следующие футболисты становились обладателями Золотого мяча Украины, являясь игроками «Динамо» Киев:

Чемпионы Европы

Следующие футболисты становились чемпионами Европы, являясь игроками «Динамо» Киев:

Олимпийские чемпионы

Следующие футболисты становились Олимпийскими чемпионами, выступая за «Динамо» Киев:

ФИФА 100

Следующие футболисты игравшие за «Динамо» Киев числятся в списке ФИФА 100:

Статистика выступлений

Основная статья: Список сезонов ФК «Динамо» Киев

Основной состав

Приблизительный стартовый состав «Динамо» на сезон 2016/17
По состоянию на 25 августа 2016 года
№ Позиция Имя Год рождения
1 Вр Александр Шовковский 1975
23 Вр Александр Рыбка 1987
35 Вр Максим Коваль 1992
72 Вр Артур Рудько 1992
2 Защ Данило Силва 1986
5 Защ Виторину Антунеш 1987
9 Защ Николай Морозюк 1988
14 Защ Зураб Очигава 1995
24 Защ Домагой Вида 1989
27 Защ Евгений Макаренко 1991
33 Защ Евгений Селин 1988
34 Защ Евгений Хачериди 1987
15 ПЗ Виктор Цыганков 1997
№ Позиция Имя Год рождения
16 ПЗ Сергей Сидорчук 1991
17 ПЗ Сергей Рыбалка 1990
18 ПЗ Никита Корзун 1995
19 ПЗ Денис Гармаш 1990
20 ПЗ Олег Гусев 1983
25 ПЗ Дерлис Гонсалес 1994
29 ПЗ Виталий Буяльский 1993
32 ПЗ Валерий Федорчук 1988
77 ПЗ Артём Громов 1990
7 Нап Александр Гладкий 1987
10 Нап Андрей Ярмоленко 1989
11 Нап Жуниор Мораес 1987
41 Нап Артём Беседин 1996

Молодёжный состав

№ Позиция Имя Год рождения
Вр Вадим Солдатенко 1996
Вр Владимир Маханьков 1997
Защ Никита Бурда 1995
Защ Павел Лукьянчук 1996
Защ Александр Осман 1996
Защ Александр Тымчик 1997
Защ Сергей Чоботенко 1997
Защ Дмитрий Мандрыченко 1997
Защ Даниил Карась 1997
ПЗ Ахмед Алибеков 1998
ПЗ Максим Казаков 1996
№ Позиция Имя Год рождения
ПЗ Никита Кравченко 1997
ПЗ Богдан Михайличенко 1997
ПЗ Павел Ориховский 1996
ПЗ Николай Шапаренко 1998
ПЗ Владимир Шепелев 1997
ПЗ Иван Калюжный 1998
ПЗ Сергей Булеца 1999
88 ПЗ Сергей Мякушко 1993
Нап Ростислав Тарануха 1997
Нап Алексей Щебетун 1997
Нап Михаил Удод 1997

Игроки в аренде

№ Позиция Имя Год рождения
Нап Дмитрий Хлёбас («Ворскла») 1994
Нап Роман Яремчук («Александрия») 1995
ПЗ Андрей Цуриков («Александрия») 1992
Нап Артём Кравец («Гранада») 1989
ПЗ Владислав Калитвинцев («Черноморец») 1993
№ Позиция Имя Год рождения
ПЗ Александр Андриевский («Черноморец») 1994
ПЗ Андрес Эскобар («Мильонариос») 1991
ПЗ Виталий Гемега («Висла») 1994
Нап Лукаш Теодорчик («Андерлехт») 1991
ПЗ Юнес Беланда(«Ницца») 1990
Нап Дьёмерси Мбокани(«Халл Сити») 1985

Трансферы 2016

Пришли

Поз. Игрок Прежний клуб
ПЗ Никита Корзун Динамо (Минск)
ПЗ Валерий Федорчук*** Днепр
Нап Александр Гладкий*** Шахтер
ПЗ Артем Громов*** Ворскла

Ушли

Поз. Игрок Клуб
Вр Алексей Шевченко Заря
ПЗ Нико Кранчар*** Нью-Йорк Космос
Нап Марко Рубен Росарио Сентраль
ПЗ Александр Яковенко***
ПЗ Мигел Велозу*** Дженоа
ПЗ Радосав Петрович Спортинг
ПЗ Факундо Бертольо*** АПОЭЛ
Защ Александар Драгович Байер

* В аренду
** Из аренды
*** Свободный агент

Стадион

Основные статьи: стадион «Динамо» им. В. В. Лобановского, НСК «Олимпийский»

Начиная с 2012 года все домашние матчи проводятся на НСК «Олимпийский», который вмещает 70 050 зрителей. Впервые команда сыграла на этом стадионе 9 сентября 1945 года матч чемпионата СССР против одноимённой команды из Тбилиси (2:7), а в период с 1953 года по 1996 год стадион был домашней ареной клуба.

В период с 1996 года по конец 2007 года, команда проводила на НСК «Олимпийский» игры основных раундов еврокубков и наиболее ответственные игры в чемпионате и Кубке Украины. С 1996 года по конец 2011 года домашние матчи команда играла на стадионе «Динамо» им. В. В. Лобановского, вмещающем 16 873 зрителя.

Главные тренеры

18 мая 2014 года главным тренером назначен Сергей Ребров. До этого в течение месяца после отставки Олега Блохина Ребров исполнял обязанности главного тренера

Известные игроки

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 В этом разделе не хватает ссылок на источники информации.
Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники.
Эта отметка установлена 27 января 2016 года.
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Рекордсмены

Игроки с наибольшим количеством голов

Данные на 25 апреля 2016 года

# Имя Сезон Чемпионат Кубок Еврокубки Прочие Всего
1 Олег Блохин 1969-1987 211 29 26 0 266
2 Сергей Ребров 1992-2000
2005—2007		 113 19 31 0 163
3 Максим Шацких 1999-2008 97 22 23 0 142
4 Андрей Шевченко 1994-1999
2009—2012		 83 16 25 0 124
5 Андрей Ярмоленко 2007-н.в. 83 16 17 0 116
6 Гусев Олег 2003-н.в. 56 14 22 2 94
7 Милевский Артем 2002-2013 57 11 16 3 87
8 Виктор Каневский 1953-1964 80 5 0 0 85
9 Леонид Буряк 1973-1984 56 12 14 0 82
10 Виктор Колотов 1971-1981 62 11 8 0 81
  • Прочие — Национальный Суперкубок

Игроки с наибольшим количеством матчей

Данные на 25 апреля 2016 года"

# Имя Сезон Чемпионат Кубок Еврокубки Прочие Всего
1 Александр Шовковский 1993-н.в. 417 58 135 8 618
2 Олег Блохин 1969-1987 432 67 79 4 582
3 Анатолий Демьяненко 1979-1990
1992—1993		 347 46 43 3 439
4 Олег Гусев 2003-н.в. 307 48 96 6 429
5 Леонид Буряк 1973-1984 304 51 51 2 408
6 Владимир Веремеев 1968-1982 310 45 44 2 401
7 Владимир Мунтян 1965-1977 302 34 35 0 371
8 Владимир Бессонов 1976-1990 277 47 39 4 367
9 Сергей Ребров 1992-2000
2005—2007		 242 44 72 2 360
10 Владислав Ващук 1993-2002
2005—2008 		254 41 62 0 357
  • Прочие — Национальный Суперкубок

Спонсорские контракты

В евросезоне 1986/87 на время матчей Кубка чемпионов был заключен контракт с западногерманским филиалом фирмы Commodore. В течение восьми матчей киевляне играли в белых футболках с надписью Commodore[14][15]

В сезоне 2014/15 в результате банкротства Надра Банка вторую половину сезона киевляне доигрывают в футболках без спонсора.

Годы Спонсор
1927—1987 без спонсора
1987 Commodore
1988 без спонсора
1989—1990 Fisac
1991—1994 Lufthansa
1994—1996 без спонсора
1996—2004 Проминвестбанк
2004—2006 Энергохолдинг
2006 Укртелеком
2007—2013 Приват Банк
2013—2014 Надра Банк
2015 без спонсора
2015-н.в. Renault

Игроки клуба на крупных международных турнирах

Болельщики

Болельщики «Динамо» — одно из многочисленных обществ в украинской футбольной среде. «Динамо» — самый популярный футбольный клуб на Украине; опрос Киевского международного института социологии, проведенный в 2011 году, показал, что «сине-белых» поддерживают 40,4 % украинских футбольных болельщиков[16].

Количество активных болельщиков составляет 4—4,5 тысячи человек.[17] Они придерживаются правых политических взглядов[18]. Во время оформления баннеров используют изображение Святослава Храброго[19].

Фанаты «Динамо» поддерживают дружеские отношения с болельщиками «Днепра», «Карпат» (так называемая «коалиция», «триада») и «Оболони». Традиционной стала перекличка между ультрас-секторами этих клубов «Слава Україні!» — «Героям слава!» во время каждой встречи[20][21][22][23].

Основное противостояние на внутренней арене — с фанатами «Черноморца», а также донецкого «Шахтёра», запорожского «Металлурга», «Ворсклы»[24][25], «Металлиста» и «Волыни»[26]. С советских времен продолжалось противостояние с московским «Спартаком», кое, впрочем, почти полностью прекратилось из-за отсутствия матчей между клубами.

Украинское «класико»

Основная статья: Дерби «Динамо» (Киев) — «Шахтёр»

Дерби начало проявляться в начале 2000 годов. Эти матчи отличаются высоким напряжением, давлением со стороны СМИ, зачастую, от результата такого матча зависит исход футбольного сезона, так как дерби выходит за пределы Премьер Лиги. Множество раз эти клубы встречались в финале кубка Украины, а в сезоне 2008/2009 дерби впервые вышло за пределы Украины и команды встретились в полуфинале кубка УЕФА, где по сумме двух матчей победил «Шахтёр» 3:2. В одном из финалов кубка Украины был поставлен рекорд по количеству красных карточек, арбитр из Одессы Виктор Швецов показал их 5 штук — 3 «Шахтёру» и 2 «Динамо».

Штрафы

В марте 2015 года УЕФА наказал «Динамо» частичным закрытием трибун домашнего стадиона за расистское поведение болельщиков во время матча Лиги Европы с «Эвертоном»[27] и оштрафовал на 70 тысяч евро.[28] Позже УЕФА наказал «Динамо» за поведение болельщиков в 1/16 финала Лиги Европы против «Генгама».[29] В октябре фанатами «Динамо» были избиты 4 темнокожих человека.[30] 25 ноября 2015 года Союз европейских футбольных ассоциаций (УЕФА) наказал киевское «Динамо» проведением двух матчей без зрителей в еврокубках из за того, что они показали расовую ненависть по отношению к человеку с другим цветом кожи.[31]

Факты

  • «Динамо» — первая немосковская команда, выигравшая чемпионат СССР.
  • «Динамо» стало первой украинской командой в истории независимой Украины, забившей пять голов в ворота английского клуба в матчах европейских клубных турниров УЕФА. 19 марта 2015 года в ответном матче 1/8 финала Лиги Европы 2014/15 динамовцы обыграли в Киеве ливерпульский «Эвертон» со счётом 5:2[32].
  • 19 марта 2015 года в матче Лиги Европы 2014/15 «Динамо»-«Эвертон» был установлен рекорд посещаемости матчей Лиги Европы. Игру посетили 67553 зрителя[33].
  • Первая команда оформившая «хет-трик», выиграла все, на отечественной арене.

См. также

Напишите отзыв о статье "Динамо (футбольный клуб, Киев)"

Примечания

  1. ↑ Владислав Красинский. [www.theinsider.ua/politics/561ce45236f88/ Больше, чем игра: как футбольные фанаты воюют на Донбассе] "Insider", 13.10.2015
  2. ↑ Люлька Олег. [sport.segodnya.ua/print/football/Igor-Surkis-ob-ograblennom-Raffale-i-glamure-Milevskogo.html Игорь Суркис — об ограбленном Раффаэле и гламуре Милевского]. СЕГОДНЯ.ua. Проверено 14 дек. 2012. [www.webcitation.org/6CwYlAWPW Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].
  3. ↑ [www.blogprofootball.ru/dinamo-kiev-%E2%80%93-samyj-titulovannyj-klub-ukrainy-i-byvshego-sssr/ «Динамо» Киев – самый титулованный клуб Украины и бывшего СССР]
  4. ↑ [www.fcdynamo.kiev.ua/club/history/birth/ История футбольного клуба «Динамо» (Киев). Дата основания]
  5. ↑ [sport.segodnya.ua/football/826778.html СЕГОДНЯ.ua спорт: Рейтинг количества фанов у европейских клубов] (рус.)
  6. ↑ [www.fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=300 Динамо (Киев) 1 - 5 Динамо (Москва)], fc-dynamo. Проверено 7 августа 2013.  (рус.)
  7. ↑ [www.fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=14500 Динамо (Киев) 7 — 0 Спартак (Ленинград)], fc-dynamo. Проверено 7 августа 2013.  (рус.)
  8. ↑ 1 2 3 4 5 [ua.tribuna.com/football/1010035105.html Привет со дна. 15 худших сезонов в истории киевского «Динамо»]
  9. ↑ [www.fc-dynamo.ru/champ/prot.php?id=386500 Динамо (Москва) 5 - 0 Динамо (Киев)], fc-dynamo. Проверено 7 августа 2013.  (рус.)
  10. ↑ [ua.tribuna.com/tribuna/blogs/tribunal/8535.html Крутой поворот. 13 камбэков киевского «Динамо»]
  11. ↑ [zakon.rada.gov.ua/cgi-bin/laws/main.cgi?nreg=458%2F2002 Про присвоєння звання Герой України| вiд 15.05.2002 № 458/2002]
  12. ↑ [www.championat.com/football/news-1812841-rebrov-budet-ispolnjat-objazannosti-nastavnika-kievskogo-dinamo-do-konca-sezona.html Ребров будет исполнять обязанности наставника киевского «Динамо» до конца сезона]
  13. ↑ [www.sports.ru/football/1039418886.html Киевское «Динамо» в 15-й раз стало чемпионом Украины]
  14. ↑ [ua.tribuna.com/photogallery/1010042705.html Все титульные спонсоры киевского «Динамо»]
  15. ↑ [dynamo-k-equip.narod.ru/sponsori-ru/ Сайт исторической формы «Динамо» (Киев) от Юрия Марковича]
  16. ↑ [kiis.com.ua/ua/news/view-81.html За які клуби вболівають українські любителі футболу (kiis.com.ua, 06.07.2011)]
  17. ↑ [tyzhden.ua/Infographic/34640/3/#gallery2 Найбільші фанатські рухи в Україні]
  18. ↑ [white-blue.kiev.ua/articles/425.htm Dynamo Ultras (Ультрас «Динамо» Київ)]
  19. ↑ [white-blue.kiev.ua/articles/74.htm Святослав Хоробрий (Ультрас «Динамо» Київ)]
  20. ↑ [fcdk.org/content/view/278/43/ Динамівські вболівальники найкращі! (Фан клуб «Динамо» Київ)]
  21. ↑ [football.ua/author/article/24160/page9.html Игры радикалов (football.ua)] (рус.)
  22. ↑ [ultras.org.ua/news/all.php?subaction=showfull&id=1204616321&archive=&start_from=&ucat=1,5,8& Дніпро — Динамо (ultras.org.ua)]
  23. ↑ [ultras.org.ua/00684.html Динамо — Карпати 1:1 (31.10.2009) Звіт на ultras.org.ua]
  24. ↑ Зокрема під час проведення матчу 10-го туру ПЛ від 4 жовтня 2015-го ДиКівські «менти» зірвали так зване всеукраїнське «фанатське перемир’я» під час матчу позривавши стільці та метаючи їх у фанів ВП та епізодично тероризуючи цивільних міста. Від лінчування киян врятували місцеві правоохоронці як на стадіоні так і в супроводі до вокзалу.
  25. ↑ [ultras.org.ua/01372.html# Українські ультрас оголошують перемир’я]
  26. ↑ [ultras.org.ua/clubs/fcdk.php Профіль на ultras.org.ua] Процитовано 14 березня 2011
  27. ↑ [cont.ws/post/137702 УЕФА открыл дело против киевского «Динамо» из-за расизма фанатов]
  28. ↑ [www.aif.ua/sport/soccer/1460584 Из-за беспорядков во время матча УЕФА оштрафовал «Динамо» на 70 тысяч евро]
  29. ↑ [today.kz/news/sport/2015-03-05/607226-uefa-nakazal-kievskoe-dinamo-za-povedenie-bolelsikov/ УЕФА наказал киевское «Динамо» за поведение болельщиков]
  30. ↑ [sport.obozrevatel.com/football/79652-dinamo-grozyat-zhestokie-sanktsii-za-izbienie-bolelschikov-na-olimpijskom-video-draki.htm «Динамо» грозят жестокие санкции за избиение болельщиков на «Олимпийском»: видео драки]
  31. ↑ [korrespondent.net/sport/football/3594800-uefa-nakazal-dynamo-dvumia-matchamy-v-evrokubkakh-bez-zrytelei УЕФА наказал Динамо двумя матчами в еврокубках без зрителей]
  32. ↑ [www.ua-football.com/ukrainian/news/1426794378-dinamo-pervaya-ukrainskaya-komanda-zabivshaya-angliyskomu-klubu-5-golov.html Динамо — первая украинская команда, забившая английскому клубу 5 голов]
  33. ↑ [www.ua-football.com/foreign/europa_league/1426832738-na-matche-dinamo-everton-byl-ustanovlen-rekord-poseschaemosti-v-lige-evropy.html На матче Динамо — Эвертон был установлен рекорд посещаемости в Лиге Европы]

Ссылки

  • [fcdynamo.kiev.ua/ru/ Официальный сайт]
  • [www.dynamo.kiev.ua Сайт «Динамо Киев от Шурика»]
  • [www.dynamomania.com Сайт «Динамомания»]
  • [www.facebook.com/fcdynamoua Официальная страничка в Facebook]
  • [twitter.com/dynamokyiv Официальная страничка в Twitter]
  • [www.youtube.com/channel/UC0yD2Aw5-HOYUyZCu7hyR9Q Официальный канал на Youtube]
  • [ua.tribuna.com/dynamo-kiev/ «Динамо» Киев на Tribuna.com]
  • [www.kuleba.kiev.ua/football/fullbook/60novel.htm «60 новел київського футболу»]  (укр.)


п • о • р
Футбольный клуб «Динамо» Киев — текущий состав

1 Шовковский (в, к) • 2 Силва • 5 Антунеш • 7 Гладкий • 9 Морозюк • 10 Ярмоленко • 11 Мораес • 14 Очигава • 15 Цыганков • 16 Сидорчук • 17 Рыбалка • 18 Корзун • 19 Гармаш • 20 Гусев • 23 Рыбка (в) • 24 Вида • 25 Гонсалес • 27 Макаренко • 29 Буяльский • 32 Федорчук • 33 Селин • 34 Хачериди • 35 Коваль (в) • 72 Рудько (в) • 77 Громов • 88 Мякушко • Тренер: Сергей Ребров

Отрывок, характеризующий Динамо (футбольный клуб, Киев)

Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.
– Да, да, – сказала она, – но вам нечего жалеть прошедшего, граф. Как я понимаю вашу жизнь теперь, вы всегда с наслаждением будете вспоминать ее, потому что самоотвержение, которым вы живете теперь…
– Я не принимаю ваших похвал, – перебил он ее поспешно, – напротив, я беспрестанно себя упрекаю; но это совсем неинтересный и невеселый разговор.
И опять взгляд его принял прежнее сухое и холодное выражение. Но княжна уже увидала в нем опять того же человека, которого она знала и любила, и говорила теперь только с этим человеком.
– Я думала, что вы позволите мне сказать вам это, – сказала она. – Мы так сблизились с вами… и с вашим семейством, и я думала, что вы не почтете неуместным мое участие; но я ошиблась, – сказала она. Голос ее вдруг дрогнул. – Я не знаю почему, – продолжала она, оправившись, – вы прежде были другой и…
– Есть тысячи причин почему (он сделал особое ударение на слово почему). Благодарю вас, княжна, – сказал он тихо. – Иногда тяжело.
«Так вот отчего! Вот отчего! – говорил внутренний голос в душе княжны Марьи. – Нет, я не один этот веселый, добрый и открытый взгляд, не одну красивую внешность полюбила в нем; я угадала его благородную, твердую, самоотверженную душу, – говорила она себе. – Да, он теперь беден, а я богата… Да, только от этого… Да, если б этого не было…» И, вспоминая прежнюю его нежность и теперь глядя на его доброе и грустное лицо, она вдруг поняла причину его холодности.
– Почему же, граф, почему? – вдруг почти вскрикнула она невольно, подвигаясь к нему. – Почему, скажите мне? Вы должны сказать. – Он молчал. – Я не знаю, граф, вашего почему, – продолжала она. – Но мне тяжело, мне… Я признаюсь вам в этом. Вы за что то хотите лишить меня прежней дружбы. И мне это больно. – У нее слезы были в глазах и в голосе. – У меня так мало было счастия в жизни, что мне тяжела всякая потеря… Извините меня, прощайте. – Она вдруг заплакала и пошла из комнаты.
– Княжна! постойте, ради бога, – вскрикнул он, стараясь остановить ее. – Княжна!
Она оглянулась. Несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу, и далекое, невозможное вдруг стало близким, возможным и неизбежным.
……


Осенью 1814 го года Николай женился на княжне Марье и с женой, матерью и Соней переехал на житье в Лысые Горы.
В три года он, не продавая именья жены, уплатил оставшиеся долги и, получив небольшое наследство после умершей кузины, заплатил и долг Пьеру.
Еще через три года, к 1820 му году, Николай так устроил свои денежные дела, что прикупил небольшое именье подле Лысых Гор и вел переговоры о выкупе отцовского Отрадного, что составляло его любимую мечту.
Начав хозяйничать по необходимости, он скоро так пристрастился к хозяйству, что оно сделалось для него любимым и почти исключительным занятием. Николай был хозяин простой, не любил нововведений, в особенности английских, которые входили тогда в моду, смеялся над теоретическими сочинениями о хозяйстве, не любил заводов, дорогих производств, посевов дорогих хлебов и вообще не занимался отдельно ни одной частью хозяйства. У него перед глазами всегда было только одно именье, а не какая нибудь отдельная часть его. В именье же главным предметом был не азот и не кислород, находящиеся в почве и воздухе, не особенный плуг и назем, а то главное орудие, чрез посредство которого действует и азот, и кислород, и назем, и плуг – то есть работник мужик. Когда Николай взялся за хозяйство и стал вникать в различные его части, мужик особенно привлек к себе его внимание; мужик представлялся ему не только орудием, но и целью и судьею. Он сначала всматривался в мужика, стараясь понять, что ему нужно, что он считает дурным и хорошим, и только притворялся, что распоряжается и приказывает, в сущности же только учился у мужиков и приемам, и речам, и суждениям о том, что хорошо и что дурно. И только тогда, когда понял вкусы и стремления мужика, научился говорить его речью и понимать тайный смысл его речи, когда почувствовал себя сроднившимся с ним, только тогда стал он смело управлять им, то есть исполнять по отношению к мужикам ту самую должность, исполнение которой от него требовалось. И хозяйство Николая приносило самые блестящие результаты.
Принимая в управление имение, Николай сразу, без ошибки, по какому то дару прозрения, назначал бурмистром, старостой, выборным тех самых людей, которые были бы выбраны самими мужиками, если б они могли выбирать, и начальники его никогда не переменялись. Прежде чем исследовать химические свойства навоза, прежде чем вдаваться в дебет и кредит (как он любил насмешливо говорить), он узнавал количество скота у крестьян и увеличивал это количество всеми возможными средствами. Семьи крестьян он поддерживал в самых больших размерах, не позволяя делиться. Ленивых, развратных и слабых он одинаково преследовал и старался изгонять из общества.
При посевах и уборке сена и хлебов он совершенно одинаково следил за своими и мужицкими полями. И у редких хозяев были так рано и хорошо посеяны и убраны поля и так много дохода, как у Николая.
С дворовыми он не любил иметь никакого дела, называл их дармоедами и, как все говорили, распустил и избаловал их; когда надо было сделать какое нибудь распоряжение насчет дворового, в особенности когда надо было наказывать, он бывал в нерешительности и советовался со всеми в доме; только когда возможно было отдать в солдаты вместо мужика дворового, он делал это без малейшего колебания. Во всех же распоряжениях, касавшихся мужиков, он никогда не испытывал ни малейшего сомнения. Всякое распоряжение его – он это знал – будет одобрено всеми против одного или нескольких.
Он одинаково не позволял себе утруждать или казнить человека потому только, что ему этого так хотелось, как и облегчать и награждать человека потому, что в этом состояло его личное желание. Он не умел бы сказать, в чем состояло это мерило того, что должно и чего не должно; но мерило это в его душе было твердо и непоколебимо.
Он часто говаривал с досадой о какой нибудь неудаче или беспорядке: «С нашим русским народом», – и воображал себе, что он терпеть не может мужика.
Но он всеми силами души любил этот наш русский народ и его быт и потому только понял и усвоил себе тот единственный путь и прием хозяйства, которые приносили хорошие результаты.
Графиня Марья ревновала своего мужа к этой любви его и жалела, что не могла в ней участвовать, но не могла понять радостей и огорчений, доставляемых ему этим отдельным, чуждым для нее миром. Она не могла понять, отчего он бывал так особенно оживлен и счастлив, когда он, встав на заре и проведя все утро в поле или на гумне, возвращался к ее чаю с посева, покоса или уборки. Она не понимала, чем он восхищался, рассказывая с восторгом про богатого хозяйственного мужика Матвея Ермишина, который всю ночь с семьей возил снопы, и еще ни у кого ничего не было убрано, а у него уже стояли одонья. Она не понимала, отчего он так радостно, переходя от окна к балкону, улыбался под усами и подмигивал, когда на засыхающие всходы овса выпадал теплый частый дождик, или отчего, когда в покос или уборку угрожающая туча уносилась ветром, он, красный, загорелый и в поту, с запахом полыни и горчавки в волосах, приходя с гумна, радостно потирая руки, говорил: «Ну еще денек, и мое и крестьянское все будет в гумне».
Еще менее могла она понять, почему он, с его добрым сердцем, с его всегдашнею готовностью предупредить ее желания, приходил почти в отчаяние, когда она передавала ему просьбы каких нибудь баб или мужиков, обращавшихся к ней, чтобы освободить их от работ, почему он, добрый Nicolas, упорно отказывал ей, сердито прося ее не вмешиваться не в свое дело. Она чувствовала, что у него был особый мир, страстно им любимый, с какими то законами, которых она не понимала.
Когда она иногда, стараясь понять его, говорила ему о его заслуге, состоящей в том, что он делает добро своих подданных, он сердился и отвечал: «Вот уж нисколько: никогда и в голову мне не приходит; и для их блага вот чего не сделаю. Все это поэзия и бабьи сказки, – все это благо ближнего. Мне нужно, чтобы наши дети не пошли по миру; мне надо устроить наше состояние, пока я жив; вот и все. Для этого нужен порядок, нужна строгость… Вот что!» – говорил он, сжимая свой сангвинический кулак. «И справедливость, разумеется, – прибавлял он, – потому что если крестьянин гол и голоден, и лошаденка у него одна, так он ни на себя, ни на меня не сработает».


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Динамо_(футбольный_клуб,_Киев)&oldid=81639803»